Игорь Растеряев: «Темы такие — как по минному полю ходишь»

Герой YouTube Игорь Растеряев — единственный в России гармонист, который выступал на фестивале «Нашествие», — выпускает новый альбом «Рожок». После успеха видеоролика «Комбайнеры» каждая новая песня-клип актера питерского театра «Буфф» собирает десятки, а то и сотни тысяч просмотров, а поет и сочиняет Растеряев все про одно — про Родину, большую и малую, про великие военные подвиги предков да про нехитрый быт их потомков, живущих в деревне Раковка, Ростове и вообще в России.

Денис Бояринов встретился с Игорем Растеряевым в кафе при Концертном зале имени Чайковского и поговорил о том, как тот рвет свою гармошку на концертах, о секретах казачьего боя, об игре в «патриотизьм» и об имперской культуре.

— Только что посмотрел клип на вашу новую песню про кошку Мусю. Грустная песня. Она умерла?

— Да, четыре года назад, в 2010 году. Будет пять лет скоро.

— А песня когда появилась?

— Песня написалась летом. Первое четверостишие написалось сразу, а потом внезапно возникла музыка... Ну это не песня — зарисовка такая настроенческая, положенная на музыку, полторы минуты длится.

— В альбом войдет?

— Обязательно.

— Почему обязательно?

— Потому что… как сказать (смеется)? Ну надо ее включить. Там и так-то девять песен — если еще песнями разбрасываться, то вообще ничего не будет.

— Я так понимаю, у вас принцип организации альбомов дневниковый — что написалось за определенный период времени, то и вышло.

— Нет, принцип интернетный: что написалось — сняли клип и выложили в интернет. Потом, когда несколько клипов накапливается, это все дело на диске издается, а песни продолжают выкладываться в интернет. Сейчас девять песен написалось — собрали и выпустили еще один диск.

— Почему он называется «Рожок»?

— Объясняю: с момента выхода «Звонаря» прошло время, уже около двух лет. На альбоме девять песен, из них четыре относительно новые — они с сентября выкладывались. Я считаю, если анонсируешь новый альбом, то и песни должны быть новые — то есть отметаются сразу же пять предыдущих песен, потому что они уже хорошо известны. Ну что такое новый альбом «Ходики»? Люди эту песню уже давно слышали. Из новых песен в качестве названия подходило только «Рожок». И все.

— Почему только оно?

— Ну не назовешь же альбом «Кошка Муся», например, — это как-то странно.

— Есть в этом какая-то трогательная прямолинейность...

— Может быть. Но «Рожок» и по смыслу больше подходит. Это что-то военное, зовущее… На альбоме больше половины песен имеет к этому отношение — к какому-то пути, к какому-то поиску. У меня у всех альбомов такие названия: «Русская дорога», «Звонарь», «Рожок» — все звонят, дудят, зовут идти по какой-то дороге. Ну это уже к вопросу о гармошке — в нее что ни закинь, все будет про русскую дорогу и про рожок. Инструмент такой.

— Когда у вас впервые появилась гармошка?

— Когда начал играть? В 18 лет, в театральном институте начал играть. У нас была гармошка на курсе, и у нас тогда многие играли на гармошке. Пацаны показали, куда нажимать, а потом уже начал на слух подбирать. Мне понравилось, и я самоучкой играл на гармошке. Там просто, на самом деле: в левой руке всего шесть позиций, раз-два-три, раз-два-три — вот и все, вся гармошка. Правой рукой там да, сложнее, нужно уже пальцами бегать, а левой рукой — это любой сыграет.

— Гармошка у вас не меняется — «Чайка» все время.

— Она пищит, она писклявая — это хорошо. Вот мне в Туле делали гармошку на заказ — тулку. Она басит. Не очень подходит.

— Наоборот, звук бы был благороднее, тембр гуще, а эта ведь дешевая, корпус фанерный…

— 800 рублей. В комиссионке брал. Дело не в этом. Дело, видимо, в сочетании с моим голосом. Оно дает что-то такое — пищит…

Гармошка — инструмент такой, патриотический.

— Резонирует?

— Да, а с басом как-то не очень.

— То есть пробовали другие инструменты?

— Всегда на концерте две гармошки. Когда ломается «Чайка» (а это бывает довольно часто), тогда достается басовая гармошка — и на ней играем.

— Когда «Чайка» ломается, вы ее как реанимируете?

— Хожу на Обводный канал, там в подвале сидят такие мастера грамотные, и они постоянно ее мне реанимируют. Железо летит: планки, язычки, голоса ломаются, потому что уже изношенность сильная. На концерте рвешь ее вовсю. Часто, бывает, ломается. Другую выхватываешь — и пошел.

— А как вы начали заниматься музыкой? Я где-то прочитал, что все началось с пения у магазина.

— Ну да, я не знаю, насколько это можно считать занятием музыкой, просто под гитару пел песни ребятам, им это понравилось очень, и меня стали каждый вечер приглашать.

— Это был первый опыт концертных выступлений?

— Да, притом очень жесткий опыт, потому что там надо было петь громко, без остановок и с выражением. И на выносливость, потому что четыре-пять часов без остановок во все горло каждый день — это очень тяжело было, физически очень тяжело, но этот навык очень сильно помогает.

— А когда вы захотели стать актером?

— Актером? Да я, в принципе, не хотел. Ходил в детскую студию театральную — «Этюд» называлась. Но актером стать не хотел, я на журналиста собирался, а потом мать услышала по радио, что в театралку идет прием, говорит: «Сходи попробуй, просто как запасной вариант, английский не сдашь на журфаке». Я пошел. Первые три года я учился плохо. Думал — не мое, не видел никаких перспектив развития. Все-таки я не такой театральный человек: «я — артист», высокий театр и все такое. Мне ближе авторская история какая-то — что-то нарисовать, написать, рассказать.

— У вас какая сейчас любимая роль?

— Тишка в «Свадьбе Кречинского». Она любимая, потому что я образ снял полностью с одного нашего человека — такой блаженный человек Леня Макарычев; местные, кто видел, говорят, один в один — очень похож. Поэтому он мне дорог.

— Ваша нетеатральная популярность как-то отразилась на вашем положении в театре?

— Нет, никак не отразилась. Роли у меня все маленькие, больших нет. Все как раньше. Меня вполне устраивает такое скромное положение дел.

— Потому что больше времени остается?

— Конечно. У нас театр всегда был довольно-таки востребованным, всегда зритель был. Не было нужды за счет кого-то вылезать.

— На новом альбоме есть песня «Ермак» на вашу любимую тему: казаки, военные, зовущая дорога. Вы на нее сняли клип…

— Я его нарисовал.

— Вы давно рисуете?

— Да, с детства. Гораздо раньше, чем начал играть на гармошке, лет с двух или с трех, наверное.

— Интересные рисунки. Почему у вас казаки — ваши предки, которыми вы гордитесь, — получились такими бармалеями?

— Во-первых, этот клип — это мультик юмористический, несмотря на то что песня сугубо трагичная. Во-вторых, я по-другому просто рисовать не умею. Ну и потом, они такие и были, я думаю, — бармалеи... Ну вы представьте: если в отряде у Ермака было две сотни человек — они приехали и накидали там всем, кто у них был на пути, как они должны были выглядеть? Если, по китайским летописям, 200 казаков вырубили 2000 уйгуров. А уйгуры — это типа спецназа в китайской армии были, это не детский сад. Я думаю, там не обошлось без характерников. Характерники — знаете?

— Нет.

— Это способ ведения боя — про «казачий спас» слышали? Элемент гипноза. Ползать по-пластунски — это тоже от казаков, пластуны — это казаки безлошадные, очень много взято оттуда.

— Вы до какого колена знаете свою родословную?

— Так, поднимали метрики — у нас в станице Раздорская на Медведице, там, по-моему, с 1720 года уже встречаются эти ребята. Потом, уже в XVIII—XIX веках, Растеряевы сплошняком идут. Другое дело, что довольно сложно отследить прямую родственность, потому что метрики волнообразны, там же многое не сохранилось. Например, нашел я метрики, как венчался мой прадед в церкви Раздорской (где, кстати, клип «Звонарь» снимался). Из всех детей там были указаны только первый ребенок, о котором мы вообще ничего не знали, потому что он умер во младенчестве, и последняя дочка. А всего их у прадеда было семь или восемь. Остальные я не понял, куда делись. Так что я знаю прямую родню где-то с 1850 года.

Если они приехали и накидали там всем, кто у них был на пути, как они должны были выглядеть?

— А кто был прапрадед?

— Казак. Яков Иванович Растеряев. Вообще, если брать песню «Ермак», там говорится про хутор, на место которого прихожу крест ставить. Действительно такой хутор был — хутор Растеряев, сейчас это Фроловский район Волгоградской области. На старых картах Области Войска Донского он есть, там еще нет Грязе-Царицынской железной дороги, которая в 1868 году была построена, а хутор Растеряев уже там присутствует. То есть «Ермак» — песня глубоко личная и биографичная. Она несколько уже, чем вы ее воспринимаете. Другое дело, что не каждый это может понять. В принципе, это и хорошо, не обязательно в это вникать, если люди находят в этом что-то свое, это очень хорошо.

— Ваши казачьи корни — это лишь половина вашей биографии.

— По маме — потомственный блокадник.

— Вот эта вторая половина — питерско-блокадная часть — пока не особо отражена в песнях.

— Да, только в песне «Георгиевская ленточка» отражена.

— Почему?

— Я думаю, тут две причины. Первая, наверное, все-таки то, что меня вывозили летом туда в основном. Человек развивается летом: первые открытия там какие-то, пробует что-то. Меня вывозили из Питера всегда туда, и там происходил опыт, обогащение. Я лето в Питере не понимаю и не принимаю. У меня была в детстве тяга к финским корням, к Эстонии. Я любил это все: Таллин, булыжники, черепицу всю эту рассматривать, то есть я тянулся к этому, да. Интересовался, но это как-то не получило развития. Второе: гармошка — все-таки степной инструмент, открытых пространств, горизонта, вот этого всего. И потом, с родней по отцу я общался всю жизнь. Потом старше становился, потом домик там купил и начал врастать уже в ту землю.

Люди, которые при власти, — они не понимают отказа.

— Вы там много времени проводите?

— Вот сейчас пять дней был, но в основном наездами. Один месяц, два — вот так вот. Клип снять какой-нибудь, сейчас просто съездил.

— На рыбалку? Что ловите?

— Сейчас поймал восемь щук, двадцать одного карася, десять плотвиц. Накрутили щучьих котлет. Дождя не было. С начала лета — с июня месяца — ни одного дождя. Я уезжал — похолодало до плюс пятнадцати, а так все дни было 20—22.

— Возвращаясь к разговору о песнях: ваша главная тема — патриотическая, про родину.

— Ну, гармошка — инструмент такой, патриотический.

— Да, но меня смущает, что вашими биографическими песнями могут воспользоваться люди, для которых патриотизм — это большая игра. Вам не доводилось с такими сталкиваться?

— О-го, естественно, доводилось! Попадать — нет, но слышать про это и разговаривать с такими людьми приходилось.

— Вам, наверное, должны поступать предложения о выступлениях на общественных мероприятиях…

— Конечно, конечно, с утра до вечера.

— И что вы делаете с такими предложениями?

— Я трубку не снимаю на незнакомые номера. Не потому что я как-то там, что-то там... А потому что это бесполезно — люди начинают требовать, чтобы ты куда-то поехал. Им объясняешь, что не занимаешься такими делами. А люди, которые при власти, — они не понимают отказа. Они думают, что вопрос в деньгах, пытаются там чего-то надавить, зайти с другой стороны. Ну, это бесполезное занятие.

— А какими «такими делами» вы не занимаетесь?

— Ну, такими — где не ты принимаешь последнее решение по формату мероприятия и где не ты все контролируешь в этом мероприятии. Если тебя приглашают на мероприятие, то ты уже приглашенный, пристяжной, ты не можешь точно знать, что там может быть. Вдруг выйдет человек перед тобой и начнет толкать какую-то телегу, а ты не выгонишь его со сцены. На сольном концерте это можно контролировать, скажешь: «Дорогой товарищ...» А здесь не выгонишь, он прогонит какой-нибудь пурген перед тобой, а потом скажет: «Вот я вам тут привез патриотизьм». Так что у меня такая мера предосторожности. Потому что темы такие — как по минному полю ходишь.

— В Википедии написано, что вам вручили в феврале 2011 года Премию имперской культуры имени профессора Эдуарда Володина за отражение русского национального характера.

— Возможно, я не знаю, о чем разговор. Может, где-то кто-то мне и вручил, но я об этом ничего не знаю. Володин вроде бы был хороший, да? Пьесы писал.

Россия — это империя, и прихваты и запросы у каждого — имперские.

— Это другой Володин. Смущает формулировка «имперская культура». Вы считаете себя человеком, который имеет какое-то отношение к имперской культуре?

— Все в этом зале (обводит рукой зал кафе) имеют отношение к имперской культуре, поголовно.

— Почему?

— Потому что Россия — это империя, и прихваты и запросы у каждого — имперские. Естественно, а как же еще? СССР — это что было? Империя. А до этого была Российская империя.

— Была, но времена изменились.

— Изменились, да мозги не изменились. Исторически мозги у нас — имперские. Самоощущение у нас — имперское. Это мое мнение.

— У нас — это у кого?

— Может, не у всех, но у большинства.

— То есть органично чувствовать себя представителем империи?

— По-другому быть не может. Занимая такую территорию.

— Можно же чувствовать себя гражданином, ну не знаю, мира.

— Можно, чувствуйте, я просто выразил свое мнение.

— То есть вы живете в империи?

— Я? Да! В империи собственного духа (смеется).

— Хорошо, а как вы относитесь к стремлению империи расширяться?

— Этим как раз занимались непосредственно мои предки, что показано в мультике «Ермак».

Вот вы не ставили никогда крестов на месте родовых хуторов?

— Стоит ли продолжать этим заниматься потомкам?

— Вот уж не знаю, это вопрос к политикам. Я только говорю по факту про мозги, про ощущения.

— Ваши прекрасно-патриотичные песни, основанные на личной истории вашей семьи, могут быть использованы и без вас. Можно себе представить, как без вас (раз уж вы не согласились) включат фонограмму «Русской дороги» или «Ермака» и проведут митинг в одном из городов Украины — не в Донецке, не в Луганске, а еще в каком-нибудь — за присоединение к Российской империи.

— На этот счет я абсолютно спокоен — даже не парюсь. Я вообще не могу отследить, кто и где включает фонограмму. Помню, были даже и какие-то жесткие националистические истории. Я несу ответственность за текст, за то, как мы это сняли и на канал выложили. Дальше на это уже не повлиять.

— Но та идея, которую вы озвучиваете...

— А какая идея? Взять «Казачью», «Русскую дорогу» или «Ермака» — песни-то на сто процентов исторические. Это просто наблюдение некоего исторического момента. «Казачья» — это XVI—XVII век, семнадцатилетний казак выходит на дорогу во время набега турок или крымских татар на Медведицу. «Дорога» — вообще общеисторическая песня.

— В «Ермаке» ваш герой тоскует по тем славным временам и хочет присоединиться к войску Ермака. Мы же это все автоматически переносим на современность. Он хочет идти завоевывать новые пространства для родной империи, то есть в наши дни это все равно что сказать: «Ребята, записывайтесь ополченцами и езжайте в Донецк и Луганск».

— Там нет про Донецк и про Луганск, там есть, на самом деле, противовес. Почему-то, когда все слушают песню «Ермак», все обращают внимание на ее вторую, бодрую часть, где они уже едут и лупят врагов. Для меня лично вся соль песни «Ермак» в первой части — когда человек приходит на место своего родового хутора и видит, что он полностью разорен, и он ставит крест. На родину поставил крест. Вот вы не ставили никогда крестов на месте родовых хуторов? Это очень... сильное ощущение — когда ты стоишь один на этом месте и понимаешь, что все! Естественно, тебе хочется вернуться в другие времена — испытать не боль и горечь, а гордость, нужность, какую-то удаль и силу этих мест. Силу этих людей, кто тут жил и кого смело. Но их нет уже, и память о них в настоящее время уже сомнительна. Вот о чем песня, на самом-то деле.

Игорь Растеряев представляет альбом «Рожок» 15 ноября в клубе Red

Понравился материал? Помоги сайту!