«Пермские боги»© Николай КирилловДля меня сезон начался Маршем матерей 16 августа 2018 года, а должен был закончиться маршем в защиту сестер Хачатурян 6 июля 2019-го. Оба были несогласованными, но если журналистки старшего поколения вывели последователей на улицу, то молодые лидеры фем-движения не стали ставить под удар своих соратниц.
При чем здесь театр? При том, что театр в Год театра не касался актуальной повестки. «Театр.doc», оставшись без Елены Греминой и Михаила Угарова, а в сентябре оставшись и без площадки, новую обрел только в марте — «Doc на острове». На весенних питчингах проекта «Охота за реальностью» обсуждали опасный для жизни Челябинский ГОК, молодежный протест и новые формы ментовского беспредела — но в целом ни государственные дома, ни независимый театр в минувшем сезоне действительность не тематизировали.
Ну, бедность выросла, смертность тоже, выросли засекреченные расходы госбюджета (предполагают, что это расходы на госбезопасность), богатые стали еще богаче, а крупные театральные фестивали стали еще крупнее. И к чему дело клонится? «Театральное дело», то есть дело «Седьмой студии», в начале осени было передано в суд, а в июне еще не закончилось. Вопросы о заказчиках «театрального дела», как и дела Ивана Голунова, например, не нашли ответов и мощно резонировали с общим ощущением непознаваемости всего — включая то, что такое Год театра и с чего бы.
В начале сезона учреждения и учредители планировали его проведение, 13 декабря все театральные тузы съехались в Ярославль. Наметили свыше 2600 мероприятий в 85 регионах России с участием свыше 600 учреждений культуры. И принялись реализовывать. Очевидно, театра в Год театра в России будет выше крыши. Очевидно также, что общее количество увидевших театр зрителей к концу Года театра значительно вырастет, но это будут все те же четыре процента россиян, которые, согласно статистике, и прежде ходили в театр. Просто в этом году они будут ходить в театр чаще. Те, кому он был недоступен, по-прежнему будут смотреть телевизор — ведь бедность растет.
Под видимой частью Года театра шла интенсивная и незаметная широкому зрителю, а уж тем более незаметная стране политическая борьба. Велась она в многочисленных театральных экспериментах — хотя на первый взгляд может показаться, что независимый экспериментальный театр ушел в чисто формальные поиски.
В дилемме «что» или «как» на первое место вышло «как»: то, как именно создается работа, становится важнее тех вопросов, которые она впрямую обсуждает. Этика взаимоотношений художника с институцией, институции с художником, художника и материала, к которому он прибегает, художников между собой в работе, взаимоотношений спектакля и публики наполнилась новыми нюансами.
Едва ли не шире, чем возможность слияния Александринки с Волковским театром, обсуждался перформанс «Театра на вынос» на Красной площади в лаборатории «Смещение» — вернее, реакции на него куратора Вилисова и Театра на Таганке. Или перформанс Ильи Ромашко на патриотическом форуме «Таврида» — вернее, реакции якобы патриотов и нанявшей Ромашко «Территории».
Ввиду непрозрачности настоящего для экспериментаторов приобрели новую ценность древность, архаика, прошлое. «Эскизы в пространстве» инициировали встречу молодых и опытных экспериментаторов с русской сказкой. Дмитрий Волкострелов искал подлинную, неофициозную историю в берестяных грамотах («Хорошо темперированные грамоты» «театра post») и пермской деревянной скульптуре («Пермские боги» «Театра-Театра»).
Другим вектором стало будущее. Опыты, в которых побеждены противоречия настоящего, вдохновляли группу исследовательниц из резиденции Black Box в ЦИМе — в их феминистской утопии «Locker Room Talk» предпринята попытка преодолеть сексизм. В питерском проекте Бориса Павловича «Квартира. Разговоры» и в «Пире» Всеволода Лисовского создавался опыт совместности с Другим, недостижимый сегодня.
Фонд V-A-C, к началу сезона издавший книгу Клер Бишоп «Искусственный ад» о мировом партиципаторном искусстве, инициировал в Москве серию проектов в городских пространствах: перформеры Всеволода Лисовского поклонялись идолам индустриальной эпохи в экспериментальном корпусе Энергетического института в Лефортове, в работе Андрея Стадникова в Ахматовской библиотеке жители Крылатского критиковали общество спектакля, читая Ги Дебора.
Выйти за пределы конвенциональных театров, на городские окраины, за город, а шире — за пределы иерархий призвали художников тульская лаборатория site-specific «Барабан отдыхает», казанская «Арт-подготовка», ростовская «Трансформация», «Театр людей» фестиваля «Золотая маска», фестиваль «Арт-Овраг» в Выксе, летние фестивали «Толстой» в Ясной Поляне, «Точка доступа» в Питере etc.
Это не новое направление — но в нем наметились свои тенденции: лаборатории в регионах чуть чаще стали работать с местными художниками (москвичи традиционно ценятся выше), чуть больше интереса проявляется к работе с городскими сообществами (артисты традиционно ценнее неартистов), чуть чаще в команде создателей не различить лидера (хотя чаще по-прежнему коноводит режиссер).
Художники учатся соучастию, взаимодействию, партнерству между собой, между собой и публикой — взамен агрессивного воздействия, в котором продолжает изощряться конвенциональный театр. Попытки многочисленны, удачи редки. Но экспериментаторы выдавливают из себя по капле раба — и эта борьба с иерархиями в театральных опытах в минувшем сезоне видится мне подлинно политической борьбой.
