От автора
В моем детстве было мало мамы. Сначала из-за ее второго брака, потом из-за ее алкоголизма. А затем она совсем исчезла.
Все мое детство прошло в попытках спрятаться и защититься от того ужаса, что мне приходилось переживать, имея ярлык «сироты» при живой маме. Мир был настолько страшен для меня, настолько источал боль, что с ранних лет я заметила, как мое тело теряет чувствительность, обрастает броней. Спустя годы я поняла, что это был единственный способ выжить. Я надевала маску и чувствовала боль и холод, надевала еще одну и еще одну и так — пока не перестала соприкасаться с миром. Маски вросли в меня и стали моим лицом. И только взрослой, снимая один слой за другим, я смогла осознать, как много их на мне было.
Пятнадцать лет я ничего не слышала о маме, но продолжала искать ее годами, даже не зная, жива она еще или нет. В моей памяти остался ее образ молодой женщины. В толпе мне часто встречались лица, похожие на ее лицо, но каждое я могла сравнить лишь с застывшим образом из моего детства.
Я не смогла бы узнать ее. И не узнала, когда мы встретились. Я видела чужую женщину с глазами моей матери.
Мое узнавание мамы после разлуки началось с узнавания тела. Словно моя детская часть искала в ней то, что еще помнила. Запах, кожу, тепло и биение сердца той, что дала мне жизнь. Мое тело начало оживать вместе с ее телом, я начала возвращать себе чувствительность. Я начала осознавать, в чем причина моих страхов и боли, связанных с материнством. Постепенно принятие женской части себя, своей телесности происходило через принятие мамы.
Для меня многое перевернулось и встало на свои места после того, как я узнала о маминой детской травме. Когда ей было двенадцать, она родила ребенка, Инночку. Но вскоре мама потеряла ее. По трагической случайности девочка утонула в возрасте шести месяцев. Это была недетская скорбь ребенка по ребенку. Скорбь, которая стала запретной семейной тайной, о которой никто не должен был знать, о которой нельзя было упоминать.
Семья — это образец. О тех, кто оступился, кто бросил тень на представление о ней, как правило, не говорят, их стараются не замечать. Я не хотела стереть маму из своей жизни так, как бывали стерты из общей памяти другие члены нашей семьи.
Мама не смогла себя простить за то, что случилось с ее дочерью. Наносить себе физический вред было легче, чем пережить душевную боль. Она спрятала свою жизнь в чувстве вины, в чувстве безысходности, в алкоголе.
Сейчас наша близость с мамой продолжает крепнуть, хотя нам все еще мешает прошлое.
Сайт автора
Понравился материал? Помоги сайту!