Летом 1971 года мы снимали дачу в деревне Игнатьевка, в верховьях Москвы-реки около Тучкова. Как-то мы с папой пошли гулять и нашли в лесу серенького птенца, выпавшего из гнезда. Мы взяли его домой и стали гадать, что это за птица. Ел он все — и семена пастушьей сумки, и семечки, и даже мясо. Я надеялась, что это какой-нибудь маленький орел. Когда мы ходили на речку, он шел за нами и купался у самого берега. Уже в Москве, дома, он стал учиться летать по комнате. Назвали его Птах. Вдруг он стал лысеть; мы все очень испугались, решили — заболел. Но через некоторое время на голове у него выросли черные блестящие перышки, а грудь стала алой. Теперь-то мы поняли, что наш Птах — снегирь. Он очень любил петь, иногда он подпевал, кстати, очень точно какой-нибудь музыке, а иногда пел, вертясь перед зеркалом, что тоже очень любил. Когда я приходила из школы, он встречал меня радостными криками, а когда я делала уроки, прилетал ко мне на стол и играл, отнимая ручку или карандаш. Вскоре на птичьем рынке ему купили подружку, назвали Катькой. Она оказалась злая и крикливая, била нашего Птаха и отгоняла от кормушки. А весной, когда клетку вынесли во двор, открыла дверцу и улетела. Через некоторое время купили еще одну подругу, Машку. Они очень привязались друг к другу, но Машка была дикая, ее, видно, поймали уже взрослой. И следующей весной она тоже открыла клетку, но улетели они уже вдвоем. Прошло дня три-четыре, и Птах вернулся. Сперва грустил, а потом занялся своими любимыми делами — пением, играми и купанием в тарелке. А на следующий год Машка прилетела и стала его звать. Моя бабушка открыла клетку, и они снова улетели вместе. И все повторилось и на этот раз, а потом еще через год Птах улетал с ней. Но он всегда возвращался, и снова все наполнялось радостью, пением и шалостями. Когда Птах погиб, наш дом опустел, а Машка прилетала еще несколько лет и каждый год звала его. Папа сделал памятник снегирю. Там он по-прежнему смотрится в зеркало и поет. Когда я смотрю на этот памятник, я всякий раз слышу песни снегиря.
Разговор с невозвращенцем
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 20247369Откуда мы говорим, или О речевой геопозиции
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 20248693Место жительства: везде
Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202411745Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202412790Дневник отчаявшегося: взгляд из России времен войны
Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202417029Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202418184Письмо человеку Икс
Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202420048Подземелье
Между страхом и ужасом
Признать симптом
Год, когда рассосалась дружба
Ревизия и ее результаты