НЭР: «мир, принадлежащий всем и каждому»

В России 2010-х много спорят об урбанизме. В особенности много спорят о том, можно ли довольствоваться разными проектами городского благоустройства в контексте все большего ограничения политических свобод и неработающей системы политического представительства. По Ревзину и Баунову, это конфликт партии «европейских граждан» против партии «европейских горожан», выбор между политической свободой и комфортом повседневности. При этом Европа, которой обе партии меряют российскую политическую реальность и городскую среду, — тоже уникальный вымысел России 2010-х. Иногда этот вымысел получается воплотить то в Парке им. Горького в Москве, то в Новой Голландии в Петербурге. Но от этих отдельных удач спор разгорается только еще ярче. Тем более на любой прогрессивный проект обустройства парков или улиц у городских властей есть уже не раз опробованный метод «ночи длинных ковшей». Даже защитнику собянинского урбанизма Ревзину такая методика городского благоустройства не по душе. «Собянинский урбанизм умер. Бесконечно жаль», — констатировал Ревзин в феврале 2016 г. после первого сноса киосков в Москве. И только Александр Баунов продолжает терпеливо разъяснять, что мещанское стремление к уюту — это и есть путь в европейское настоящее и нам всем давно пора расстаться с нашими иллюзорными представлениями о мире и уж тем более перестать исключать Россию из него. По Баунову, российский урбанизм 2010-х не хуже и не лучше урбанизма в других «нормальных» странах.

Без устранения системной коррупции любые городские проекты продолжат работать на благо (то есть обогащение) исключительно класса чиновников.

В этом споре, конечно, очень много сиюминутной российской специфики. Но в его основе — принципиальное напряжение между логикой революции и логикой реформ, которые по-разному постулируют роль городских преобразований в деле социального и политического прогресса. Это противоречие отлично обозначил еще Фридрих Энгельс в серии заметок, известных под общим заглавием «К жилищному вопросу», написанных в 1872—1873 годах. В этих текстах он обрушивает всю силу своей критики на два, казалось бы, противоположных течения — утопический социализм (и, в частности, Прудона) и консервативную (буржуазную) филантропию. В контексте стремительной урбанизации и обострения жилищного кризиса в индустриализирующейся Европе XIX века оба течения с одинаковой силой начали бороться за улучшение жизненных условий рабочих и расчищение трущоб. Для Энгельса эти усилия представлялись одинаково ложными и безрезультатными. Он настаивал: «Чтобы положить конец этой жилищной нужде, есть только одно средство: устранить вообще эксплуатацию и угнетение трудящихся классов господствующими классами». Никакие реформы и временные попытки облегчить положение рабочих, с точки зрения Энгельса, не могут изменить их жизнь к лучшему, а именно — искоренить фундаментальное классовое неравенство, встроенное в систему индустриального капитализма. С этой точки зрения городское благоустройство и любые попытки социал-реформаторов (таких, как Баунов и Ревзин) настоять на необходимости городских преобразований — лишь способ замаскировать социальную несправедливость капиталистического общества и отвлечь пролетария от его борьбы за радикальное переустройство мира.

Кажется, за современной дискуссией о велодорожках, парках и киосках российская публика, порой сама этого не осознавая, пытается вести разговор о том, как именно нужно переустраивать российское общество, о том, возможны ли в принципе некоторые перемены без революционных потрясений, — и о том, правда ли, что без устранения системной коррупции любые городские проекты продолжат работать на благо (то есть обогащение) исключительно класса чиновников. Но хотелось бы, чтобы этот разговор о проектах благоустройства более откровенно оперировал желанными сценариями будущего и честнее обозначал неприемлемое в современном городе и государстве. Даже если предположить вслед за Энгельсом, что городские преобразования вторичны и не способны сами по себе разрешить социальные конфликты, дебаты о городе — это очень эффективный способ создания и обсуждения проектов будущего, а заодно и политического размежевания по более конкретным критериям, нежели «за все хорошее» европейское «против всего плохого» российского. Тем более в России у таких дебатов длинная и богатая история. О городе много спорили и в предреволюционной России, и в Советском Союзе. Причем если споры урбанистов и дезурбанистов 1920-х — 1930-х гг. более или менее известны просвещенной публике (хотелось бы в это верить), то дискуссии о городе 1940-х — 1950-х и тем более поисковые проекты позднесоветского периода по большей части забыты.

Проект группы НЭР — это попытка предложить систему расселения в планетарном масштабе для постиндустриального общества НЕ-потребления.

На мой взгляд, один из самых любопытных и недооцененных проектов в этом архиве — проект группы НЭР, созданный на рубеже 1960-х. На волне десталинизации и широкого обсуждения принципов градостроительства группа студентов МАРХИ во второй половине 1950-х взялась за поиски схемы идеального города будущего. Первый вариант проекта был представлен в качестве коллективной дипломной работы в 1960 году. Более подробное описание «матрицы» расселения будущего нэровцы оформили в книгу-манифест, выпущенную издательством «Стройиздат» в 1966 году под заглавием «Новый элемент расселения. На пути к новому городу». После этого доработанные версии проекта выставлялись на Миланской триеннале в 1968 г. вместе с проектами таких современников, как «Архиграм» и Team 10, и на Всемирной выставке в Осаке в1970 г. Благодаря Джанкарло Де Карло книга была сперва переведена на итальянский и следом — на английский язык. Проекты группы НЭР — неотъемлемая часть европейского неоавангарда 1960-х, стремившегося гуманизировать модернизм. При этом разработки группы НЭР содержательно достаточно сильно отличались от проектов европейских современников. Нэровцы на волне ревизии сталинизма пытались найти архитектурное оформление коммунизму или как минимум обозначить альтернативу микрорайонам и хрущевкам эпохи «социализма с человеческим лицом». Это стремление нащупать новые формы быта общества будущего и таким образом закрепить результаты обновления советского проекта после смерти Сталина роднит группу НЭР с художниками и архитекторами эпохи «культурной революции» 1920-х — начала 1930-х годов.

Фактически проект группы НЭР — это попытка предложить систему расселения во всесоюзном и даже, шире, планетарном масштабе для постиндустриального общества НЕ-потребления. В этом качестве НЭР — это достаточно радикальная альтернатива как современному российскому урбанизму, так и глобальному мейнстриму, редко подвергающему сомнению основы культуры потребления и частной собственности. Группа НЭР ставила своей задачей найти такую структуру расселения, которая позволит создать «мир, принадлежащий всем и каждому, мир, исполненный логики и уважения к человеку» («Новый элемент расселения», с. 116). Не ограниченные в своем мышлении реалиями частного землевладения, нэровцы предлагали создать равномерную сеть поселений ограниченного размера, не превышающих по численности 100 000 человек и обеспечивающих максимальное равенство возможностей. Именно так они видели основное преимущество коммунизма. В частности, они подчеркивали:

«Каждый человек при коммунизме будет иметь реальную и равную возможность свободно и гармонично развивать свои способности и применять их в творческом труде. Человек как творческая личность — в центре внимания коммунистического общества. С точки зрения проблемы расселения это значит, что где бы человек ни жил при коммунизме, он будет иметь одинаково благоприятную общественную и материальную среду для своего развития и творчества» («Новый элемент расселения», с. 22).

Нэровцы предлагали создать равномерную сеть поселений ограниченного размера, не превышающих по численности 100 тысяч человек.

Чтобы воплотить этот идеал, нэровцы предлагали положить конец неконтролируемому росту городов, переориентироваться на «планомерный прерывный» рост индустрии и начать мыслить в масштабе эконом-географического региона («Новый элемент расселения», с. 33). Условно в модели эконом-географического региона они выделяли три основные функциональные зоны: 1) зону промышленного и сельскохозяйственного производства; 2) научные центры; 3) жилую зону (селитьба). Зоны промышленности, включая зоны потенциального роста промышленности, принципиально отделены от зоны жилья, примыкающей к зоне сельскохозяйственного производства и зоне «свободной природы». Научные центры, задуманные как объединение научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, лабораторий, высших учебных заведений и библиотек, приближены к зоне жилья. В условиях перехода к постиндустриальной экономике (или экономике знаний) и автоматизации материального производства роль умственного труда в производстве будет все больше увеличиваться, считали члены группы НЭР, а число работников, задействованных в индустрии, будет постоянно снижаться. Это марксистское представление лежит в основе их идеи пространственной организации эконом-географического района. Именно научные центры, а не фабрики и сельскохозяйственные производства, с точки зрения группы НЭР, должны были со временем стать более значимыми центрами притяжения рабочей силы. Именно они максимально приближены к селитьбе. Жилая зона должна была объединить в себе как само жилье, так и ряд детских учреждений от яслей до средней школы, центр свободного общения, зоны общественного досуга, парки и различные предприятия общественного обслуживания, такие, как прачечные, столовые и магазины. В разработках дизайна селитьбы нэровцы ориентировались на идеал компактного города с многоэтажной застройкой, соразмерного пешеходу.

В истории советских дебатов о городе НЭР можно читать как попытку примирить идеалы дезурбанизма и урбанизма. Перед нами модель районного расселения со множественными центрами производства и социального воспроизводства, связанная воедино системой транспорта и различными средствами коммуникации, которые обеспечивают циркуляцию предметов производства, людей и информации внутри района, чем-то напоминающая проекты Михаила Охитовича, главного вдохновителя дезурбанизма. В то же самое время группа НЭР предлагала концентрировать жилье в компактных поселениях ограниченного размера. Научные центры тоже задумывались как компактные поселения, плотно «населенные» в течение рабочего дня. Иными словами, стремясь, с одной стороны, к созданию равномерной инфраструктуры в рамках региона или страны, обеспечивающей равенство возможностей для каждого отдельного индивида, группа НЭР, с другой стороны, также верила в ценность коллектива и необходимость обустраивать пространства для общения и обмена. Эмансипация индивида и счастливая разносторонняя жизнь, с точки зрения группы НЭР, невозможны вне коллектива, а значит, задача архитекторов — найти такие формы расселения, которые будут отвечать не только потребностям отдельного индивида, но и потребностям разных коллективов. Поэтому проект НЭРа можно также читать как попытку на новом витке советской истории нащупать баланс между потребностями человека будущего в уединении и в общении, баланс между коллективизацией и индивидуализацией в системе расселения.

При этом отдельно стоит отметить, что речь идет не только о необходимости обобществления быта, широко обсуждавшейся в 1920-х. В производстве, особенно в быстро растущей сфере научно-исследовательской деятельности, значимость коллектива тоже будет расти. Постиндустриальная экономика в видении группы НЭР — это не мир отчуждения в результате автоматизации, это скорее мир, движимый силой коллективного познания. Работе в одиночку нэровцы противопоставляли работу в коллективах:

«Вследствие массового производства информации, комплексного характера проблем и ограниченности познавательных возможностей людей, работающих в одиночку, изменяется характер умственного труда. Получение, обмен и обработка информации в решающий момент ведутся не индивидуально, а коллективно. Любая комплексная проблема затрагивает сразу несколько сфер деятельности. Для ее постановки и решения требуется соответствующий коллектив людей — проблемный коллектив. <…> Речь, следовательно, идет не о простой сумме узких специалистов, говорящих подчас на совершенно различных языках, а о коллективах совершенно многосторонне гармонично развитых людей с призванием, способных к полноценному продуктивному общению, к совместной обработке информации» («Новый элемент расселения», с. 31).

В видении НЭРа машины, освобождая людей от отупляющей работы, дают людям уникальный шанс посвящать больше времени саморазвитию и самообразованию. В этом смысле концепция НЭРа работает на создание адекватных условий как жизни, так и работы, способствующих максимальному «раскрытию индивидуальных наклонностей и интересов, дополняющих и обогащающих профессиональную подготовку в избранной сфере познания» («Новый элемент расселения», с. 31). Основные сферы жизни — труд и свободное времяпрепровождение — мыслятся взаимодополняемыми. Это также значит, что человек в градостроительной концепции НЭРа не сводится к фигуре рабочего или потребителя.

Следуя мысли Маркса и Энгельса, нэровцы считали, что рабочее время будет постепенно сокращаться, а свободное время — постоянно расти:

«С учетом предела рационального сокращения рабочего времени до 4 часов в день и в результате рациональной организации системы бытового обслуживания свободное время в ближайшее десятилетие, — читаем мы в книге, изданной в 1966 году, — может достигнуть 8—9 часов в день, не считая увеличения числа выходных дней и продолжительности ежегодного отпуска» («Новый элемент расселения», с. 61).

Эти размышления наталкивают нэровцев на достаточно радикальное переосмысление жилого поселения. Жизнь «Нового элемента расселения» организуется вокруг центра досуга, который соединяет функции культурного производства и потребления, общения и самообразования. Этаким главным градообразующим предприятием в концепции НЭРа мыслится многофункциональный клуб по типу клуба рабочих 1920-х годов. И даже численность населения НЭРа рассчитывается группой из необходимости создания такого «развитого центра культурной самодеятельности» («Новый элемент расселения», с. 60). По прикидкам группы, именно 100-тысячное население, включая 60 тысяч взрослого населения, является «минимальной социальной базой для полнокровной жизни клуба по интересам» («Новый элемент расселения», с. 65).

Баланс между потребностями человека будущего в уединении и в общении, баланс между коллективизацией и индивидуализацией.

Фактически это предложение движимо той же идеей создания более равномерной инфраструктуры и критической оценкой концентрации культурных ценностей и институций в столицах и крупных городах. Вторя программе КПСС 1961 года, нэровцы выступают за «увеличение сети библиотек, лекционных и читальных залов, театров, домов культуры, кинотеатров; широкое развитие народных университетов, театральных коллективов и других самодеятельных культурных организаций; создание широкой сети общедоступных научных и технических лабораторий, художественных мастерских и киностудий для работающих в них всех, имеющих стремление и способности» («Новый элемент расселения», с. 63). К тому же, настаивала группа НЭР, «по мере роста свободного времени и культурных потребностей» такой универсальный клуб по интересам станет местом, где люди проводят «столько же времени, если и не больше, сколько дома и на производстве (в необходимое рабочее время)» («Новый элемент расселения», с. 65). Именно поэтому клуб оказывается максимально приближен к жилью. Таким образом, группа НЭР задает определенный маршрут «дом-клуб-работа» или «работа-клуб-дом», который в то же самое время отражает движение индивида из зоны уединения в сферу общения по интересам и дальше в сферу профессионального общения.

Вовлеченность в жизнь клуба тоже мыслится как многоступенчатая система от более пассивного посещения лекций, выставок, обсуждений и представлений до участия в образовательных программах с целью повышения квалификации или смены сферы деятельности и до активного участия в деятельности секций и кружков в роли энтузиастов своего дела и учеников. Такой клуб — это площадка для обмена знаниями, место общения и развлечения. Культурное производство и потребление помещено в самый центр системы расселения. Материальное производство, быт, потребление — все это тоже неотъемлемые элементы системы расселения, но они организованы именно вокруг потребностей человека в общении и знании.

Сегодня видение группы НЭР легко отвергнуть как утопию 1960-х, основанную на вере в эмансипацию через образование, культуру и человеческое общение, при этом сильно завязанную на систему централизованного администрирования и к тому же нечувствительную к вопросам экологии. Вместо критики этого проекта мне кажется важным задуматься о ценностях, которые легли в основу этого видения, и внимательнее взглянуть на ценности, лежащие в основе новых идеологий городского благоустройства. Мир пешеходных улиц с уличными кафе и магазинами — это «мир, принадлежащий всем и каждому»? Достаточно ли внимания мы уделяем в новых проектах благоустройства потребностям человека в производстве и потреблении культуры, в свободном общении с другими людьми вне контекста потребления? Доступны ли эти ценности кому-то помимо жителей столиц и крупных городов? Задавая эти вопросы, также стоит не забывать, что группа НЭР искала ответы, когда казалось, что страна движется к разрешению жилищного кризиса. Впрочем, решение жилищного вопроса, как указывал Энгельс, требует гораздо более радикальных мер и, возможно, действительно находится вне поля российского урбанизма 2010-х.

Понравился материал? Помоги сайту!