24 февраля 2016Литература
141

О старом и новом в современном литературном процессе

Петр Алешковский о «НОСе»-2015, Даниле Зайцеве, евреях и единственном романе, написанном на русском диалектном языке

текст: Петр Алешковский
Detailed_picture© НОС-2015

Присуждение премии «НОС» автору «Повести и жития Данилы Терентьевича Зайцева» вызвало ожесточенную дискуссию на Кольте. Задала тон Елена Рыбакова, ей ответил председатель жюри премии Константин Богомолов, и окончательный вердикт вынес филолог Марк Липовецкий.

Претензии Рыбаковой и Липовецкого можно свести к понятным страхам за всех нас: «эксперты сосредоточились на провокации и вывели Данилу Зайцева в суперфинал», в результате чего победил «архаизирующий тренд», символизирующий приход нового russkogo muzhika, этакого необразованного Распутина, выход коего на сцену истории все мы знаем, чем чреват. Чистосердечное признание старообрядца в том, что от прочтения забытой книги-подделки «Протоколы cионских мудрецов» «мурашики побежали у него по коже», заставило специалистов, занимающихся современной литературой, немедленно забить тревогу и дать отпор мракобесию. «Какая тут демократия, когда на повестке дня соборность по самое мама не горюй», — с гражданским пафосом закончила статью Рыбакова. Понятное и правильное дело, казалось бы. Так, да не так.

Современный, активно работающий режиссер Константин Богомолов, ниспровергатель клише и борец с устоявшимися критериями театральной моды, объяснил свой выбор, горько посетовав, что изменения, происходящие в литературе (читай: и в мире искусства), пока никак не осмысляются нашими критиками. Богомолов справедливо заметил, что похвала новому и нестандартному в такой ситуации бывает хуже ругани, вежливо умолчав, что ругань — всегда результат бессилия. Буду невежлив и настою на добавлении.

Создающего новый театр режиссера, до сей одиозной истории с «НОСом» воспринимаемого как «своего» (что было особо подчеркнуто), добил критикующий Марк Липовецкий. Председатель жюри и его члены, а до кучи и эксперты с удачной подачи не лишенного интеллигентской самоиронии Богомолова были записаны обоими литературными критиками в разряд читателей — в низшую касту, одним словом. Забылось походя, что Богомолов и эксперты (про них знаю точно) — профессиональные, дипломированные филологи.

Что же так зацепило в тексте «Жития» всех, кто его прочитал или хотя бы перелистал? С одной стороны, староверы Латинской Америки не заметили в книге исповедальных нот автора, сурово окрестили одноверца «жидом и масоном», продавшимся светскому миру. Отступника прокляли и прогнали его детей с деревенского праздника. Утопические мечты о создании Нуэво-Эсперансы (Новой Надежды), чаемой автором деревни-мечты староверов в Аргентине со школой и своими докторами, вышедшими из их среды, пристроившейся к условиям, диктуемым XXI веком, — места, где все «будет честно и достойно», — не нашли отклика в суровых сердцах добровольных затворников (чьего выхода на сцену новой словесности так страшатся Липовецкий и Рыбакова), которые вот уже более трех сотен лет хотят только одного — чтобы их оставили наедине со своим бытом и своими молитвами.

С другой стороны, еще в 2012 году в мимолетном СМИ некий доктор политических наук и исполнительный секретарь международного движения «Интернациональная Россия» Татьяна Полоскова, пытаясь завуалировать неудачи с утопическим планом руководства страны по переселению «russkogo sootechestvennika — мужика-пахаря» на родную почву, в своей статье заклеймила только что написанное «Житие» и самого Данилу Терентьевича как «борца с путинским режимом», уехавшего из не принявшей его России в «свою Аргентину» писать «антипутинский памфлет».

Теперь вот и литературные критики предостерегают: враг у порога! Похоже, «Протоколы сионских мудрецов», масонские заговоры и тайные тамплиеры — клише, работавшие страшилками в прошедших веках, — вовсю работают и сегодня, и не только в сочинениях Умберто Эко и стряпающего завораживающие триллеры Дэна Брауна.

А как же современная литература? Ведь речь в статьях Рыбаковой и Липовецкого на Кольте идет об идеологии и только о ней, но никак не о новой словесности. О том, что вердикт, выносимый любым жюри, идеологичен, говорила на церемонии вручения (и весьма справедливо) и Анна Наринская — эксперт премии. Надеюсь, ее-то вряд ли можно заподозрить в стремлении кадить фимиам и устраивать прогулки с пингвинами в Антарктиде.

Книга «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» уникальна уже тем, что на сегодняшний день это первый и единственный роман, написанный на русском диалектном языке. Для многих читателей он настолько пугающе непривычен, что может вызывать различные эмоции вплоть до брезгливого отторжения, рождать подозрения в надуманности или нарочитой имитации. В современной толерантной Европе уже в начале 2000-х годов литературное сообщество столкнулось с необычным явлением. Драгица Райчич — домработница и беженка из Хорватии, перебравшаяся в Швейцарию и севшая в свои двадцать лет за парту в миграционном центре, выполняя задания по немецкому языку, добросовестно писала стихи и короткую прозу — так построено обучение. Не беда, что ее словарный запас не превышал сотни слов! Преподаватели, ознакомившиеся с ее стихами и короткими рассказиками, были поражены: рефлексия Драгицы Райчич, ее образы и переживания, эти странные корявые полунемецкие (если дозволено так сказать) слова задевали за живое, ранили, заставляли думать о написанном, не оставляли. Райчич мгновенно стала знаменита. Сегодня бывшая домохозяйка и признанный поэт колесит по миру с выступлениями, она вышла замуж за немецкого профессора и, обретя статус, кокетливо признается, что тогда, в начале, сознательно коверкала слова. Ей не верят лишь те, кто имеет ухо, другие просто воспринимают ее на ура, завороженные магией ее слов. Та же история произошла и с эмигрировавшим из России Владимиром Каминером, обернувшим свое незнание языка себе на пользу. Рассказывая смешные истории про соседей-эмигрантов, Каминер, поначалу бесстрашно пользовавшийся немецко-русским разговорником, завоевал сердца немцев и теперь — постоянный гость телепередач, уважаемый автор с «ироничным» языком (о гениальное умение политкорректности обозвать без обиды!). Меж тем профессиональная среда среагировала мгновенно. Разразилась грандиозная дискуссия: можем ли мы считать «этот язык» «нашим»? Тем более что вслед за книгами Райчич и Каминера на книжные прилавки Германии хлынула «турецко-немецкая» проза и поэзия — свежая, незнакомая, притягивающая и будоражащая одновременно. Об этой «интерлингвальной» (или «интеркультурной») литературе в последние два десятилетия немало написано, ее тексты включаются в антологии и университетские reader'ы по современной словесности — то есть то, что это литература, давно не подвергается сомнению.

Я никогда не задумывался прежде, взахлеб читая Фазиля Искандера или Даура Зантарию, откуда у них такое буйство русского языка, откуда такие замысловатые и одновременно обаятельные обороты: ухо просто принимало «Колчерукого» или описание дневного пекла в стихотворении, когда «маленький ров не может перейти даже полтора коров». Язык дышит, где хочет и как может, акцент, тонкое смещение в сторону материнского языка только прибавляет красок, делает прозу богаче. Стоило же мне приехать в Абхазию, как я с удивлением обнаружил, что так — свежо и образно — говорит любой сухумец, и малообразованный, и выпускник университета. Мы принимали этот язык за свой, мы им упивались, но мы не знали этой простой тайны!

XX век заставил нас понять и принять примитив. Наивная живопись — сегодня, пожалуй, единственное искусство, созданное кистью на картоне или холсте, которому дают дорогу критики-искусствоведы, ратующие за новое искусство. Остальное осуждается ими как тень Академии, салон и мишура, не стоящая их серьезных раздумий. Но примитив, наив — это мы ценим, тут и двух мнений быть не может.

А что же с нашей-то сегодняшней литературой? «Театр.doc» приняли. Светлану Алексиевич только глупый не примет и, как мы заметили, не принимает, выискивая в ее текстах вражескую клевету. Но когда иное новое приходит, привыкшее к старому звуку ухо не слышит, и объяснение зачастую оборачивается руганью, как, похоже, и в нашем случае с текстом «Жития», когда литература подменяется идеологией.

Эксперимент, необычное всегда воспринимается как чужое: куда проще судить об устоявшемся и привычном. Метания русского языка следует, видимо, придержать до поры: вот если отметят медалькой, тогда будет правильно и справедливо и принять, и поприветствовать.

Так случилось и в этот раз. Явился свету Данила Терентьевич Зайцев в русской рубахе, расшитой китайскими цветами, и с окладистой бородой. Четыре класса образования и «мурашики по коже». Оттого, кстати, озноб и мурашики, что, в отличие от большинства, приучен верить в грядущий апокалипсис и страшится его — его, а не «закулисы».

Всегда полезно знать контекст. Тут надо подумать и если и не принять, то обоснованно, а не от испуга, не идя на поводу идеологем XIX века. А тут горе-автора еще и выдвигают на премию, да еще ее и дают! И лонг-листы Русского Букера и «Большой книги», шорт-лист «Ясной Поляны»! Конец света, словом, в наше-то стремительно становящееся иносоветским время. А еще и эксперт премии — фольклорист и культуролог Константин Богданов, работающий в Пушкинском Доме, — прилюдно признается, что читал роман с неотрывным интересом. Сознательно провоцирует? Читал, а про протоколы не вычитал?

Данила Терентьевич теперь в Аргентине, занят строительством дома. В который раз разрабатывает землю под огород, корчует аргентинские колючки. Я написал ему письмо, рассказал, что вдобавок ко всему его теперь еще и в антисемиты записали. Ответ пришел немедленно:

«петя я никакой ни антисемит. а наабарот ценю евреяв. сам подумай ведь господь поручил весь мир в ихни руки. а мудрея бога нет нигде. дак зачем идтти против бога. а уж как ане вырулят ету планету ета ихний ответ. перед богам. а народ што заработал то и получяит за сваи грихи. опять же от бога. евреи мудры вот и бог им поручил. дал бы бог другим нацыям. было бы хужы. ета мое личное точкя зрение. твой данила».

Прочитал ответ, улыбнулся, зубами заскрежетал. И «мурашики» по коже побежали…

И, что удивительно, после выхода книги меня несколько раз всерьез спрашивали: «Ты этот текст написал? Ты его переписал?» Подобные вопросы от получивших филологическое образование друзей ставили в тупик. Можно ли такое сымитировать? Отвечаю: не я писал. Профессиональный ученый — Ольга Геннадьевна Ровнова, диалектолог, сотрудник Института русского языка имени В.В. Виноградова, выступила редактором. Три года переносила рукописный текст из тетрадей на экран компьютера. Бережно и ответственно, сохраняя стиль и особенности правописания, как есть. Я же с первой тетради, которую прочитал, мгновенно понял: Зайцев — прирожденный писатель, а написанное им — новый современный роман. Так и родился этот «проект»: подготовили текст, написали предисловия и отнесли в издательство. Очень рад, что жюри премии «Новая словесность» со мною согласилось и тем подтвердило цель и задачи премии. Точка. Но тут вот на днях опять спросили…

Не так, казалось бы, и сложно разобраться и оценить исключительное новаторство «Повести и жития Данилы Терентьевича Зайцева», вырвавшегося (вырывающегося) из оков традиционной общины, но ни в коем случае не порывающего с ней. Единственное (повторю еще раз) на сегодняшний день литературное произведение, написанное на русском диалектном языке, написанное именно как роман, надиктованное руке голосом, как в средневековом скриптории, создано с одной целью — рассказать о времени, пропустив его через необразованную, но горячую душу, возопить, пусть и с использованием приемов мыльных опер, нарисовать полотно теми кистями, что оказались под рукой, и теми красками, что привычны, — из ближайшего магазина. Это — не литература? Это — не новый, незнаемый язык? Это — не наша современная словесность? Это ли не наша жизнь, в конце-то концов?

Опомнитесь, господа, или оставаться вам в XIX веке, привычно оберегая традиционную поляну, сидя под спроецированным на стену письмом Белинского Гоголю, как учили. Еще в советской школе. Нет, не в наступающей религиозной агрессии тут дело и не в новых скрепах. Дело, думаю, в близорукости и нечуткости к родному языку, в привычных старых «запугах», как говорит Данила Зайцев. А что до языка, так он разрешения не спрашивает, живет себе, полнится словами, отметает косное и неужившееся, дышит той свободой, о которой мы все лишь мечтаем.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249340
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202415982
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420311
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425543
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426887