«Флора» — золотая жила Эрмитажа

Каждый четверг по вечерам осенью 2021 года в эрмитажных залах будут показывать «Флору» — серию мистерий, созданную продюсером и драматургом Петером Вольфом, режиссером Жаклин Корнмюллер, авторами и артистами из разных стран. «Материнский» проект — австрийский, из венского Музея истории искусств, аналоги есть в музеях Брюсселя, Будапешта, Вроцлава. Механизм такой: писателям предлагают поразмышлять об эрмитажных вещах, артисты и музыканты превращают тексты в мистерии и представляют их возле работ, которым посвящены эссе. Круговорот Эрмитажа в природе, да.

Для Эрмитажа это беспроигрышный проект — завязанный на уникальности коллекции, элитарности обстановки, европейской «родине» и российском отношении к «прекрасному» как к сложному, иррациональному и чуть ли не опасному. Вечер после закрытия музея, пустые залы с шедеврами, которых вам никто не запретит домогаться в темноте и тишине, небольшие группы гостей (блеск глаз и авторской бижутерии, запахи нишевой парфюмерии), неутомительные перформансы (некоторые вам точно понравятся) — и все в интерьерах второго этажа, где живет иллюзия непрерывности изломанной российской истории, — ну прямо «Декамерон» (в пандемию — тем более). Некомфортно разве что сотрудникам музея, которые работают чуть не до полуночи.

В европейском ландшафте проект не выглядит эксцентричным — один из форматов работы традиционного музея, способов задержать публику в залах «старого» искусства, уютный и без провокационных рисков. В России же на нем неочевидная миссия — перформансы видятся чем-то почти хулиганским (в музее! В десять вечера! Еще и с музыкой!), они легитимируют эмоциональный опыт зрителя.

Ведь привычная экскурсия в российском музее — набор цифр и фактов, смесь истории и баек, аттракцион по запоминанию дат — бессмысленный и беспощадный, потому что ради него не нужно нести себя в музей и стоять перед картиной. Таким сухим и жестким «кнутом» «воспитывают» российского зрителя, в итоге мы ходим (или, скорее, не ходим) в музеи, уверенные, что нужно знать, но не зная, что можно чувствовать. В очередной раз узнаем, в каком году художник N создал шедевр X, но не видим цвета и света, не даем себе прочувствовать, как они работают.

А «Флора» в основном про чувствование. Я успела за вечер посмотреть все перформансы — но тут, знаете, как с «Ночью музеев»: можно успеть в три-четыре точки и кайфануть глубже, если бы не любопытство, я бы ходила медленнее и смотрела бы на зрителей не меньше, чем на артистов.

Но раз я везде успела, вот небольшое резюме. Если вы любите русский театр — наш традиционный, переигрывающий, «драматический», — вам понравится. Для меня во «Флоре» его многовато — но, вероятно, это не специально. Его напор местами обескураживает — «Венера и Адонис», шекспировский текст, сыгранный возле «Смерти Адониса» Джузеппе Маццуолы (1680–1709), получился чуть ли не зарисовкой про туповатого «мужыка», который хочет свалить от Венеры на охоту (рыбалку, в гараж — нужное подчеркнуть). Вроде на уровне режиссерской задумки и движений — актриса в брюках и топе с пайетками «чешуей» цвета шампанского лежит, блестя, на паркете в зале № 238, вытягиваясь в сторону виолончели «Адониса», едва ее касаясь, потом обнимает его, пока он занят музыкой и смотрит в сторону, — все красиво. Но не чувствуется драмы тяжело влюбленной женщины, пронзительный текст («Сказав, за влажную ладонь хватает / Адониса — и юношеский пот, / Дрожа от страсти, с жадностью вдыхает / И сладостной амброзией зовет. / И вдруг — желанье ей придало силы — / Рывком с коня предмет свергает милый! / Одной рукой — поводья скакуна, / Другой держа строптивца молодого, / Как уголь, жаром отдает она; / А он глядит брезгливо и сурово, / К ее посулам холоднее льда, / Весь тоже красный — только от стыда») читается как в ТВ-мелодраме или гротескном клипе позднего «Ленинграда». Конечно, «Венеру и Адониса» можно прочитать и так, но мне в словах женщины, которая слизывает, дрожа, пот с руки безразличного к ней мужчины, хочется честности, а не театральщины. Впрочем, это не претензия к исполнителям Анне Будановой и Андрею Ефимовскому, скорее, общее наблюдение про «русскую школу».

Самым органичным выглядит, пожалуй, исполнение Андреем Феськовым текста Дэвида Фостера Уоллеса «Посмотрите на омара». Во-первых, благодатная «натура» — «Натюрморт с битой дичью и омаром» Паувеля де Воса — и целый зал Фландрии с Яном Фабром в придачу. Во-вторых, филигранно уместный материал: наблюдения за гибнущим в кипятке омаром, который бьется клешнями в крышку кастрюли или держится за ее край, кулинарно-биологические подробности. В-третьих — выбор исполнителя: актер Феськов — подчеркнуто «не герой», в кровавой драпировке в окружении безудержных натюрмортов он рассуждает о том, как убивать омаров и что в магазинных аквариумах они стрессуют, пока вы выбираете, кого съедите сегодня. И что повара якобы бросают омаров в кипяток и выходят из кухни на пятьдесят секунд, пока те не умрут. Не каждый российский зритель представляет себе омара — но многие помнят, как злой сосед топил котят, релевантный опыт есть.

Про «Старушку» Зэди Смит (о «Старухе» Бальтазара Деннера (1730)) в исполнении Анны Вартаньян скажу одно — «Изоизоляция» случилась не зря, небольшой моноспектакль видится через призму интеллектуального флешмоба. И, говоря о текстах, — Смит дает свободу мысли, ее эссе получилось воздушным и честным, оно о чувствовании, а, например, «Пограничная история» Евгения Водолазкина (о картине Хосе де Риберы «Святой Иероним и ангел» (1626), исполняет Сергей Мигицко) зачем-то волочит факты, то самое родился-жил-работал-написал-шедевр. Понятно, что автор читал про художника и героя, — но непонятно, почувствовал ли он хоть что-то рядом с картиной. Вот они, плоды воспитания «кнутом».

Самый сермяжный и близкий российскому «телу» перформанс я смотрела последним — текст Виктора Мартиновича «Младенец с младенцем» о «Мадонне с младенцем» Джулио Чезаре Прокаччини в исполнении Дениса Зыкова. Нас было три зрительницы, причем минут пять я сидела перед артистом одна, еще две женщины подошли позже, а история оказалась в духе новостей «Фонтанки» — про интернаты, органы опеки, бедность и алкоголизм: реальность, которой «Флора» могла бы пренебречь. Но услышать текст про «молодая, красивая, клялся и бросил, в холодильнике один куриный окорок, и не надо мне про любовь рассказывать» рядом с игривой Мадонной Прокаччини полезнее, чем прочитать на «Фонтанке», — вот вам, дорогие куртуазные гости, контрастный душ.

Эрмитаж, как и все институции-«динозавры», идет в любые медиа, чтобы стянуть в безразмерный виртуальный музей неограниченную аудиторию. «Флора» в этом потоке — неочевидный проект, сделанный с любовью и в идеальном для музея формате, когда нужно не собрать все клики мира за пятнадцать секунд в ТикТоке, а настроить и координировать процессы в настоящих, не виртуальных, залах. (Жаль только, сотрудников нельзя отпустить домой пораньше.)

Да, «Флора» намеренно неактуальна, это тоже по-эрмитажному — некое высокомерие, тут о вечном разговор, ТикТок пройдет, а Шекспир, Венера, Адонис, Рембрандт останутся — во вневременном величии Эрмитажу комфортнее, чем в ТикТоке. Но это не напор высоколобости, а редкий случай, когда эрмитажная махина повернулась к нам мякотью и предлагает чувственно-эмоциональный опыт — предполагая, правда, что интеллектуальный у нас уже есть. «Флора» сделана не для охвата аудитории, а ради ее качества. Это полезно и музею, и зрителям, проект хоть и кажется витиеватым и старомодным, но в России нужны такие шажки, чтобы наш зритель шел в музей не слушать конспект учебника по истории искусства, а встретиться с собой. Пока «Флора» выглядит как полезная инвестиция музея — во имя качества восприятия и настоящего, интимного контакта со зрителем. И лайков, конечно, тоже — фотографировать можно.

Больше куртуазных историй — в моем телеграм-канале, заходите.

Понравился материал? Помоги сайту!