13–15 декабря в петербургском книжном магазине «Порядок слов» второй раз прошел Фестиваль невидимого кино. Кураторы Дарина Поликарпова, Ксения Ильина и Анастасия Волохова собирают «невидимые фильмы» — никогда никому не показанные, снятые в стол или найденные случайно, смотрят и обсуждают их вместе с режиссерами и зрителями без жюри, призов и бюджета. Как выглядит невидимое кино, кто его снимает и смотрит? Рассказывает Дарина Поликарпова.
Американский архивист и куратор Брюс Познер провел много лет, разыскивая на полках хранилищ «невиданное кино» — забытые пленки довоенных американских киноавангардистов эпохи «до Майи Дерен». Сами по себе фильмы программы «Unseen Cinema», которая в нулевые гастролировала по всему миру, не смотрелись особенно революционно, хоть и впрямь резонировали со сложившимся представлением о каноне «гриффитовского стиля», вполне сходились с другими, неамериканскими, экспериментальными движениями. Завораживало другое — как долго множество метров пленки может оставаться никем не увиденным и сколько еще таких сокровищ хранится на полках киноархивов. Ситуация с этим кино, впрочем, небезнадежна: когда-нибудь к каждому из этих фильмов забредет неравнодушный зритель-археолог, увлеченный руинной романтикой старых пленок. Можно сказать иначе: они лишь по несчастливому случаю так долго пребывают в безвестности, но в общем-то их «невиданность» переменчива — виртуально зритель уже с ними, осталось дождаться его появления. Но вот второму кино, невидимому (invisible), надеяться особенно не на что. Оно обречено быть с досадой или опасливостью забытым, чудом иногда проживая долгие годы в неразобранной папке на рабочем столе.
Фестиваль невидимого кино задумывался нами как площадка для такого arte povera — но из любопытства скорее, чем из протеста. Если он и получится, то со временем, когда стихийное сообщество кураторов, авторов и зрителей, пока еще всего дважды собравшееся в одном месте, почувствует в себе силу основать настоящий партизанский лагерь где-нибудь на обочине богемы и индустрии. Пока же это история двух камерных фестивальных смотров, на которых не пришедшие заранее гости занимают места на картонках, расстеленных на полу. Никакого официоза: удаляться на перекур и за кофе можно когда удобно, возвращаться — в любое время. После показов желательно задержаться: увиденное теперь кино можно обсудить с кураторами и авторами, в случае чего — не очень стесняясь в выражениях. Мы и сами готовы к критике: не все фильмы выбираем единодушно, рады рассказывать о своих сомнениях и делиться впечатлениями, с которыми иногда происходят метаморфозы в опыте коллективного просмотра. На чем-то уже стоим основательно, но некоторые проблемы к началу второго фестиваля так и не решены. Возможно, они нерешаемы вовсе — нашему несобранному формату это позволительно.
Проблемы с самоопределением появляются синхронно с открытием приема заявок. Кто мы — фестиваль экспериментального кино / доморощенно-наивных постановочных фильмов с друзьями в главных ролях / из-под полы снятых кадров неутешительного российского быта с тоскливо-лицедейским характером? Мы раз от разу и пытаемся ответить на этот вопрос, и отбрасываем его как бессмыслицу, потому что знаем: обращение к опыту не терпит преждевременных заключений. Кто мы — диктуют невидимые фильмы.
«Бог лечит знанием»
Впрочем, второй фестиваль доказывает: закономерности все же усматриваются. Самая яркая программа — вновь «параллельная документалистика». Катя Гостева («Мы — дети темноты») едет в вымирающую деревню под Москвой несколько дней наблюдать за цыганами, которые в прошлом обеспечивали всю округу самодельной наркотой. Настя Тутынина комбинирует старые хоум-видео со свежими телефонными съемками. Героиня фильма «Бог лечит знанием» — родная бабушка, постепенно угасающая от болезни, но не теряющая чувства юмора. Дружеский дуэт Кости Галкова и Саши Самохвалова далеко не выходит: в объектив видеокамеры попадают лица режиссеров, их знакомых, комнатные растения, фрагмент холодильника. За кадром звучат неуверенные голоса — правильно ли нажали на кнопку, съемка уже пошла или нет?
Настя Лапша снимает в нашем смысле классику — всюду бродит с телефоном в поисках фактурных лиц «небесных граждан», катающихся в пригородных электричках и напряженно всматривающихся в табло зала ожидания, и «полицейских земных», неудачливо пытающихся разогнать пенсионеров на одиночном пикете. Локации и микрособытия все узнаваемые — мы каждый день ходим мимо, только почему-то ничего не снимаем. Полгода назад, в первый смотр, фильмов такого рода было ожидаемо много. Самое главное в них — точный монтаж, соединяющий далеко друг от друга отстоящие кадры и создающий панораму сегодняшней российской бытовухи — иногда дико смешной, иногда упаднически тоскливой. Тот, кто держит камеру, в этом случае — настоящий кинок, расшифровывающий реальность, но уже не торжествующей революции, а разрастающейся нелепицы, спастись от которой можно одним способом — приобрести дистанцию, которая поможет хорошо посмеяться.
Если камера временно отвернулась от мира, значит, держит под прицелом меня — отсюда противоположная траектория: «портрет состояния». На первом фестивале за эту саморефлексивную линию отвечало видеоэссе с завораживающими закадровыми голосами, адресующими себе вопрос: что, если все — просто иллюзия? В этот раз решили отделить анализ от опыта. Первый предсказуемо проиграл второму: желающие рассуждать при помощи видео о марксистской теории или сделать пуп по мотивам абсурдных оговорок президента проиграли в количестве тем, кто обращался к личным переживаниям — убийству лягушонка, повседневности двадцатитрехлетнего человека, хтонической жизни в Мурине.
«Мур-Мур-Мурино, я люблю тебя!»
Мурино вообще стало для фестиваля особой локацией, а прогулка от дома до метро — современным петербургским фланерством. До метро ходили и Таня Пильникова («Мур-Мур-Мурино, я люблю тебя!»), сочиняя попутно стихи и собирая кадры с граффити, и актрисы арт-группы MustBanggMyKorpse — уже постоянного участника нашего фестиваля, в этот раз снявшего какой-то совершенно нездешний, завораживающий видеомюзикл «Птица» для секции «Ритм-видео». Его участники сами пишут песни, которым было бы вполне по силам конкурировать с хитами Монеточки, снимают, монтируют, населяют кадры своими редко киногеничными лицами и телами.
«Птица»
Третий способ камеры вглядываться во что-то — обратить внимание на себя саму и съемочный процесс, в который она включена. На втором фестивале появилась секция «Кино о кино» — отчасти потомок прошлого недифференцированного скопления «экспериментальных фильмов». Это странная секция: на фоне остальных, аффективно заряженных, тут все строго и дистанцированно. Считается, что эксперименты — серьезное дело, и здесь мало кто отваживается шутить. Авторы экспериментируют с проекцией и зеленым экраном, аудиовизуальной асинхронией, делают ремейки американских андеграундных фильмов («Так говорил Заратустра» Джона Вомита и Ника Зедда). Но для этого погружения зрителям нужен особый настрой, который старательно выращиваемая нами неформальная атмосфера закономерно убивает ближе к концу. Это грустно, но предсказуемо: зрители охотятся за смехом и сантиментами. Можно сокрушаться по этому поводу, но вернее — принять, что экспериментальное кино еще долго останется запертым в гетто, а зрители продолжат посматривать на него с опаской и недоверием. Доказать, что такое кино также обладает собственным характером, где за каждой «позой» стоит искательство, — одна из задач, которыми кураторам следовало бы задаться. Но пока симпатии зрителей очевидны: побеждает отличный по настроению от своих конкурентов лжедок Константина Чукавина «Почему мы не сняли фильм» о несостоявшихся съемках кино. Протагонист тут — режиссер, страстный любитель Тарковского, просящий друзей сфотографировать его на фоне кинотеатра «Аврора». Весь фильм герои дают интервью, объясняя, почему кино снять так и не удалось, перемежая речь вставками фрагментов несостоявшегося фильма — например, бегущим по деревенской дорожке одухотворенным пенсионером, сепией разрывающим колористически естественный видеоряд.
«Почему мы не сняли фильм»
Игровое кино традиционно остается самым болезненным. Такое «кино по умолчанию» в режиме невидимости утрачивает большую часть своих зрительских привилегий. С самого начала будто бы видимое слишком, в таком формате оно может надеяться на успех только при условии нужной степени странности в авторской манере — проявится ли она в экспериментальных вставках, забавном обхождении с языком диалогов или намеренно небрежном обращении с традиционными приемами игрового кино. «У меня в квартире какие-то звуки» Елика Вишни заслужил приз зрительских симпатий намеренно идиотической работой с хромакеем.
«У меня в квартире какие-то звуки»
На втором месте — Глеб Колондо («Варум ду ю край, Хитлер?»), победитель прошлого фестиваля, в этот раз перенесший в игровой фильм об альтернативной судьбе Гитлера все обаятельные находки предыдущего своего видеоэссе — магический закадровый голос и самодельный саундтрек.
По ходу отбора у нас много раз возникал вопрос: как отличить хорошую наивность от плохой? Решения «за» поверяются только глазом, но можно предсказать заранее, чему точно ответят отказом. Самая частая причина — ощутимое школярство многих фильмов выпускников киношкол, которые определенно научились держать в руках камеру и делать аккуратный монтаж, но (хочется верить, не навсегда) растеряли при этом все намеки на своеобычность.
«Варум ду ю край, Хитлер?»
Профессионализм для нас — тоже сложное слово. Наши герои — непрофессионалы, которым такой статус как будто бы позволяет острее ощущать свободу. Но, увы, «непрофессиональность» с той же легкостью превращается в ярлык, обрастая клише от системы обращенных к ней ожиданий. Есть подозрение, что «невидимость», в отличие от «невиданности», не переменчива даже в присутствии зрительских глаз. Хоть иногда мы и говорим, что невидимое кино делаем видимым, полнота этого превращения грозила бы фестивалю концептуальным фиаско. Невидимость — это качество, не уничтожаемое ни словом, ни взглядом, позволяющее фильму всегда оставаться несколько чуждым, непроницаемым; хранить потенции невидимости, не расшифровывая себя ни режиссеру, все еще не понимающему, что именно он делает с камерой, ни зрителю, которому в этот раз никто не попытался объяснить, почему это стоило посмотреть.
По итогам каждого смотра собирается свой архив. Настя (Волохова — один из кураторов фестиваля. — Ред.) записывает, что в этот раз поминалось чаще: водка, смерть, призраки. Собранные фрагменты из опосредованной кино жизни самых разных людей, кажется, размечают карту не слишком жизнеутверждающе. В какой-то момент, правда, ощущение пустоты куда-то отступает. Оказывается, что соседи-алкоголики, которые ссорились в кадре, на самом деле друзья — просто решили поактерствовать перед незнакомкой. По дороге из одного окраинного ЖК в другой достаточно пространства, чтобы потанцевать. И даже полицейский уходит в монтажную склейку не злобным, а со слегка извиняющейся улыбкой.
Полный архив первого Фестиваля невидимого кино можно найти на этом сайте, а архив второго будет размещен в ближайшее время.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова