Чинция Арруцца: «Признать труд женщин, а вместе с ним и власть, которой они обладают»

Чинция Арруцца преподает в Новой школе социальных исследований (Нью-Йорк), занимается феминистской политической теорией, имеет активистский бэкграунд (участие в итальянской леворадикальной организации Sinistra Critica). Ее можно назвать представительницей новой волны феминистских исследований, которая пытается включить гендерную повестку в философию радикальной демократии и переосмыслить классические политические теории — в частности, марксизм — через призму актуальных протестных движений. В марте 2019 года вышла ее книга «Феминизм 99%», написанная совместно с Нэнси Фрейзер и Титхи Бхаттачарьей, где феминизм переосмысляется как движение беднейших социальных слоев против всех форм угнетения. Ее книга «Опасные связи: браки и разводы марксизма и феминизма» скоро выходит на русском в Свободном марксистском издательстве.

Анна Нижник поговорила с Арруццей во время конференции «Будущее по Марксу», организованной 24—25 мая Московской высшей школой социальных и экономических наук («Шанинкой»).

— Сейчас в России только начинают говорить о феминизме рабочего класса, или марксистском феминизме, хотя подобная теория уже имела место в советской истории (правда, не слишком долго). В вашей книге-манифесте «Феминизм 99%» вы говорите о некоей «новой волне протестного феминизма» — что имеется в виду? Что это за волна и чем она отличается от акций гражданского негодования, которые в последнее время приобрели характер «за все хорошее, против всего плохого» и успешно вписываются в текущие социально-экономические системы, не приводя к существенным изменениям?

— Мы говорим об этой новой волне, потому что в последние три года массовые женские протесты оформились в тенденцию: все началось в 2016 году в Польше, когда там проходили митинги против ужесточения антиабортного законодательства ^[1], примерно тогда же в Аргентине начались массовые протесты против насилия над женщинами (последний — 3 июня), которые стали постоянными. Теперь эти выступления превращаются в международное движение. Оно началось с международной мобилизации в ноябре 2016 года, в Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин, установленный ООН 25 ноября. Затем была идея международной женской забастовки 8 марта 2017 года. Сейчас движение провело уже три крупные международные забастовки. К примеру, в прошлом году в Испании бастовали пять миллионов человек, в этом году — шесть миллионов. Радикальные профсоюзы Италии призвали к забастовке, и на это отозвались сотни тысяч женщин. Движение растет и в Латинской Америке. Поэтому, если просто посмотреть на число женщин и мужчин, участвующих в протестах, очевидно, что даже вторая волна феминизма была меньше: нынешнее движение затрагивает больше людей и стран. К примеру, в этом году к нему подключилась Бельгия. В июне планируется женская забастовка в Швейцарии. Феминистское движение есть и в Саудовской Аравии, и это невероятно важно, хотя мы и не слишком много о нем знаем. Сейчас мы готовим о нем статью во Viewpoint Magazine: это важно, потому что СМИ обычно деполитизируют проблемы женщин на Востоке.

— Каковы политические цели этого движения? Проще говоря: чего хотят все эти женщины?

— В разных странах оно началось с разных специфических проблем. В Латинской Америке это было насилие над женщинами — целая волна убийств и изнасилований, но затем в той же Аргентине повестка перешла к требованию легальных и бесплатных абортов.

В то же время феминистское движение в Аргентине начало связывать проблему абортов и феминицида с особенностями неолиберальной экономики. Поэтому люди там также требуют, чтобы правительство сняло с населения налоговое бремя, решило проблему закредитованности и отказалось от мер жесткой экономии. В Италии все началось с гендерного насилия, но затем, когда движение стало разрабатывать план против угнетения, в него включили новые требования, в том числе безусловный базовый доход, отмену неолиберальных законов, защиту прекарного труда и т.д. Поэтому мы можем сказать, что особенность всех этих движений в том, что они начинаются с частных проблем, но потом во многих странах развиваются до радикальной критики неолиберализма, а порой и капитализма в целом. Участницы всех этих протестов явно настроены антикапиталистически и видят в качестве зла не мужчин, а капитал и влияние капитализма на жизнь женщин.

Еще одна особенность — транс-феминистская повестка. Транс-женщины включены в движение, а это означает отказ от эссенциализма и любых форм радикального сепаратизма, который отказывает в солидарности гомосексуалам, транс-женщинам и людям с небинарным гендером. Несколько месяцев назад в Аргентине было сделано политическое заявление, где ясно говорилось, что исключение транс-людей в движении не поощряется. Эта тенденция показывает, что сегодня мы должны признать транс-женщин женщинами.

— Попробую задать наивный вопрос. Что не так с либеральным феминизмом? Почему женщине недостаточно быть свободной внутри и иметь возможность стать начальницей? Где здесь ловушка?

— Мы критикуем либеральный феминизм в «Феминизме 99%», но что же мы под ним подразумеваем? В рамках этого проекта мы можем достичь гендерного равенства и освобождения, но лишь внутри уже существующих социальных иерархий. Грубо говоря, это значит, что мы должны бороться за то, чтобы женщины были на руководящих позициях, в советах директоров, политических структурах и, как говорится, «разбивали стеклянный потолок». Феминизм такого рода широко распространился в последние десятилетия, но беда в том, что этот проект может освободить лишь некоторых женщин, а остальные останутся у обочины. Нам говорили, что, как только женщин в советах директоров станет больше, жизнь наладится, но сейчас таких женщин на Западе уже много, а существенных изменений для большинства не происходит. Иными словами, женщины, не занятые на высших должностях или безработные, ничего от этого не выиграют. Это немного похоже на логику «постепенного стимулирования» в экономике, когда утверждается, что разбогатевшие элиты начнут делиться прибылью с населением. Так и тут: успех некоторых богатых женщин как бы подразумевает больше возможностей для всех остальных. Конечно, этого не будет.

В манифесте мы утверждаем, что феминизм нужно вернуть в гораздо более радикальный проект по пересмотру социальных иерархий и неравенства в целом. Феминизм не должен останавливаться лишь на гендерном равенстве и сохранять статус-кво во всем остальном.

— Насколько я понимаю, главная проблема марксистского феминизма, которую вы пересматриваете в своих работах, — это проблема производства и воспроизводства рабочей силы. Женщины встроены в капиталистическую систему не только как работницы, но и как те, кто создает новую рабочую силу. В последнее десятилетие в ЕС и России набирает обороты политика жесткой экономии, которую власти оправдывают тем, что нужно немного потерпеть, чтобы дождаться полного благополучия. В это время женщины пойманы между производительным и репродуктивным трудом, а выплаты по деторождению уменьшаются параллельно с зарплатами. Какие реальные политические шаги помогли бы женщинам разомкнуть эту дурную бесконечность и заявить о своих правах на работе, в частной жизни и в публичной сфере? Словом, как мог бы выглядеть протест, направленный одновременно против капитализма и патриархата?

— Нужно сразу оговориться, что проблема не в отдельных мужчинах, которые ведут себя безобразно, а в самой социальной системе, поэтому ответ может быть только коллективным. Некоторые удачливые женщины могут выгрызть немного свободы для себя, но не для целого класса. В женском протестном движении идея забастовки прямо вытекает из разных видов труда, которым заняты женщины: это оплачиваемый и неоплачиваемый репродуктивный труд, а также те виды работы, которые общество не считает нужным оплачивать, — например, эмоциональная или организаторская работа. Поэтому для начала нужно признать труд женщин, а вместе с ним и власть, которой они обладают. Женщины не просто жертвы патриархата, сексизма и всего прочего. Они, в первую очередь, должны понять, что их труд — основа воспроизводства общества.

— Вы разрабатываете концепцию социального воспроизводства. Объясните, что это такое.

— Если использовать термины Маркса, социальное воспроизводство — это «воспроизводство рабочей силы». Наш труд неотделим от нас, значит, мы не только должны поддерживать свою способность к труду, но и производить новых рабочих. Мы должны понимать, что воспроизводство рабочей силы — это не только биологическое размножение, но еще и поддержание нашей способности к труду, которое бывает и материальным, и эмоциональным, психологическим. Сюда же включаются и социализация, и воспитание детей, и образование. Социальное воспроизводство — это не только неоплачиваемый женский домашний труд, но и работа в сферах публичного здравоохранения, образования и уход за маленькими детьми. Фишка неолиберального капитализма в том, что социальное воспроизводство все больше коммодифицируется — становится источником прибыли. Простой пример: в развитых странах появляется все больше сетевых ресторанов, сетевых прачечных, сетевых частных клиник, и все это приносит сумасшедшие деньги. Иногда эта коммодификация происходит в индивидуальной сфере. Пример тому — дешевый труд домработниц и сиделок-мигранток, которых нанимают в частном порядке. Но схема остается той же. Одним словом, социальное воспроизводство — это то, как мы существуем и поддерживаем свое существование. Мы полагаем, что нужно анализировать, как эта сфера организована при капитализме и как она встроена в процесс извлечения прибыли. Тогда мы сможем понять, почему, несмотря на все посулы капитализма, женщины все еще угнетены.

— В начале ХХ века в России уже был опыт женского протестного движения, забастовок и демонстраций, которые сыграли решающую роль в русской революции. Тем не менее, несмотря на все достижения, что-то пошло не так. Конечно, это, скорее, вопрос к историкам, но меня интересует здесь проблема государства как такового. Мы требуем от государства разных прав, льгот и выплат: здравоохранения, образования, ухода за детьми. Но что это может быть за государство и как сделать так, чтобы оно не превратилось снова в систему угнетения?

— Если говорить о России, я думаю, здесь были две проблемы. Во-первых — сталинизация революции, которая привела к новому консерватизму, криминализации гомосексуальности, запрету абортов и т.д. Во-вторых, это проблема государства и его роли в обществе. Идея большевиков в начале революции заключалась в перенесении ответственности за социальное воспроизводство на общество. Я разделяю это идею. Проще говоря, если мы хотим создать материальную основу для гендерного равенства, мы должны социализировать весь репродуктивный труд, который сейчас лежит на женщинах. Другой вопрос — что большевики сохранили разделение гендерных ролей: в общественных прачечных, столовых, детских садах по-прежнему работали женщины. Кроме того, поскольку объективные экономические условия поначалу были тяжелыми, реализация оставляла желать лучшего. Поэтому такой проект не сильно поддерживали, особенно в деревнях. Отсюда вытекает вторая часть проблемы: когда мы говорим о перенесении ответственности за социальное воспроизводство на общество, нужно быть очень осторожными, чтобы не повторить тех же ошибок.

В текущих условиях, конечно, нам приходится просить чего-то от государства. По меньшей мере перераспределения средств на общественные нужды, потому что при капитализме эти деньги можно получить только из налогов. Я думаю, что нужно настаивать на этом требовании, но в то же время требовать демократизации общественных структур. Мнение людей должно учитываться, особенно в том, что касается ухода за детьми, здравоохранения и образовательной системы. В управление должны включаться как работники этих институций, так и те, кто получает услуги.

И, конечно, должно оставаться место для социальных экспериментов. Новое протестное движение как раз пытается проводить такие эксперименты. Например, в Испании требования женской забастовки не означали, что женщины просто откажутся от заботы о детях. Никто не говорил, что детей надо оставлять на улицах. Движение требовало создания коллективных, общественных форм ухода за детьми, и мужчины должны участвовать в них наравне с женщинами. Поэтому, конечно, мы должны искать новые способы взаимодействия и солидарности, совместного труда и т.д.

— Значит, надо солидаризироваться с мужчинами и помогать друг другу в забастовке против капитализма? Один сидит с ребенком, другая выходит на демонстрацию?

— Да, но это не частный вопрос. Конечно, это тоже неплохо, но суть не в том, чтобы договориться с партнером или членами семьи, а в том, чтобы сделать заботу о детях общественным вопросом.

— Что насчет сексуального освобождения? Вроде бы сексуальная революция уже случилась, но, очевидно, она работает не так, как все надеялись. Женщины (да и мужчины) продолжают чувствовать себя неуверенно. Что нужно, чтобы сексуальное освобождение действительно сделало нас более свободными?

— Перво-наперво стоит осознать, что сексуальность не плавает в воздухе отдельно от остальных социальных взаимодействий. Сексуальность — тоже часть социального воспроизводства, и, конечно, недостаточно просто признать связанные с ней юридические права и оставить все остальное как есть. Сейчас у ЛГБТ-людей больше формальной свободы и прав, чем раньше, но в культуре и обществе все еще полно гомофобии и трансфобии. В США официально признаны гомосексуальные браки, но нападения на гомосексуалов и транс-людей продолжаются. Алан Сиарс применяет марксистское понятие двойной свободы (индивидуальной и свободы как господства над обстоятельствами), чтобы объяснить, как работает сексуальность. Внешняя свобода от традиционных отношений не означает, что мы больше не зависим от средств производства и необходимости воспроизводить себя в социуме. Если понимать сексуальную свободу в этих терминах, то получается, что мы свободны выбирать сексуального партнера примерно так же, как рабочие «свободны» выбирать любую работу, но не могут свободно выбрать жить вне капитализма. Например, гомосексуальные представители высшего среднего класса воспроизводят образ жизни, очень похожий на жизнь таких же гетеросексуальных пар, но в то же время гомосексуалы из беднейших слоев по-прежнему маргинализированы.

— Наконец, хотелось бы сравнить Россию и США. Всего месяц назад я бы сказала, что Россия — это патриархальное государство, где последние островки женской свободы все время в опасности: патриарх регулярно просит Государственную думу запретить аборты и контрацепцию, а консервативные активисты и политики лезут в нашу личную жизнь. Сейчас я понимаю, что может быть и хуже. Последние новости из США поразительны: в Алабаме и Джорджии сейчас очень вероятен полный запрет абортов. Каковы политические причины этого шага? Это очередные человеконенавистнические проделки патриархата или здесь есть скрытые экономические причины?

— Не думаю, что это можно объяснить лишь экономическими причинами. Скорее, здесь есть политические мотивы, вытекающие, разумеется, из динамики капитализма. Частично эти новые законы можно объяснить тем, что большая часть Республиканской партии — просто мизогины, эта немудреная идеология играет свою роль. Но есть и вторая проблема, она касается Трампа. Нынешняя президентская администрация позиционировала себя как альтернативу неолиберализму: все эти разглагольствования по поводу протекционистских мер, обвинения в адрес Демократической партии, что она — «служанка Уолл-стрит», а Хиллари Клинтон — женщина из финансового истеблишмента, и т.д. В нашем манифесте мы немного затрагиваем разницу между прогрессивным неолиберализмом и реакционными правыми. Политические группы вроде Демократической партии США, с одной стороны, продавливают очень агрессивную экономическую политику, а с другой — прикрываются разговорами о правах ЛГБТ, женщин и т.д. Теперь Трамп хочет выглядеть как альтернатива такому политическому режиму, а это значит, что он должен, с одной стороны, противостоять экономическому неолиберализму, а с другой — урезать сексуальные, расовые, гендерные свободы. Но никакой реальной альтернативы здесь нет, подобные запреты — лишь ширма, пропаганда. Трамп не может по-настоящему изменить ничего в экономике, поэтому атакует прогрессивную часть демократической политики. Все, что он может сделать, — запретить аборты, гей-браки и тому подобное.

— Значит, это лишь дымовая завеса: по-прежнему проводить неолиберальную политику в пользу финансовых элит, но выглядеть как ретроград?

— Именно. Расовая война, которую он развязал, подчиняется той же логике, и, я думаю, она применима ко всем подобным инициативам. Например, Болсонару в Бразилии — мизогин и расист — сразу же после выборов сделал заявления против геев, женщин, чернокожих, и в то же время его экономический план — в том, чтобы максимально урезать всю социальную сферу. Здесь нет никакой альтернативы, это просто переизобретение неолиберализма под новой этикеткой. То же происходит в Италии с приходом Лиги Севера и правительства Джузеппе Конте. У них были минимальные попытки перераспределить средства (впрочем, весьма националистически окрашенные), но по-настоящему это правительство характеризуют нападки на женщин, ЛГБТ и мигрантов.

— Здесь, в России, мы все время печалимся, что общество сейчас атомизировано и деполитизировано. Как вы думаете, российские женщины подключатся к новому протестному движению? Такая логика неизбежна для всех стран?

— Надеюсь. Конечно, мы ничего не можем предсказать. Новая протестная волна очень неравномерна, и в каждой стране своя динамика. Например, во Франции до сих пор нет массового феминистского движения. Но, чтобы протестное движение сформировалось, нужны огромная работа феминисток в России, международная сеть солидарности, распространение феминистских идей. В США похожая проблема. Женские марши прошли, но массовой политической мобилизации пока нет. Поэтому вопрос остается тем же, особенно в свете последних законов в Алабаме и Джорджии: что каждая из нас может сделать для организации массового феминистского движения?

---

^[1] В Польше и так запрещены аборты, но новый закон должен был включать уголовное наказание для женщин и врачей. Подробнее о так называемом Черном протесте — здесь.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!