Земо-Никози. Так и живем

Наш проект был реализован в рамках миротворческой арт-резиденции «Декабристы», или Dekabristen e.V., — это немецкая неправительственная организация, созданная русскоязычными активистами в 2012 году в Берлине с целью развития диалога между гражданскими обществами Германии и стран Восточной Европы. Их деятельность направлена на поддержку гражданских инициатив, проектов в области искусства, независимой журналистики и социальных инноваций на постсоветском пространстве. 15 молодых художников из России, Украины, Азербайджана, Армении и Грузии встретились в Грузии, где прошел ряд семинаров о влиянии искусства на политическую ситуацию, о механизмах миротворчества. После семинаров художники разъехались по резиденциям, чтобы попытаться осмыслить через искусство политические конфликты. Художники из Грузии, Азербайджана и Армении уехали работать в Россию и Украину, а художники из России и Украины частью остались в Грузии, частью отправились в Армению и Азербайджан. По итогам проекта работы участников будут представлены на фестивале в Берлине.

Мой проект исследовал последствия военных действий в приграничных зонах Грузии. Для жителей этих мест существует большая травма, связанная с потерей земли. Сотни беженцев из Абхазии и Южной Осетии до сих пор не могут вернуться в родные дома, и они выстраивают свои личные истории, вписывая в них травматические утраты, вызванные войной. Многие грузины предъявляли мне четкую идею, что их враги — российские политики, а не народ конфликтующей стороны: «Раньше мы были братьями с абхазами, теперь мы враги, и это все большая политика, которая идет из Кремля».

За год «ползучая граница» придвинулась к ним на 1,5 километра, отсекая у местных жителей огороды или разрезая могилы на кладбище забором напополам.

В мой проект включены оккупированные Россией территории Цхинвальского района, то, что называется Южной Осетией после грузино-южноосетинского конфликта 2008 года. Российская сторона не просто призывает смириться с тем, что Абхазия и Цхинвальский регион не вернутся в состав Грузии, а самовольно переносит границы. Местные жители утверждают, что за последний год «ползучая граница» придвинулась к ним на1,5 километра, отсекая у местных жителей огороды или разрезая могилы на кладбище забором напополам. Многие жители региона говорят о большом страхе уснуть в Грузии, а проснуться в России, о том, что российская сторона провоцирует Грузию и пытается втянуть ее в вооруженный конфликт. Они повторяют: «Мы не видим решения этой проблемы, мы не хотим войны».

Всех этих людей объединяет тотальная необустроенность жизни: война сломала ее привычный ход, и она уже никогда не сможет вернуться в прежнее русло. Память об этом будет передаваться из поколения в поколение на бытовом уровне. «Так и живем, а что делать». Это та фраза, которую произносят люди, перенесшие войну, и не важно, сколько времени прошло с завершения военных действий. Будь это в Абхазии спустя 23 года или на границе с Осетией спустя 8 лет.

20 сентября 2016 года я приехала в село Земо-Никози, которое находится в непосредственной близости от границы с Цхинвальским регионом. Поселилась в семье бывшего председателя этого села с его многочисленными сестрами и племянниками. Его зовут Илия, ему 33 года. Я рассказала ему про свой проект: раздать жителям этого села карты, на которых они могут обозначить выжженные земли и утраченные сады. Илия стал моим проводником: мы ходили в гости к его соседям, и они охотно рассказывали о своей беде. Я предлагала им цветные карандаши и карты Горийского региона, на которые наклеила прозрачную кальку, где очертила красной линией зону оккупации. Соседи рисовали за этой жирной красной чертой то, что считали потерянным.

Перед тем как показать, что получилось с картами, я приведу один из фрагментов беседы в доме Илии.

* * *

Илия: Мы ни с кем не говорили на русском уже несколько лет, с 2008 года, потому что тут никто не говорит на русском — все говорят на грузинском. Я говорил по-русски в Цхинвали. Потерял контакты, с кем можно говорить. В Цхинвали были друзья и родственники, у нас были близкие отношения. Они остались там жить. Сейчас это Осетия, а раньше была Грузия. После войны мы вернулись в этот дом. Во время войны мы бежали в Тбилиси. Простым гражданам не дали оружие, сказали: это не ваше дело, у нас есть армия в Грузии. Я не хочу никого убивать, но если придется защищать свой дом, то почему нет? Но когда воюют все, как воевали Грузия с Абхазией, и когда у всех есть оружие, я этого не оправдываю. Кто-то выпьет водку, пойдет и перестреляет всех.

Нино: Мы уехали отсюда 8 августа, мы не знали, что война будет! Много тут погибло: и местные жители, и военные. Мы два месяца были в Тбилиси. У нас вся семья была в Тбилиси. В наш дом попадали пули. Мы крышу починили, а двери так остались.

Я очень устала, а что делать? Всегда надо работать. Все время у плиты. Я училась в университете, окончила медицинский университет, работала там, читала лекции. Мой брат Илия — юрист, моя сестра Тамрико — педагог английского языка в школе. Мы всегда здесь жили и будем жить. Раньше мы все работали в Цхинвали. Четыре дня в неделю я читаю лекции, а остальное время я здесь, дома, надо все приготовить, потом надо все помыть. Мужчины не могут этого делать, они ничего не знают такого, кухня — это женское дело. И на кухне может быть только одна женщина.

Они ломали наши двери, отламывали ручки от дверей, у нас до сих пор нету ручек на дверях, нету денег, чтобы их купить. Не знаем, кто сломал, может, русские, грузины, осетины или чеченцы.

Тамрико: Все так и осталось после войны, мы почти ничего не сделали, денег нету. У всех в домах так было. Там сожгли дом, и там тоже сожгли. Пришли, все украли, мотоциклы украли, тракторы украли, стулья, столы, коров и свиней и унитазы тоже, срезали интернет-кабель, а в одном доме украли даже зубные щетки: мы не знаем, кто это сделал — грузины или осетины, просто пришли сюда и все украли. Они ломали наши двери, отламывали ручки от дверей, у нас до сих пор нету ручек на дверях, нету денег, чтобы их купить. Не знаем, кто сломал, может, русские, грузины, осетины или чеченцы. Мы не знаем!

Илия: В нашем селе везде остались следы от танков на асфальте, следы от пуль в заборах и домах. Когда наша армия убежала, сюда вошли российские танки. Был такой приказ, что наша армия должна отступить, не знаю, чей был этот приказ, может, главного, Саакашвили. Здесь было все разрушено, уничтожено. Здесь на улицах очень много мертвых лежало, война — это самое плохое, что есть на свете, когда люди убивают друг друга. Здесь есть ползучая граница, у нас забор не ползет, тут как поставили в 2008 году камеры и забор, так и стоит, но есть другие села, там ползет. Это Дирби, Двани, вот тут есть поблизости село Дици, где-то20 километров отсюда, у меня там родственники живут, их огороды остались за забором. У меня тут тоже был огород, который на другой стороне, где-то15 гектаров. В этих селах граница движется каждый раз на 100, на200 метров в сторону Тбилиси, а в сторону России никогда не движется. Это российские солдаты переставляют, какой у них приказ будет, так они и сделают, но приказ откуда? Из Кремля или откуда, никто не знает. Грузинские власти говорят, что мы против этого, что нельзя так передвигать границу, но ничего не могут сделать или не хотят. Страшно будет, когда заснешь в Грузии, а очнешься в России. Дай Бог, чтобы войны больше не было и такого, как в 2008 году, больше не повторилось. Как я думаю, и российские люди, и осетины, и абхазцы, и грузины должны сказать: «конец войне, давайте будем жить вместе, нам не нужна война». Не один и не два человека, а все вместе — и все наладится, просто так ничего не получается. Россия должна отозвать свои войска отсюда, так должно быть. Может быть, когда-нибудь будет. В Никози живут где-то 30 осетинских семей или больше даже. Здесь недалеко живет женщина из Кирова. Мы должны любить друг друга. Думаю, еще пройдет лет пять-десять или пятнадцать — и будем опять все вместе, Грузия будет вместе с Россией и Абхазией. У нас в доме очень много дыр от снарядов, мы все заново покупали: и ковры, и мебель всю. Приезжали и увозили унитазы на танках. Мой отец преподавал бухгалтерию в университете в Цхинвали, он был профессор. Я работал здесь председателем трех сел: Земо-Никози, Квемо-Никози и Земо-Хути. Три года назад меня освободили от работы: пришла новая власть, и мне сказали, что больше не будешь работать. Я, что мог, тут все делал.

На улицах очень много мертвых лежало, война — это самое плохое, что есть на свете.

Один старик, которому лет 90, заснул в Грузии, а проснулся уже в России. Наши соседи и его родственники передают ему еду, потому что он остался за границей на российской стороне. Там остались один человек и одна собака, просто смешно. Отсюда передают ему еду и воду, пенсию тоже. Его родственники забирают пенсию и передают ему через забор, как терминал. Он там до сих пор так и живет, собака тоже с ним. А в селе Дирби кладбище разрезано забором напополам, половина могилы на русской стороне, а половина на грузинской стороне. У нас есть такая традиция на Пасху — восстание за Христа: мы собираем красные яйца и приносим на могилы, а на стороне, которая у русских, нельзя ходить, и красные яйца перебрасывают через забор. Был один случай, что яйцо попало в камень, на котором изображен человек, и тот, кто кидал, сказал: «О, прямо в десятку». В селе Тамарашени казаки вспарывали животы беременным женщинам, русские солдаты не знали, что мы христиане, и когда они вошли сюда и увидели крестики и иконы, спросили: «Куда мы попали, нам сказали, что грузины не христиане, мы не знали, с кем мы воевали — с христианами или нет». Наши предки любили Россию и российских людей, придет время — будем вместе жить.

* * *

Ниже я привожу карты, нарисованные жителями села в рамках моего проекта, с их комментариями.

Манана: Я осетинка, жила раньше в Цхинвали, теперь живу здесь, потому что я замужем за грузином. В Цхинвали я не могу ездить сейчас, несмотря на то что там остались близкие люди, там живет моя тетя, моя мама родилась тоже в Цхинвали, но сейчас тоже здесь живет. Мы не знаем, как они там живут и какая там ситуация, мы потеряли контакты и телефоны.

Хвича, 56 лет: Где-то вот здесь тоже была наша территория, а сейчас уже вот это место к России присоединили, на карте плохо будет видно, если я нарисую, поскольку граница тут смещалась несколько раз на полтора-два километра за последние полтора года.

Тамаз, 65 лет: Вот Южная Осетия. Я живу на границе между Южной Осетией и Грузией, теперь уже бывшей Грузией. Здесь мой дом, который стоит на границе. А здесь эта большая территория, где были большие поля с пшеницей и кукурузой, а вот тут кладбище, прямо через которое теперь идет граница.

Серхио, 21 год: Вот Цхинвали, русские солдаты оккупировали наши земли. Я нарисую на этой карте следы от сапог русских солдат. Здесь раньше была зеленая территория, теперь она черная после огня.

Нино: Где-то здесь был наш сад, он небольшой, там росли деревья, все сожгли.

Подруга Нино: Мой сад тоже там остался, он был очень близко с ее садом, я тоже его нарисую.

Леван, 36 лет: Вот половина — наша территория, половину потеряли мы уже.

Здесь были наши земли, а они все отрезали. Кладбище было здесь, где кресты, на этой территории. Там на месте можно увидеть, какую границу они сделали, и здесь тоже наша территория была. Они все забрали. Тут росли пшеница, кукуруза. Вот на этой территории рядом с Цхинвали росли деревья, яблоки, груши, тут был наш сад. А вот здесь, посмотрите, у меня было целых девять гектаров, точно я знаю, яблочные сады были, все это погребли.

Илия, 33 года: Я рисую стрелы, которые летят из России, попадают прямо в сердце Грузии, и оно истекает кровью.

Георгий, 26 лет: Когда была война, мы жили в Тбилиси, мы, как и все, туда уехали. После войны, когда мы сюда вернулись, тут начались работы, стали делать забор. И наши огороды остались за сеткой. У нас там росли яблоки, груши, пшеница тоже.

Понравился материал? Помоги сайту!