Жестокий романс о разочаровании

Внезапно вчера друзья и некоторые авторы закрывшегося почти два года назад журнала «Отечественные записки» публично (в ФБ) задали мне тревожный вопрос: что это такое вдруг повисло на вашем сайте? Там и в самом деле кое-чего повисло — объявление о начале новой жизни новой инкарнации закрывшегося два года назад журнала.

Точнее, вопросы звучали так: правда ли, что главный редактор новых «ОЗ» — патентный поверенный? И что он собирается теперь делать с брендом? Вопросы нормальные, и ответить на них можно было бы коротко: «1) по-видимому, да; 2) не знаю, следует спрашивать у него». Однако один из членов бывшей нашей редакции оставил под этим вопросом комментарий, который меня донельзя опечалил. И разгневал тоже. Поэтому отвечу по существу, то есть длинно.

Да, человек, который ныне является владельцем бренда «Отечественные записки», в качестве основной своей профессии указывает «патентный поверенный». Я, кстати, не знала, но теперь, узнав, могу лишь порадоваться за его клиентов. Владельцем нашего бренда он стал давно и не без приключений. Приключения в совсем сухом остатке выглядели так. В 2014 году существовавший с 2001 года проект фактически утратил жизненные силы. С одной стороны, у редакции и у меня (основателя проекта) явно истощились внутренние (творческие) ресурсы, питавшие журнал, в результате чего изготовление каждого следующего номера становилось все более изматывающим, рутинным и лишенным смысла. «ОЗ» за годы существования подробнейшим образом осветили абсолютно все важные аспекты жизни отечества, некоторые по многу раз, а воз жизни в этих местах накрепко врос в землю и был неподвижен; и без того узкий круг авторов журнала продолжал сужаться; журнал выдыхался на глазах; вокруг наступали политическая депрессия, социальный и экономический упадок; зарплаты наши, естественно, не росли, хотя гонорары мы по-прежнему платили, но было понятно, что повысить их мы можем лишь за счет собственных заработков; даже придумывание каждой новой темы номера становилось пыткой. Одновременно, с другой стороны, постоянные спонсоры (точнее, меценаты) проекта, которые все эти годы его содержали, ощутили на себе воздействие кризиса и не в ультимативной форме, а вполне вежливо и вопросительно даже, но тем не менее выразили свое сомнение в целесообразности продолжения проекта.

Признаюсь, это был очень тяжелый для меня период. Если бы спонсоры стукнули кулаком по столу и отказали в деньгах, наверное, было бы легче и проще. А так ответственность за решение — прекратить мучения или пытаться вдохнуть новую жизнь в проект — целиком лежала на мне и на редакции. Я умею просить и искать деньги на дело, которое мне представляется важным, нужным и делаемым. Но не на дело, которое больше тяготит, чем радует. Нам дали некоторое время на ответ. Однако за это время в ходе ни одного из многочисленных мозговых штурмов редакция (члены которой признавали, что двигатель «ОЗ» заглох), увы, не смогла придумать ни одного смысла, оправдывающего существование проекта на прежних филантропических основах, и не выдумала никакой чудесной коммерческой схемы его обеспечения. Коллеги настойчиво предлагали мне начать поиск денег на журнал у других, новых источников и, кажется, никогда по-настоящему не простили мне того, что в конце концов я честно призналась: не хочу и не готова просить и тратить чужие деньги на то, что мне представляется закончившимся. Разумеется, при этом абсолютно никому из желающих и радеющих за журнал не возбранялось искать новые деньги: для этого наш великодушный спонсор сразу согласился отказаться от своего учредительства и претензий на бренд в пользу двух остальных соучредителей «ОЗ» — одноименного фонда, давно образованного из трех членов редакции, и ВШЭ. Коллеги, как я понимаю, ткнулись в пару мест с вопросом о деньгах, но ответы получили сугубо неутешительные. Стало ясно, что спасение журнала, если таковое возможно в принципе, может занять весьма много времени. Всем нам было очень грустно.

Печально было и то, что, как выяснилось, существовали бессмысленные формальные обременения и ограничения юридического толка, которые не позволяли подвесить ситуацию в стадии «что ж, пусть журнал пока заморозится и не выходит, покуда мы не найдем решения». У соучредителя в лице ВШЭ были жесткие требования к периодичности выхода журнала, а фонд «ОЗ» в любом случае был бы обязан поддерживать себя юридически и финансово — например, продолжать сдавать нулевые отчеты в налоговую и т.д. Для замораживания надо было переучредиться — вывести ВШЭ из состава учредителей, найти нового директора фонда и проч.; это и деньги, и усилия и ответственность. Никто из членов трудового коллектива в силу разных причин в тот момент взять ее на себя был не готов, так что мое предложение желающим оформить опеку над предприятием не нашло спроса. Встал вопрос о простом закрытии и о ликвидации дела, как бы ни хотелось продлить его хотя бы формальное существование. Даже тот примерно миллион (!) рублей, который пришлось бы за ликвидацию заплатить, просить было уже не у кого — финансирование закончилось, наш щепетильный спонсор выплатил все зарплаты до последней копейки. Я искала более дешевых ликвидаторов и собирала личные средства на эту скорбную и дурацкую процедуру. В это время у одного из членов редакции обнаружился давний знакомец из совершенно другого, даже не смежного, мира, который тоже сказал, что жаль закрывать (да еще и задорого) уже налаженное, и предложил переуступить ему бренд, который он готов сам переучредить, взяв на себя все расходы и хлопоты. Первый (и практически единственный) раз я встретилась с этим человеком, Сергеем Шуловым, в офисе «ОЗ» в день, когда мы должны были окончательно офис освободить от себя. Мало кто из сотрудников смог принять участие в физическом переезде. Так что ловко упаковал, перевязал и загрузил разнообразные многочисленные коробки нашего коллективного скопленного добра как раз в основном Шулов, который именно тогда и рассказал мне, как обожает и уважает наш журнал, как готов беречь и хранить полный и доступный его архив, а также как планирует, если мы уступим ему бренд, сделать совсем другой журнал — посвященный сохранению и продвижению классического русского романса, главной страсти его жизни. Я внутренне взвыла. Но все, что я могла противопоставить романсу, — полное закрытие проекта за мои собственные деньги с последующими абсолютно недоступными моему пониманию мероприятиями по продлению жизни активному сайту. Мы еще раз посовещались и нехотя решили — нехай романс, к чему нам быть собакой на сене, особенно если учитывать, что после года фактического невыхода журнала регистрация его в качестве СМИ автоматически обнуляется, то есть название становится доступным для любых новых претендентов на него. Ударили по рукам. Шулов запустил процесс переоформления всего, имущество отчасти раздали, отчасти свезли ко мне на дачу, знаменитый зеленый диван пристроили в хорошие руки.

Все это было страшно печально. Но травму я получила не в этом месте, а когда вскоре после этого прочла короткое письмо, подписанное моими редакционными соратниками и адресованное руководству ВШЭ. Письмо было выдержано в нежных, пастельных тонах интеллигентного полудоноса, в нем группа товарищей обращала внимание Вышки на то, что прежнее руководство журнала (то есть я) по каким-то неведомым причинам готово нанести непоправимый ущерб незапятнанной репутации ценимого всеми издания, отдав его в неподобающие руки дурным людям. Естественно, я была первым и единственным человеком, которому это письмо, сопровожденное недоуменными знаками вопроса, было из Вышки переадресовано. Ни один из подписантов со мной в контакт не вступал. Я в очередной раз сообщила коллегам, что в очередной раз предлагаю и даже прошу их взять на себя заботу о журнале в любой доступной им форме, отключила на пару дней телефон и забилась под кровать, где провела с месяц, рыдая в пыль.

Коллеги меж тем внезапно вняли. Они позвонили Шулову и сказали, что передумали отдавать пусть и мертвый журнал, но на поругание. Шулов слегка обиделся, но виду не подал и сказал, что, разумеется, отдаст тело родственникам без разговоров и лишь просит возместить те его небольшие расходы (около ста тысяч рублей), которые уже случились, — на бальзамирование, рытье могилки и проч. Тут, надо сказать, коллеги взяли себя в руки, скинулись, и совершился обратный обмен. Нетленные мощи «ОЗ» опять стали наши. Но с ними надо было что-то делать. Самый самоотверженный из коллег — Марк Гринберг — дал себя уговорить и сделался хранителем тела, гендиректором фонда-издателя. Самые активные члены инициативной группы — Никита Соколов и Александр Рубцов — обязались за это уже серьезно пойти искать денег на проект и возобновить выпуск журнала. Прошел год, в течение которого Марк тело хранил при помощи совершенно святого бухгалтера «ОЗ» Галины Поповой, которая безвозмездно занималась всей этой бессмысленной и беспощадной дурью — отчетами, налоговой и прочими малютками. Регулярно в течение этого года он запрашивал новостей о ходе поиска денег товарищами, но все вести были дурными.

Наконец не так давно хранителю тела и его добровольной помощнице стало окончательно ясно, что тело будет с ними навсегда, как и нулевые отчеты в налоговую. Коллеги, год назад отправившиеся за деньгами и попутно занявшиеся еще множеством разных проектов, вынуждены были подтвердить: да, так и есть, денег нет, но вы держитесь, хорошего вам настроения. Опять, как это ни смешно, встал вопрос о текущих расходах — похоронить тело стоило все тот же миллион. Тогда из небытия ими был извлечен Сергей Шулов. Который, вы не поверите, как будто того и ждал — сказал, что всегда рад стать причастным к «ОЗ» и при их помощи все же начать возрождать русский романс (простите). Хранитель тела с неохотного согласия прочих встретился с Шуловым, передал ему тело, а Шулов по собственной инициативе немедленно вернул сумму возмещенных ему позапрошлогодних расходов на бальзамирование.

И вот, как выяснилось из событий на сайте «ОЗ» (архив сохранен и доступен), борьба за романс таки началась (кстати, ввиду того, что за время событий ушла в мир иной одна давняя соратница Лужкова, тоже поборница романса и старый коммунист, новые «ОЗ» не будут связаны с КПРФ, что уже отрадно). Я почти ничего не знаю про Сергея Шулова, кроме того, что он — человек, в издательских и интеллектуальных делах неискушенный, можно сказать, девственный, что пишет с ошибками, что любит русский романс и имеет радикально отличающийся от моего вкус. Я даже не знаю, он крымнаш или крымненаш, хотя подозреваю первое (по каким-то загадочным законам Вселенной крымнаш и русский романс так же часто ходят под руку, как шпроты и гречка в новогоднем советском заказе). Я также знаю, что в истории с передачей неживого тела журнала туда-сюда-обратно этот человек всякий раз проявлял себя самым достойным образом.

Всю эту тонну букв я написала потому, что разные друзья и бывшие авторы «ОЗ» задали мне в ФБ тревожный вопрос: это кто, что и зачем написал на сайте журнала и что будет с ним делать? А бывший шеф-редактор его Никита Соколов отметился комментарием «патентный поверенный из Лыткарина. Одному богу известно, что он собирается делать».

По просьбе других наших коллег через некоторое время Никита этот комментарий стер. Я рада, но это поздно. Мне поздно. И хорошо, что я точно знаю: дихотомия «московский либеральный интеллектуал vs патентный поверенный из Лыткарина» — ложный опенок и чепуха. Просто «в России так бывает», как сказал хорошо одетый и приятно пахнувший дорогим алкоголем господин, забредший в офис «Евросети» у какого-то метро и помочившийся там в урну на глазах у изумленных продавцов и покупателей, в числе которых был и один из редакторов «ОЗ».

Прощайте, «Отечественные записки».

Понравился материал? Помоги сайту!