Игра пространства-времени-СВЕТа

Holland Festival представил самую масштабную премьеру нынешнего фестивального сезона — разделенный на три дня 24-часовой спектакль «aus LICHT» («из СВЕТа»), основанный на оперной гепталогии «Свет» Карлхайнца Штокхаузена (1928—2007). Штокхаузен писал «Свет» двадцать семь лет и так никогда и не услышал его целиком, а нынешняя постановка стала первым практически полным воплощением его замысла.

«Трехмерное подпространство, образованное совокупностью мировых линий свободно распространяющихся световых сигналов, для заданной точки пространства-времени представляет собой световой конус», — гласит Физический словарь.

Среднестатистическому читателю и автору Кольты это «невозможно представить и еще труднее — понять», но физику возможно поверить гармонией: для этого лишь нужно погрузиться в звуковую магму 29-часовой гепталогии «Свет» Карлхайнца Штокхаузена — мета- и мегаоперы, состоящей из семи (!) опер. Преломляя посредством звука свет, пространство и время, Штокхаузен в своем opus magnum воплощает собственную мистическую реальность. Он целенаправленно создает «не новость, но событие» — такое, которое любой слушатель впишет не в список главных впечатлений за месяц или год, а в свою биографию.

Трудно сказать, оспаривает ли Штокхаузен законы физики или демонстрирует их, но разогнаться до скорости света и исполнить «Свет», реализовав авторский замысел во всей полноте, — это задачи примерно одного порядка. В идеальном варианте семь опер должны звучать одновременно «в семи залах на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга, но в одном здании» — и все это семь дней подряд. Число участников действа тоже близко к астрономическому: в одном номере на сцене может быть оркестр из 28 тромбонов, труб, валторн и эуфониумов, в другом — 7 хоров, в третьем — 4 вертолета; а главное — за 29 часов составы ни разу не повторяются.

Впрочем, все великое просто, как E=mc². Авторский подзаголовок цикла — «Дни недели». «Montag», «Dienstag», «Mittwoch», «Donnerstag», «Freitag», «Samstag», «Sonntag» — названия его частей. В сверхопере лишь три главных персонажа, а вся ее «физическая материя» — звуковая ткань — целиком проистекает из одной суперформулы (так назвал ее сам Штокхаузен). Ее образуют формулы Евы, Михаэля и Люцифера: первая представляет собой классическую додекафонную серию (последовательность из 12 неповторяющихся звуков) и символизирует гармонию и жизнь на Земле; две другие (13-звучная «сверхсерия» и 11-звучная «недосерия») связаны, соответственно, с божественным и демоническим началами. Кроме того, за каждым персонажем закреплены тембр голоса, музыкальный инструмент, интервал, цвет и геометрическая фигура. Например, у Евы это сопрано, флейта, большая терция и зеленое сердце, а дни недели являются ее детьми, рожденными в понедельник после оплодотворения искусством. Такова «несущая конструкция» гепталогии, которая, однако, во многом остается «внутренней кухней» и не давит на слушателя своей детально проработанной стройностью. Штокхаузен берет совсем другим.

Гравитация времени

«Свет» — не просто очень длинная опера. Она выбивает из привычной колеи и требует полного погружения (по Штокхаузену — «пребывания в музыке»), предлагая слушателю прожить эти семь дней в совершенно особом темпоритме. Штокхаузен задумывал 4—5-часовую семидневку в конце 1970-х, на заре эры информатики и высоких скоростей, и уже тогда писал, что «нынешний человек, общающийся и с автомобилями, и с самолетами, и с машинами всех сортов, обладает существенно иными ощущениями времени, так как зачастую он одновременно воспринимает совершенно различные скорости, “временные слои”». Но сегодня, 40 лет спустя, когда скорости только возросли, более реалистичным и действенным в плане погружения выглядит иной график, который и избрали на Holland Festival, — три вечера продолжительностью до десяти часов. Нынешняя сценическая версия, получившая название «из СВЕТа», стала, кажется, самой масштабной в истории исполнений (прозвучало около 60% музыки цикла) — и она имеет все шансы стать «новым каноном». Тем более что ее можно считать почти авторизованной: музыкальный руководитель постановки — главная сподвижница и наследница композитора, флейтистка Катинка Пасвеер.

В амстердамском формате уикенд-марафона «Свет» структурирован не по дням недели, а по персонажам: первый день посвящен Михаэлю, второй — Еве и Люциферу, последний отведен туттийным сценам. Зато здесь выдержана иного рода хронология: музыка в целом звучит в порядке своего создания — начиная с конца 1970-х и до рубежа 2000-х. Очередность сцен не играет особой роли: Штокхаузен хотел, чтобы слушатель мог «приобщаться к частям “Света” так, как он сам пожелает». В этом плане никого не смущает, что, скажем, понедельник может начинаться в субботу: в Амстердаме так оно и было. Безразмерный оперный цикл, который можно ставить частями, начинать с любого дня недели и слушать в произвольной последовательности (желательно лишь не идти в обратном порядке) и который, скорее всего, никогда не прозвучит целиком, как минимум по-настоящему открыл, а как максимум по-настоящему закрыл тему постмодернизма в музыке.

Эффект, производимый столь мощной энергией световой волны, равновелик «эффекту Вагнера» (кстати, существует и такой естественнонаучный термин). Аналогии между «Светом» и четырехдневным вагнеровским «Кольцом» неизбежны, и дело не только в принципах оперного сериала. И Вагнер, и Штокхаузен не ограничиваются организацией исключительно музыкального материала, но организуют еще и контекст его восприятия. В обоих циклах между сценами или актами полагаются не стандартные 20-минутные интервалы, а несколько полноценных пауз по часу или более. За это время можно пойти не в буфет, а в ресторан, а можно и погулять по саду, осмысливая пищу духовную. Как известно, Вагнер, сам спроектировавший байройтский Фестшпильхаус, намеренно окружил его парком-садом. Амстердамское исполнение «Света» состоялось в круглом фабричном ангаре, а ныне огромном ночном клубе Gashouder, который также утопает в просторном парке. Вагнер предъявлял к своему залу строжайшие для XIX века акустические требования (в частности, установил деревянные скамьи вместо кресел). Штокхаузен обращается к электроакустике, «сочинив» и используя сложную круговую систему колонок: каждый из трех амстердамских вечеров обрамляли 40—90-минутные электронные композиции — «Приветствия» и «Прощания».

Излучение пространства

По сути, гепталогия — это продолжающая опыты Штокхаузена 60-х — 70-х годов огромная пространственная композиция, где важнейшей частью партитуры становятся резонансы и перетекания звука между разными группами музыкантов, расположенных в разных частях зала, по его периметру и иногда между рядами («Свет» включает в себя несколько процессий). Во многом благодаря именно этому пространственному аспекту авангардно-бескомпромиссная музыка цикла по-прежнему воспринимается как безукоризненно современная. Зал Gashouder и в «сидячей» конфигурации является тысячником (в формате танцпола его вместимость соответствует небольшому стадиону), а стулья в разных актах повернуты то к одной, то к другой сцене, а то и вовсе расставлены по кругу — и всякий раз их диспозиция обусловлена особым разворотом музыкального действа. Главной визуальной «стяжкой» спектакля становится, конечно же, свет: зал пронизывают огромные светодиодные линии и дуги, пересекающиеся друг с другом и меняющие цвета в зависимости от дня недели и присутствия конкретного персонажа (Gashouder подходит идеально: бóльшую часть его афиши занимают рок-концерты с грандиозными световыми шоу).

Одолев пространство, Штокхаузен посягает и на гравитацию: самым известным эпизодом «Света» является «Вертолетный квартет». Четыре исполнительницы (струнный квартет) выходят на сцену, и начинается ток-шоу с их участием; но через несколько минут они покидают зал и, продолжая общаться с интервьюером, на микроавтобусах едут к вертолетной площадке. Все это снимается одной камерой и выводится на экран в режиме реального времени (помните «Эраритжаритжаку» Хайнера Гёббельса?). Они со своими инструментами садятся в четыре вертолета, надевают наушники (для синхронизации) и одновременно с запуском пропеллеров начинают играть. Четыре пропеллера — это тоже полноценные звуковые объекты; они и музыкальные инструменты выводятся в зал в разные колонки. По мере ускорения их оборотов и изменения характера звука струнные тоже уходят с «низких частот» во все более высокие регистры. После достижения самой высокой (и по музыкальному диапазону, и в метрах над землей) точки действо происходит строго в зеркальном порядке и завершается возвращением квартета на сцену под овации зала.

Благодаря «Вертолетному квартету» Штокхаузен стал не только классиком авангардной, электроакустической и пространственной музыки, но и автором одного из важнейших музыкальных перформансов. Кстати, его мировая премьера в 1995 году проходила в этом же зале и тоже в рамках Holland Festival.

Этот квартет, продуманный композитором от и до, только подчеркивает парадокс, присущий гепталогии в целом. В процессе воплощения замыслов Штокхаузена на земле и в воздухе сценографу (Урс Шененбаум) и режиссеру (Пьер Ауди, экс-худрук Holland Festival) вроде бы есть где развернуться, но, с другой стороны, сам материал цикла практически не допускает возможности того, что сегодня принято называть «режиссерской трактовкой». Более того, сценические помосты не нуждаются в декорациях: их заменяют экраны, на которые — снова как на рок-концерте — бóльшую часть времени крупным планом проецируются фигуры музыкантов и главных персонажей.

Выход в «Свет»

В каком-то смысле «Свет» — это вовсе и не опера, но успешно мимикрирующая под театр «чистая музыка» (исключение составляет разве что вертолетный перформанс). Цикл служит своего рода концептуальной рамкой, позволяющей объединить «разнокалиберные» опусы всех жанров и составов, написанные мэтром «второго авангарда» за 27 лет. Еще задолго до «Света» он хотел посредством музыки «создать пространство, в котором могли бы найти место и взаимодействовать между собой любые идеи и материалы». Масштаб замысла гепталогии в сочетании с условностью ее сюжета дает возможность «вписать» в цикл практически любой музыкальный номер: недаром многие сцены из «Света» могут исполняться и по отдельности, в филармоническом зале.

Но для Штокхаузена что 40-минутное соло флейты, что 50-минутный концерт для трубы с симфоническим оркестром, пусть они и проработаны до уровня элементарных частиц, — это лишь атомы в контексте всего мироздания «Света». Он вообще мыслил принципиально другими — планетарными и даже вселенскими — масштабами: «потребность быть соавтором творения была у Штокхаузена очень сильной», вспоминает Катинка Пасвеер; «я считаю, что в идеале нужно посвятить всю жизнь одному произведению», говорил сам композитор. Впрочем, масштабность действа вовсе не является самоцелью: она не «перекрывает» музыкальное впечатление, а работает на него. Восхищая слушателя, выхватывая его из его собственного мира и вынуждая сосредоточиться на мироздании «Света», она становится одним из мощных выразительных средств в арсенале Штокхаузена-демиурга.

Трехдневная постановка «Света», которую посетило около десяти тысяч человек, стала кульминацией не только и без того богатого событиями Holland Festival, но и, пожалуй, всего фестивального сезона. Ее готовили два года; исполнительских сил одной Амстердамской оперы не хватило, и к ним присоединились студенты Гаагской консерватории (которые к тому же параллельно писали работы о творчестве композитора).

Доподлинно неизвестно, кому на самом деле принадлежит приписываемое то Сартру, то Че Геваре выражение, попирающее законы логики и нарушающее законы физики: «будьте реалистами — требуйте невозможного». Однако очевидно, что Штокхаузен, задумывая гепталогию, действовал строго в соответствии с этой суперформулой.

И оказался реалистом.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!