«Перерастание империалистической войны в войну гражданскую». К юбилею 1917 года

Наступающий 2017 год — год столетия революционных событий 1917 года в России, интерпретация которых остается полем острых политических и идеологических столкновений. Государственная путинская пропаганда склоняется к интерпретации 1917 года как катастрофы, погубившей якобы процветавшую Российскую империю. Либеральный консенсус скорее склонен противопоставлять Февральскую революцию Октябрьской и называть последнюю переворотом. Менее слышные в публичном поле голоса левых разделены: некоторые отстаивают ценность Октября, некоторые, поддерживая социалистические идеи, критически относятся к их реализации большевиками.

Кроме того, 1917 год — год не только напряженных революционных перемен, но и перехлеста двух войн — Первой мировой и Гражданской (развернувшейся всерьез весной 1918-го), и говорить о происходившем тогда без разговора об этих войнах невозможно.

Чтобы обозначить поле дискуссии, нескольким российским историкам с разным академическим и политическим бэкграундом было предложено прокомментировать ряд расхожих тезисов о событиях 1917 года, их причинах и последствиях.

Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

На вопросы отвечали (в алфавитном порядке):

Алексей Гусев
Борис Колоницкий
Павел Кудюкин
Иван Курилла
Игорь Нарский
Андрей Олейников
Тимофей Раков
Кирилл Соловьев

Алексей Гусев

кандидат исторических наук, доцент МГУ имени М.В. Ломоносова

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Еще до октября 1917 года гражданскую войну провоцировали правые, консервативные силы, враждебные развернувшимся после Февральской революции общественным преобразованиям. Уже летом того же года генерал Корнилов попытался использовать войска для захвата власти, а вскоре генерал Алексеев приступил к созданию нелегальной военной организации, из которой выросла затем белая Добровольческая армия. Однако сами по себе верхушечные социальные классы (помещики, крупная буржуазия, старая бюрократия, офицерство) не обладали достаточными силами для развязывания полномасштабной гражданской войны, т.к. не имели массовой поддержки в обществе, и их выступления до определенного времени легко нейтрализовались. Гражданская война могла стать реальностью только в условиях раскола в широких массах народа. И такой раскол возник в результате политики пришедших к власти большевиков.

Большевики привыкли мыслить в терминах военных кампаний («фронт», «наступление» и т.п.) и стали широко применять соответствующие методы не только в армии, но и в других сферах.

Разгон всенародно избранного Учредительного собрания, ликвидация институтов «формальной» представительной демократии, силовое подчинение Советов господству Коммунистической партии (уже с весны 1918 года), антикрестьянская по существу политика «продовольственной диктатуры» — все это породило массовое недовольство большевистским правлением, а фактическое упразднение легальных возможностей для проявления оппозиционности способствовало превращению социально-политического конфликта в вооруженное противоборство. Раскол в массах резко усилил прежних противников большевиков и создал новых, имевших общественную поддержку. Таким образом, взявшие власть в октябре 1917 года большевики, безусловно, несут ответственность за возникновение Гражданской войны, как и их противники из «белого» лагеря.

Но даже после октябрьского переворота гражданской войны можно было избежать в случае формирования коалиционного правительства большевиков и других социалистических партий, поддерживаемых абсолютным большинством населения, однако этот шанс был упущен — главным образом по вине руководства РСДРП(б), сумевшего преодолеть внутрипартийную оппозицию в лице выступавших за раздел власти «умеренных большевиков».

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Действительно, Первая мировая война являлась одной из важнейших предпосылок российской революции и оказала сильное влияние на ее динамику. Во-первых, война и ее социально-экономические последствия до крайности обострили общественные противоречия, вызвавшие революцию. Во-вторых, массовые антивоенные настроения послужили одним из ключевых факторов, обеспечивших в 1917 году широкую поддержку большевикам и способствовавших их приходу к власти. В-третьих, в то же время война и связанная с ней милитаризация жизни привели к распространению в общественном сознании специфических «милитаристских» установок — представлений о насилии как простом и эффективном средстве разрешения самых разных проблем. Именно война создавала психологические и социальные условия для диктатур — как «красных», так и «белых».

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это? Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— Гражданская война привела к формированию режима, который в документах Х съезда РКП(б) в 1921 году был назван «военно-пролетарской диктатурой». Правящая Коммунистическая партия, по существу, слилась с государством, а в самой партии утвердились командные методы руководства («система боевых приказов»). Большевики привыкли мыслить в терминах военных кампаний («фронт», «наступление» и т.п.) и стали широко применять соответствующие методы не только в армии, но и в других сферах. Среди них утвердилась психология «военного лагеря» и «осажденной крепости». При этом в годы войны изменился состав партии: большевиков с дореволюционным стажем, носителей традиций борьбы с самодержавным авторитаризмом, в РКП осталось лишь 10%.

Даже после октябрьского переворота гражданской войны можно было избежать в случае формирования коалиционного правительства большевиков и других социалистических партий, поддерживаемых абсолютным большинством населения, но этот шанс был упущен.

Политическая культура левой социал-демократии уступила место военно-коммунистической культуре, главными ценностями которой являлись дисциплина и «железное единство». И хотя после завершения Гражданской войны партийные форумы неоднократно выносили постановления о восстановлении в партии «рабочей демократии», на практике в партийно-государственной системе продолжали развиваться прямо противоположные тенденции — бюрократизация, олигархизация, подавление инакомыслия. В конечном итоге это вело к трансформации авторитарного большевистского режима в тоталитарный, что произошло на рубеже 1920-х и 1930-х годов.

Вместе с тем нужно отметить, что утверждение и консолидация однопартийного режима не были связаны исключительно с условиями Гражданской войны. Репрессии против оппозиции начались еще до развертывания широкомасштабных боевых действий и усилились уже после их окончания. Небольшевистские социалистические партии и движения были окончательно вытеснены из легального политического поля в 1922 году. И в самой правящей партии ужесточение внутреннего режима (запрет «фракционности» и «неделовой критики» партруководства) последовало одновременно с отказом в 1921 году от «военного коммунизма» и переходом к НЭПу, «мирному социалистическому строительству». Таким образом, монополизация власти большевистской бюрократией и движение по пути искоренения оппозиционности обуславливались не только императивами Гражданской войны, но и концептуальными представлениями коммунистических вождей о политическом устройстве «диктатуры пролетариата».

Борис Колоницкий

доктор исторических наук, профессор факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Сперва зададим вопрос: что произошло в октябре 1917-го? Многие книги об этом носят название «Большевистская революция». В некотором отношении это верное название, но в нем уже содержится определенная телеология: знание о том, что потом большевиками было создано партийное государство. Но если мы посмотрим на октябрь, то в революционном процессе вообще-то участвовали не только большевики, и никто не знал, чем это кончится.

В Октябре участвовали и многие люди, которые вскоре стали противниками большевиков, продолжая при этом считать Октябрь своим, — например, левые эсеры. В октябре 1918 года, когда отмечалась первая годовщина Октября, одни левые эсеры участвовали под своими лозунгами в общих демонстрациях вместе с большевиками, а в других городах левые эсеры выпускали подпольные листовки, направленные жестко против большевиков. Отдавать Октябрь большевикам они не были готовы. Среди героев Октября можно назвать также Александра Антонова, будущего руководителя антибольшевистского крестьянского Тамбовского восстания, многих анархистов, многих будущих участников Кронштадтского восстания. Кронштадтское восстание его сторонники нередко называли Третьей революцией, имея в виду под первой Февраль, а под второй — Октябрь. И Октябрь они тоже считали своим, а большевиков — людьми, которые его исказили.

В Октябре участвовали и многие люди, которые вскоре стали противниками большевиков, продолжая при этом считать Октябрь своим, — например, левые эсеры.

Еще одна аберрация — то, что в нашем сегодняшнем восприятии Октябрь — это что-то единое и, в первую очередь, это события в Петрограде. На самом деле произошел комплекс разных конфликтов в разных местах. Конечно, события в Петрограде имели очень большое значение, но и они сами были реакцией на другие, более ранние конфликты. И в некоторых случаях Октябрь начался в сентябре. Например, к этому времени Временное правительство уже фактически не контролировало Финляндию, она, как айсберг, откалывалась от Российской империи и уплывала. А российские гарнизоны и военно-морские базы в Финляндии, одни из важнейших российских вооруженных сил, фактически перестали подчиняться Временному правительству — и прямо об этом заявляли — еще до Октября. И эта ситуация требовала какого-то другого, решающего конфликта. Особые конфигурации конфликтов, например, были в Киеве или в различных казачьих областях. И все вместе очень разные события, иногда очень по-разному направленные, перевели ситуацию в стране в новое качество и создавали Октябрь.

Все это имеет прямое отношение к вопросу об ответственности. Многие участники Октября, в том числе большевики, готовы были пойти на гражданскую войну для достижения своих целей. Например, часть из них (хотя и не все), в первую очередь Ленин, готова была пойти на гражданскую войну для прекращения мировой войны, которую они называли «империалистической». Правда, не все поддерживали этот лозунг, и по тактическим причинам после Февраля его употребляли все меньше или не употребляли вообще, но психологически они готовы были пойти на это. Поэтому какая-то ответственность, безусловно, на них ложится.

Но на гражданскую войну были готовы пойти и другие силы. Например, генерал Корнилов и некоторые другие белые готовы были пойти на нее ради продолжения участия в мировой войне. Корнилов в конце концов выступил против Временного правительства в августе, но у него не хватило поддержки. И это уже была попытка гражданской войны. Начало гражданских войн вообще обычно сложно определить. Какие-то даты и события являются символическими, например, мятеж Франко в Испании, но это не значит, что они были единственным рубежом. Я считаю, что механизм Гражданской войны в Российской империи был запущен со времени Корниловского мятежа. Конфигурация Гражданской войны могла быть иной, расстановка сил могла быть совершенно другой, но в итоге логика Гражданской войны привела к тому, что шансов на развитие демократии было мало. Итак, суммируя свои замечания и отвечая коротко на ваш вопрос, — да, большевики несут, безусловно, ответственность, но не только они.

Механизм Гражданской войны в Российской империи был запущен со времени Корниловского мятежа.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

— Сразу оговорюсь, что это сильное обобщение — говорить о каких-то единых «большевиках». Их видение, ощущение реальности, их происхождение были очень разными. Очевидно, если многие из них находили общий язык с анархистами, то они не воспринимались как державники и государственники. Сознание некоторых большевиков было даже жертвенное: может быть, мы погибнем, но мы должны подтолкнуть мировую революцию. Конечно, было много и оппортунистов самого разного характера, которые в революции не забывали о себе. Но для многих большевиков было удивительно, что они продержались у власти так долго. Это воспринималось как достижение, когда они побили рекорд продолжительности диктатуры пролетариата, то есть продержались дольше, чем Парижская коммуна.

Мне близка книга Питера Холквиста «Making War, Forging Revolution: Russia's Continuum of Crisis, 1914—1921», хотя я не во всем с ним согласен. Эта книга посвящена Дону с 1914-го по начало 1920-х годов. Неверно было бы сказать, что это книжка лишь про Дон: хотя это как бы локальная история, но там есть несколько уровней контекстуализации. Дон для Холквиста — способ разобраться, как все происходило на местах в деталях, и одновременно посмотреть на общероссийскую ситуацию. И не только на общероссийскую: есть еще больший уровень контекстуализации, где Холквист рассматривает тогдашнюю российскую ситуацию в мировом контексте.

И он доказывает, что такие вещи, как депортация, регистрация, цензура, жесткий контроль над населением, особый контроль государства над экономикой, ограничение рынка, реквизиции продовольствия, мобилизация во всех смыслах этого слова, были присущи в этот период и другим странам. Таким образом, большевики опирались на мировой военный опыт, применяя его к специфическим российским условиям Гражданской войны. Давно уже отмечено, что военный коммунизм большевиков в известном смысле цитировал так называемый военный социализм в Германии в годы Первой мировой войны. Военный социализм — это вмешательство государства в экономику, сотрудничество государственных экономических и профсоюзных организаций для мобилизации германского общества и германской экономики. Большевики и другие социалисты очень внимательно изучали это явление и рассматривали военный социализм не как чрезвычайную меру, а как высшую форму рационализации социально-экономической жизни, которую приспосабливали к Гражданской войне. Но большевики продолжали такую политику и впоследствии, сохраняя мобилизационную систему как базовую, тогда как в других странах от этой чрезвычайщины отказались. И государство, и экономические механизмы, созданные большевиками и их союзниками в годы Гражданской войны, продолжали существовать, неся в себе такое родовое происхождение.

Такова, грубо говоря, схема Холквиста. Но я бы сделал тут как минимум два дополнения.

Первое: очень важный фактор времен революции и Гражданской войны — способность большевиков к импровизации, благодаря которой они выстраивали отличные политические программы, позволившие им выиграть Гражданскую войну. В частности, это проведение особой национальной политики. Они первоначально не были сторонниками федерации, это был эсеровский принцип, а большевики выступали за централизованное государство, потому что считали его более рациональным. Но для победы в Гражданской войне, так же как они импровизировали в области своей аграрной политики, и в политическом плане они, идя на соглашения с местными элитами, создали федерацию. Это завершилось образованием Советского Союза. То есть большевики реформировали империю в условиях Гражданской войны и сделали ее достаточно жизнеспособной. Я понимаю, что тут сразу много возражений вызывает сам термин «империя», но в некоторых смыслах этот термин можно применить и к описанию данной ситуации. Вообще в своей политике большевики тогда были необычайно пластичны и вместе с тем психологически и культурно были более, чем другие, готовы к Гражданской войне и к победе в ней.

Сознание некоторых большевиков было даже жертвенное: может быть, мы погибнем, но мы должны подтолкнуть мировую революцию.

Второе дополнение очень существенно. Одним из главных недооцененных событий революции было появление так называемого комитетского класса. Сотни тысяч мужчин, большей частью отчужденных от политики ранее, были избраны в различные советы и комитеты, обычно заводские советы и войсковые комитеты разного уровня. И этот класс получил власть. Корнилов, кстати, был обречен с самого начала, потому что он пошел против войсковых комитетов, у которых была реальная политическая власть в армии.

И вот этот комитетский класс, который первоначально далеко не весь был с большевиками, постепенно раскалывался, отчасти большевизировался и превращался в протономенклатуру. Если мы посмотрим на видных советских партийных работников в последующие периоды (например, на того же Хрущева), то очень важно, что они политически социализировались и приобретали власть одновременно в эпоху революции и Гражданской войны. Поэтому как политические акторы они впитывали совершенно чрезвычайные, нечеловеческие условия Гражданской войны вне зависимости от их намерений. И потом, когда они сталкивались с какой-то чрезвычайной ситуацией, этот опыт их часто подталкивал к тому, чтобы действовать также чрезвычайно, иногда жестокими и свирепыми средствами.

Итак, новый политический класс будущего Советского Союза складывался в зверских условиях Гражданской войны. И это, подчеркну, не только история самих большевиков.

— Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— Некоторые элементы прямой демократии, которые были свойственны Советам, не очень-то работали с самого начала. Но Советы служили очень хорошим инструментом политической мобилизации. Обычно наш взгляд на историю телеологичен: например, мы знаем, что в Советском Союзе было атеистическое государство, и поэтому все действия большевиков в 1917—1918 годах прочитываются как атеистические, что неверно; или мы видим дальнейший путь революции к партийному государству, и нам кажется, что все с самого начала программировалось именно так, но это тоже неверно. До середины 1918 года главный центр власти был в советском аппарате. Не хочу сказать, что именно в Советах, но в советском аппарате. И мы должны понимать, что один из очень важных факторов существования большевиков — ограниченность ресурса, в том числе и ограниченность образованных кадров. Поэтому блок с левыми эсерами был очень и очень важным, своих кадров не хватало, все, что было в партии, было брошено в новый государственный аппарат, и некоторые партийные организации просто обезлюдели. Были даже вообще предложения превратить партийные организации в агитационный придаток к Советам. Потом, с середины 1918 года, роль партии как элемента, связывающего внутри это слабое государство, усилилась.

И все равно очень разные политические режимы существовали в разных областях, однако постепенно на протяжении всей Гражданской войны выстраивалась пирамида власти. Может быть, и были изначально какие-то тенденции к созданию партийного государства, но многие участники политического процесса, в том числе и очень важные, не ощущали это так изнутри. Это довольно убедительно показано в книге Александра Рабиновича про большевиков в 1918 году — и не только у него. Рабинович пишет преимущественно про Петроград, но его соображения можно спроецировать и на другие места.

Одним из главных недооцененных событий революции было появление так называемого комитетского класса.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Среди историков, изучающих конец Российской империи, есть «пессимисты», «оптимисты» и «маргиналы».

«Маргиналы» утверждают, что всю революцию сделали конспираторы и заговоры. Революция произошла не из-за заговоров, хотя заговоры и были.

«Оптимисты» считают, что Российская империя накануне Первой мировой войны шла по пути модернизации: рост образования, рост городов, экономическое развитие, опыт Государственной думы, взаимодействие с исполнительной властью... И лишь Первая мировая война подкосила империю.

А «пессимисты» полагают, что и до Первой мировой войны были структурные проблемы, которые делали революцию в России неизбежной.

Лично я считаю, что революция, происшедшая в России и скатившаяся в Гражданскую войну, конечно, несет отпечаток Первой мировой войны. В самом восстании в Петрограде, в свержении монархии конъюнктура Первой мировой очень заметна. Вместе с тем я принадлежу к «пессимистам».

Представим себе какую-то фантастическую ситуацию, где для России нет Первой мировой войны, — а это действительно фантастическая ситуация, потому что сложно себе представить мир без войн или Россию с ее границами, уходящими к таким сложным геополитическим узлам, не ввязывающуюся в войны. Но были страны, которые не участвовали в Первой мировой войне, однако там революции были. Например, Испания — с набором проблем, очень похожим на российский: аграрный вопрос, монархия, которая не может стать конституционной, национальный вопрос, проблемы секуляризации, очень болезненно идущей и провоцирующей очень много конфликтов. Испания от Первой мировой только выиграла как нейтральная страна, работающая на военные заказы: выиграли и предприниматели, и рабочие, появились новые рабочие места и заработки. И все же в межвоенный период, в 1931 году, в Испании произошла революция, а в 1936 году начинается Гражданская война, одна из самых кровавых гражданских войн XX века.

Даже если сейчас нам видится, что все шло к той революции, которая произошла, полезно понимать, что, возможно, были и совершенно другие варианты революции.

Можно посмотреть на это и с другой стороны. Мы рассматриваем период в России после 1905 года и до 1914 года как мирный. Если мы изолированно рассматриваем Россию — да, это верно, но если мы посмотрим на мир, то это не так. 1905 год — это конституционная революция в Персии, вблизи российских границ, которая породила кризис вплоть до начала 1920-х годов. В Османской империи в 1908-м происходит «младотурецкая революция», которая тоже породила кризис и войны до начала 1920-х, изменившие международную обстановку: турецко-итальянскую войну, первую Балканскую войну, вторую Балканскую войну… В 1911-м начинается Синьхайская революция в Китае. В Португалии революция установила республику, а тогда не так уж много было республик в Европе, и это был импульс для антимонархического движения по всей Европе.

Мы привыкли думать, что война порождает революцию, но иногда, напротив, революции порождают войны. Я думаю, мы должны скептично относиться к любой телеологии, и даже если сейчас нам видится, что все шло к той революции, которая произошла, полезно понимать, что, возможно, были и совершенно другие варианты революции.

Павел Кудюкин

доцент департамента государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Начну с того, что я придерживаюсь концепции единой Великой русской революции 1917—1922 годов, причем задолго до того, как она появилась в «Историко-культурном стандарте». При этом большевистский этап, начатый октябрьским переворотом, был сложным сочетанием революции (решившей в основном капиталистически-модернизационные задачи, такие, например, как уничтожение помещичьего землевладения или правовое оформление ликвидации сословности) и контрреволюции в сфере политики (ликвидировавшей перспективы демократического развития).

Несомненно, что элементы гражданской войны появились еще до Октября. Собственно, и само начало революции в феврале 1917 года можно рассматривать как элемент такой войны, и попытку Корниловского мятежа, и большевистское полувосстание в июле, и крестьянское движение с захватом земель и разгромом помещичьих усадеб.

Концепция партии как жестко централизованной организации, которая лучше самого пролетариата знает, что пролетариату надо, несет в себе зародыш диктатуры и над пролетариатом тоже.

Однако размах Гражданской войне придали, несомненно, такие последствия большевистского переворота, как разгон Учредительного собрания, заключение Брестского мира, а главное — антикрестьянская (да во многом и антирабочая) политика РКП(б) и Совнаркома. Как достаточно убедительно показал историк Владимир Бровкин, «фронтовая» война была не единственной и даже не основной формой Гражданской войны — бóльшую роль играла крестьянская война против всех властей, как «белых», так и «красных».

Не стоит забывать, что большевики вполне сознательно шли на возникновение гражданской войны, что отразилось хотя бы в ленинском лозунге превращения империалистической войны в гражданскую.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Естественно, без Первой мировой войны русской революции в тех формах, в которых она произошла, просто не было бы. В очень большой степени и на февральском, и на октябрьском ее этапах она была солдатской революцией. Марк Алданов не очень сильно преувеличивал, когда писал в «Самоубийстве»: «Подавляющим по значению должен был бы быть один простой, довольно неблагодарный, образ в разных возможных вариантах: солдат, больше не желающий воевать». На значение солдатской стихии указывал и Александр Богданов.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

— Гражданская война усилила авторитарную и милитаристскую тенденцию в политике большевиков, но усилила то, что существовало и раньше. «Милитаристские» нотки звучат, скажем, в работах Ленина как минимум со «Что делать?» Сама концепция партии как жестко централизованной организации, которая лучше самого пролетариата знает, что пролетариату надо, несет в себе зародыш диктатуры и над пролетариатом тоже. Ленинская идея о «диктатуре пролетариата» как «власти, не ограниченной никакими законами» сформулирована в годы Гражданской войны, но не противоречит и его более ранним высказываниям.

Парадоксальным образом плюрализма и элементов политических свобод при «военном коммунизме» было несколько больше, чем после введения НЭПа.

Цензура и запрет «буржуазной» печати были введены в первые же дни после октябрьского переворота, когда до масштабной гражданской войны было еще далеко. То же можно сказать и об объявлении кадетов «врагами народа». Вместе с тем парадоксальным образом плюрализма и элементов политических свобод при «военном коммунизме» было несколько больше, чем после введения НЭПа. Нэповская экономическая либерализация сопровождалась (и Ленин это достаточно логично обосновывал) жестким усилением репрессивности даже по отношению к полутерпимым в некоторые периоды Гражданской войны небольшевистским социалистическим и анархистским организациям.

— Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— Подавление Советов также началось еще до полномасштабного развертывания Гражданской войны, уже весной 1918 года, когда большевики начали разгонять Советы, в которых не получили большинства при перевыборах. Здесь бóльшую роль сыграла опять-таки большевистская идеология, чем ситуационные факторы, — убежденность, что только они знают, в чем состоят интересы пролетариата, и что ради этих интересов можно поступиться реальными мнениями и настроениями пролетариев. Очень быстро Советы стали лишь ширмой для партийной власти. Война, разумеется, эту тенденцию закрепила и усилила.

Иван Курилла

доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— На революцию нельзя возлагать «моральную ответственность» — вот на революционеров можно. Революция — это событие или даже процесс, у нее нет морали, это принадлежность человека. Что же касается ответственности за Гражданскую войну, то на первое место я бы поставил предыдущий режим, который и привел страну к революции, — то есть правление Николая II и его министров. Революционеры тоже несут свою долю ответственности — именно они отвергли «буржуазную мораль», но тут надо сказать, что и контрреволюционеры в методах не стеснялись: Гражданская война знала террор со стороны всех участников. Вместе с тем я снова скажу, что в революциях виноваты не революционеры — они лишь пользуются удобным моментом, предоставленным им ошибками и преступлениями предыдущего режима.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— И Февраль, и Октябрь 1917 года были, конечно, результатами тягот военного времени, провалов в организации военных действий и снабжения столицы: царский режим не выдержал напряжения тотальной войны — ни экономически, ни политически.

В революциях виноваты не революционеры — они лишь пользуются удобным моментом, предоставленным им ошибками и преступлениями предыдущего режима.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

— Я не занимался исследованиями этого периода и этой проблемы, но у меня сложилось впечатление, что Гражданская война заложила основы для многих последующих событий отечественной истории. Начнем с того, что она девальвировала ценность человеческой жизни — «поколение репрессий» сформировалось в период братоубийства, и это не могло не сказаться на жестокости и бездумности массовых убийств в конце 1930-х. Не уверен, что так же легко можно увязать именно Гражданскую войну с цензурой, как и с усилением власти одной партии (оно произошло в начальный период Гражданской, и это было, скорее, результатом развития еще самой революции, а не эффектом Гражданской войны), но в широком смысле — да, Гражданская война упростила многие области человеческого общежития и государственного управления.

Игорь Нарский

доктор исторических наук, профессор кафедры истории Южно-Уральского государственного университета

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Прежде всего, хочу сказать, что, по моему убеждению, прямое моральное осуждение и прочие судейские инструменты не должны входить в арсенал историка. Легко осуждать с позиции потомка, знающего конец истории, в которой были задействованы ее участники, не владевшие этим знанием. Понять их действия самому и объяснить другим — труднее, но в этом и состоит ремесло историка.

По существу вопроса хочу напомнить следующее: когда большевики пришли к власти, революция уже шла полным ходом. Солдаты массово побежали с фронта в деревню делить землю задолго до Октября. Помещичьи усадьбы тоже запылали раньше, и крестьяне жгли их, травили господские луга и рубили барские леса не под впечатлением от большевистской пропаганды, а в силу традиционного убеждения, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает своим трудом и поливает своим потом. Я уж не говорю о начале отпадения западных кусков Российской империи в ходе отступлений русской армии 1914—1916 годов и движений за национальную независимость поляков, финнов, украинцев и т.д. Большевикам, чтобы удержаться у власти, ничего иного не оставалось, как узаконить крестьянскую и национальную революции, которые уже шли полным ходом, хотели того новые правители или нет. Не случайно ведь большевикам пришлось начать с декретов о мире, земле и самоопределении народов. Они во многом оказались заложниками положения, захватив власть, а не его злыми демонами. Конечно, их дальнейший вклад в кровопролитие и разруху чудовищен, но это — история более поздняя, не 1917 года.

Большевикам, чтобы удержаться у власти, ничего иного не оставалось, как узаконить крестьянскую и национальную революции, которые уже шли полным ходом, хотели того новые правители или нет.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Реагируя на предыдущий вопрос, я уже отчасти дал ответ и на этот. Для современников тех событий весь этот период от начала Первой мировой войны в 1914 году до подавления массовых крестьянских, казачьих бунтов, а также рабочего протеста и даже армейских восстаний (вспомним Кронштадт!) в 1921 году виделся как единая семилетняя война. Или восьмилетняя — там, где в 1921—1922 годах бушевал голод, а продотряды и ревтрибуналы насильно собирали с голодной деревни первый продналог. И Февраль, и Октябрь казались «обычным» людям лишь эпизодами этой большой войны, которая из «империалистической» переросла в «гражданскую», как того желали Ленин и его сподвижники (при их активном участии).

И поскольку большевики не с луны свалились, они использовали тот опыт управления в военных условиях, который уже имелся, — опыт Первой мировой, включая массовую пропаганду, цензуру, милитаризацию промышленности и труда, ограничения свободной торговли, карточную систему распределения, террор в отношении потенциальных противников и предателей и прочие «прелести», сопутствующие затяжной и малоуспешной современной войне.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

— Позвольте одно замечание к этому вопросу. Пора расстаться с наивной иллюзией (которая широко распространена в массовом сознании и, кстати сказать, держит в плену и часть историков), что историк может рассказать читателю или слушателю о прошлом так, «как оно было на самом деле». Нам остались от прошлого лишь следы в виде документов, изображений, институций и построек, которые поддаются различным интерпретациям и на основе которых можно строить разные связные рассказы.

Поскольку большевики не с луны свалились, они использовали тот опыт управления в военных условиях, который уже имелся, — опыт Первой мировой.

Это объясняется не только ненадежностью, недостатком или, напротив, избытком противоречащих друг другу источников. Тут действуют и другие факторы — убеждения историка, его прошлое, его сегодняшний опыт, степень свободы в обществе и прочее. Из нашего меняющегося настоящего неизбежно меняется и взгляд на прошлое. Ведь иначе смотреть на прошлое, как из сегодняшнего дня, невозможно. Поэтому одновременно гуляют и будут гулять различные версии одной истории, в том числе и истории об Октябрьской революции. Попытки создать одну, «единственно правильную», историю на все времена в конечном счете не под силу никакой исторической политике. Даже в СССР это не получилось.

Вернусь к вопросу. Конечно, можно говорить о дополнительной милитаризации большевистского режима в ходе Гражданской войны, но я разделяю позицию тех историков, кто считает, что это была милитаризация особого рода. Все-таки Первая мировая война с опытом дистанционного массового убийства с помощью современной техники, с неподвижностью фронтов позиционной военной кампании, редкостью атак и нетипичностью рукопашного боя рождала не столько хладнокровных убийц, сколько пацифистов, которые ощущали себя не героями, а беспомощными жертвами войны, понимали бессмысленность мировой бойни и не желали ее продолжения. Гражданская война этот опыт потеснила. Она была маневренной, с подвижными фронтами и условными границами между фронтом и тылом, убийством в рукопашном бою и прославлением беспощадности к врагам. Гражданская война, а не Первая мировая, помимо прочего, породила устойчивый советский образ страны — «осажденной крепости» или глагол «окопаться» (укрепиться в окопе — важный опыт Первой мировой войны, но не Гражданской!) как действие труса. Самым тяжелым и долговременным следствием опыта Гражданской войны стала привычка государства решать внутренние проблемы с помощью натравливания одной части населения на другую.

Партия взяла на себя непомерные государственные функции и в них захлебнулась. Был определенный резон в абсурдном, на первый взгляд, требовании сельских повстанцев 1919—1920 годов создать Советы без коммунистов.

— Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— Мне представляется более убедительной версия немецкого историка Хельмута Альтрихтера, который в ряде серьезных исследований показал, что к началу 1920-х произошло не укрепление партии в ущерб Советам, а растворение и большевистской партии, и Советов в милитаризованной государственной машине. Партия взяла на себя непомерные государственные функции и в них захлебнулась. Был определенный резон в абсурдном, на первый взгляд, требовании сельских повстанцев 1919—1920 годов создать Советы без коммунистов. Русские и нерусские крестьяне и казаки не узнавали в партии, переименованной в 1918 году в коммунистическую, организацию тех самых большевиков, которые в 1917 году обещали народу землю и закрепили результаты самовольного крестьянского земельного передела.

Андрей Олейников

кандидат философских наук, старший научный сотрудник МВШСЭН «Шанинка», доцент ИОН РАНХиГС

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Гражданская война, безусловно, является прямым следствием захвата власти большевиками в октябре 1917 года и разгона ими Учредительного собрания в январе 1918 г. Более того, я думаю, что Октябрьская революция попросту неотделима от Гражданской войны, что откровенно признавали ее творцы — Ленин, призывавший «превратить империалистическую войну в войну гражданскую», Бухарин, писавший о том, что «пролетарская революция есть разрыв гражданского мира — есть гражданская война», Троцкий, называвший советскую власть «организованной гражданской войной против помещиков, буржуазии и кулаков». Однако, по моему мнению, это была не столько война против эксплуататоров, сколько война против тех демократических процессов, которые были начаты в феврале 1917 г.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Думаю, что эффектом «милитаризации Первой мировой» Октябрьскую революцию следует признать все же в большей степени, чем Февральскую. Последняя, хотя и последовала за произошедшей в ходе войны дезорганизацией государства, была призвана решить социальные и политические проблемы, остававшиеся нерешенными со времен революции 1905 года. Тогда (если не вспоминать сейчас о «великих реформах» 1860-х гг.) было начато движение в сторону введения в нашей стране модерных политических институтов, которые должны были существенно демократизировать ее конституционный строй. Первая мировая (а точнее, перенапряжение государственной машины, вызванное ею) создала благоприятные условия для того, чтобы это движение было вновь продолжено. Февральская революция была относительно бескровной и не привела к гражданской войне. Она учредила демократические свободы, возродила Советы, перезапустила профсоюзное движение. Но она отложила на неопределенное время решение важнейших для страны вопросов, прежде всего — о ее будущем политическом устройстве и форме собственности на землю. Временное правительство было правительством прокрастинаторов. Решение же, предложенное большевиками, было исключительно силовым и продиктовано логикой военного положения. В конечном итоге оно позволило пересобрать государственную машину: провести эффективную военно-экономическую модернизацию, не проводя при этом никаких демократических преобразований и последовательно, на корню, убивая народную инициативу.

Гражданская война стала тем алиби, которое оправдывало бюрократическое вырождение большевистской партии.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это?

— Думаю, что это так. Гражданская война стала тем алиби, которое оправдывало бюрократическое вырождение большевистской партии. До определенного момента в ней была возможна борьба мнений и фракций, но после разгрома децистов и т.н. рабочей оппозиции диктатура Сталина была уже неотвратима.

— Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— И снова — да. Как известно, Советы, а также такая форма самоуправления рабочих, как фабзавкомы, стали возможны благодаря Февральской революции. Большевики, придя к власти, сначала подчинили их своим партийным органам, а введя обязательную трудовую повинность, обессмыслили саму идею рабочего контроля над производством. Кроме того, за годы Гражданской войны успела сформироваться административная вертикаль, которая закрепила отчуждение трудящихся от участия в политической жизни.

Тимофей Раков

аспирант исторического факультета Европейского университета в Санкт-Петербурге

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Когда говорят про Гражданскую войну в том ключе, что какая-то одна сторона была виной ее возникновения, то за самой такой постановкой вопроса скрывается определенная политическая позиция спрашивающего. Тот, кто обвиняет большевиков в развязывании Гражданской, будет, вероятно, превозносить деятелей Белого движения. Или наоборот. Думаю, мы живем все же не в 1917 году, чтобы баталии прошлого продолжали так влиять на наши сегодняшние суждения.

Нет тех, кто однозначно виновен в Гражданской войне. Война — это же продолжение политики, только другими средствами, так что причины ее надо искать в политической ситуации. А ситуация в 1917 году складывалась так, что общество было крайне поляризовано и готово решать многие вопросы, прибегая к насилию. Не потому, что насилие так нравилось большевикам и их противникам, а потому, что порою насилие видится как самый действенный способ разрешения общественного конфликта.

Тот, кто обвиняет большевиков в развязывании Гражданской, будет, вероятно, превозносить деятелей Белого движения.

Опять же и противники большевиков немало способствовали тому, чтобы вести ситуацию к обострению. Разве попытка мятежа, предпринятая генералом Корниловым в августе 1917 года, не вела к обострению конфликтов между правыми и левыми? Не могла ли она стать прелюдией к Гражданской войне? Пожалуй, она не стала ей только благодаря тому, что этот мятеж быстро провалился.

Корни Гражданской войны нужно искать в том социальном устройстве и в той политической ситуации, в которых Россия вошла в 1917 год, и в том, как развивались события. Поиск «виновных» мало имеет отношения к реальным историческим событиям, а скорее принадлежит к области идеологии и морали.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Я бы сказал, что Первая мировая, как и любая война, лишь обнажила и обострила те противоречия, которые и так имелись в российском обществе к началу ХХ столетия. Возьмем, скажем, революцию 1905 года. Верно ли будет сказать, что она была эффектом Русско-японской войны? Скорее, поражение царской армии выявило всю слабость режима. Война требует не только военной, но и общественной мобилизации. Помимо солдат правительству нужны и патриоты, активно поддерживающие войну, пропагандирующие ее среди населения. И всегда такая мобилизация ведется под большие обещания, под ожидание победы, она рождает атмосферу в духе «мы их шапками закидаем» (фраза, как раз сказанная в отношении японской армии). Когда приходит поражение, это порождает еще более сильное разочарование в правительстве. К 1917 году сложилась ситуация, когда русская армия терпела одно поражение за другим, она утратила Польшу, часть Прибалтики. Помимо новых внешних проблем оставались нерешенными многие внутренние: аграрный вопрос, рабочий вопрос, политические и религиозные свободы и так далее. Правительство, ведя мобилизацию вокруг патриотических лозунгов, обращаясь к массам населения, само во многом и породило ситуацию, когда в ответ на поражения ему стали адресоваться вопросы о том, почему же оно ведет войну, цели которой не слишком понятны на фоне массы нерешенных внутренних проблем. Катализатором Февраля стал голод в Петрограде, который был вызван перебоями с поставками продовольствия, в свою очередь, вызванными транспортным коллапсом, возникшим по причине общего расстройства средств сообщения из-за войны. Но восстание очень быстро перешло от разгрома продуктовых лавок к политическим требованиям, что также говорит о том, что в основе его лежали нерешенные внутренние проблемы.

Гражданская война — это сама по себе крайняя форма политического противостояния, когда от орудий критики переходят к критике оружием.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это? Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— Гражданская война — это сама по себе крайняя форма политического противостояния, когда от орудий критики переходят к критике оружием. Насилие порождает ответное насилие. Много свидетельств есть тому, что поначалу большевики пытались действовать довольно мягко: об этом можно прочесть, например, в работе Александра Рабиновича «Большевики приходят к власти», в которой утверждается, что во многом «красный террор» был ответной мерой. С другой стороны, террор, безусловно, оказал влияние и на самих большевиков, и как об определяющем опыте о Гражданской войне говорила, например, историк Шейла Фицпатрик. Я полагаю, что после окончания боевых действий к 1921 году большевики сохранили сформировавшееся за годы войны ощущение, что они одни противостоят окружению, которое поголовно настроено против них. Борясь со внешними противниками, партия стала и собственных оппозиционеров подозревать во враждебном настрое, искать «внутренних врагов».

Что касается взаимоотношений между партией и Советами, то дело, я думаю, обстоит несколько сложнее. Вопрос не в том, что партия стремилась заменить Советы, но в том, что она выдавливала оттуда другие политические силы и попросту превратила Советы в структуру, дублирующую партию. Партия представляла саму себя как сообщество наиболее сознательных рабочих и исходя из этого представления стремилась вовлечь лучших представителей рабочего класса в свои ряды. Так лучшие «советские» кадры переходили в ряды партии, которая все больше перенимала функцию государства.

Кирилл Соловьев

доктор исторических наук, доцент кафедры истории России нового времени факультета архивного дела Историко-архивного института РГГУ

К списку

— Нередко на Октябрьскую революцию возлагают моральную ответственность за Гражданскую войну с ее кровопролитием и разрухой. Согласны ли вы с этим?

— Да, согласен. Мне представляется, что приход к власти большевиков стал началом Гражданской войны в России. Собственно, и сам Ленин так это понимал.

— Верно ли, что Октябрьская революция, как и Февральская, сама была эффектом военного положения и милитаризации Первой мировой?

— Нет. Или, по крайней мере, не в полной мере. Февральская революция — результат глубокого политического кризиса. Он должен был войти в острую фазу вне зависимости от вступления (или невступления) России в войну. Другое дело, что война во многом предопределила сценарий развития событий. Может быть, в мирное время развитие кризиса протекало бы по менее катастрофическому сценарию. Во многом он как раз предопределил Октябрь, а именно: политическую повестку 1917 года, активное участие армии в политических процессах, деградацию политических структур цензовой общественности. Поясню последнее. Общественная организация так или иначе ориентирована на существующую политическую систему.

1917 год — время диктатуры слов. В обществе не сомневались, что в феврале—марте 1917 года победила демократия. Следовательно, все в стране подлежало демократизации.

В думский период таким ориентиром было представительное учреждение, где первую скрипку играли земства и цензовая интеллигенция. Дума ушла на дно, и цензовая общественность была дезориентирована. Ее влияние на ход дел стало почти соответствовать ее удельному весу в населении страны. Кроме того, 1917 год — время диктатуры слов. В обществе не сомневались, что в феврале—марте 1917 года победила демократия. Следовательно, все в стране подлежало демократизации. Все «недемократичное» напрочь изгонялось из жизни. И цензовым слоям общественности приходилось уступать веяниям времени, отдавая командные высоты более радикальным и более демократичным.

Иными словами, приход к власти большевиков весьма органичен по отношению к событиям 1917 года. Но был бы 1917 год другим — и Октябрь бы нам запомнился иным.

— Часто говорят, что Гражданская война дополнительно милитаризовала большевиков даже вопреки их изначальным установкам и что, например, меры введения новой цензуры и подавления инакомыслия — вынужденный эффект войны, который так никогда и не был изжит новым режимом и заложил его репрессивную составляющую. Так ли это? Можно ли сказать, что усиление политической власти партии в ущерб Советам во многом было обусловлено Гражданской войной?

— На этот вопрос я отвечаю с известной опаской. Никогда Гражданской войной специально не занимался.

И все же я готов согласиться с этими утверждениями. Партия фактически сложилась в годы Гражданской войны. До 1917 года она существовала лишь как идея. Теперь она материализуется. Получает вполне определенные организационные формы. И они, конечно, соответствуют вызовам времени, т.е. Гражданской войне. Именно тогда концепция диктатуры пролетариата обретает плоть. В эти же годы модель советской демократии включается в большевистскую доктрину. Тогда же происходит переосмысление феномена революции, государства, власти. Все это кирпичики будущего, которых прежде не было.

Понравился материал? Помоги сайту!