«Странные игры»: «У нас такая анархия, что любой плейбек сломается»

В начале 1980-х «Странные игры» потрясали завсегдатаев Ленинградского рок-клуба экзотическим для Союза ска-панком и сценическими перформансами вокруг ведра с жидким азотом, которые вдохновили Сергея Курехина на «Поп-механику». Они были русскими побратимами Madness, возникшими независимо и в условиях музыкального и информационного голода. Группа просуществовала очень ярко и очень кратко, буквально через пару лет после признания распавшись на «Игры» и «Авиа». Спустя 30 лет «Странные игры» возвращаются — с переизданиями классических альбомов и концертами в Москве (31 января, Manifest) и Петербурге (2 февраля, «Зал ожидания»). Виктор и Филипп Сологубы — отец и сын, которые теперь плечом к плечу играют в «Странных играх» на гитарах, — рассказали COLTA.RU о том, почему они не убирали «Аквариум» и зачем им модный синтезатор Arturia Microbrute.

— Я держу в руках книгу «Кто есть кто в советском роке» — иллюстрированная энциклопедия 1991 года. Про «Странные игры» здесь большая статья. Меня заинтриговал вот такой момент, который требует дешифровки: «Впервые группа заявила о себе в марте 1982-го, когда, выступая перед именитым “Аквариумом”, поразила аудиторию нетрадиционным звучанием и экстравагантным имиджем». Хотелось бы подробностей о звучании и имидже — если вы помните это выступление.

Виктор Сологуб: Я помню хорошо этот концерт. Это все, как говорится, «мокрые слова». Ничего особенного не было. Просто мы тогда уже играли ска-панк — и это было чуть по-другому: было мало рока, много второй доли. Одеты мы были как и все — может быть, в черных очках. Не более того.

«Странные игры» — «Метаморфозы»

Филипп Сологуб: А почему тогда выступление так нашумело, батя?

Виктор: А потому что все себе придумывают — спустя годы все это обрастает волосами непонятными, шерстью (смеется)... и выглядит не так, как на самом деле.

Филипп: Я смотрел фильм «Еловая субмарина» Александра Липницкого, в котором вспоминали этот концерт, — там Сева Гаккель сказал, что вы «убрали» своим выступлением на разогреве группу «Аквариум».

Виктор: Что значит «убрали»? Мы сыграли другую музыку — отличающуюся от тяжелого рока и рок-н-ролла, который было принято тогда играть. Представьте себе выступление в небольшом помещении — танцевальном классе при Доме культуры, переоборудованном под зал. Там была очень невысокая сцена — 30 сантиметров от пола. Зал арендовался под сессии клуба «Круг», альтернативного джазовому клубу «Квадрат», — оба этих клуба организовал Алик Кан, который сейчас на BBC работает. По четвергам там заседал клуб аквалангистов, а по субботам там устраивали полулегальные рок-концерты — «Аквариум», Курехин там играл, мы… Не каждую неделю даже — где-то раз в месяц. Ни о каких перформансах там думать не приходилось. Это был один из первых наших концертов. Но при этом мы были не мальчики уже — до этого мы играли на полузакрытых квартирниках. Играли вместе с 1979-го.

А вот название «Странные игры» впервые прозвучало именно на этом концерте. Я хорошо это помню. Перед концертом мы с Сашкой Давыдовым побежали в туалет, и там ведущий Сергей Хренов нас спросил: «Как вас представить?». Мы переглянулись с Сашкой и сказали: «Странные игры». Это название было нами заранее утверждено.

«Еловая субмарина» — «Странные игры»

— Какие у вас тогда были любимые группы — Madness и Specials?

Виктор: В 1982 году мы не знали про Madness и Specials — точно могу сказать. Мы узнали о них только после того, как съездили в Москву, нам Липницкий сказал: «Ребята, вы под этих косите?» — и поставил нам группу Madness — запись с какого-то концерта. Мы такие: «О-па-на!» Но я, кстати, обратил больше внимания не на Madness, а на группу Devo, которую он тоже поставил. Я сказал: «Вот какие классные ребята, вот как надо выступать, с торшерами на головах!».

— А откуда у вас взялась «несоветская» слабая доля?

Виктор: Слабую долю мы начали играть в конце семидесятых, потому что нам кто-то показал уже Боба Марли. Мы пытались играть Боба Марли, но для нас это было слишком скучно и медленно, поэтому мы замесили его на панке, ускорили в полтора раза — и у нас получился собственный стиль.

Про нас и в перестройку молчали, и сейчас никто не говорит, потому что у нас якобы не было протеста.

— Почему «Странные игры» так недолго просуществовали? В энциклопедии пишут «по причине творческих разногласий» — что это были за разногласия?

Виктор: У нас в группе была анархия. Не было главного — отношения были демократически-анархические. Новые ходы мы обсуждали коллегиально — чуть ли не голосованием. С уходом Саши Давыдова, который приносил в нашу музыку лирическо-трагическую ноту, наши выступления превратились в цирк. Музыканты больше, чем о музыке, стали думать о том, что мы наденем в следующий раз, а что взорвем. Естественно, все это стало надоедать — мне цирк перестал нравиться. Я полюбил другие группы — The Cure и Joy Division. Пошел раскол.

Филипп: Как сказал недавно Алексей Рахов, поскольку группа состояла из ярких индивидуальностей, каждого тянуло играть свою музыку, которую он не мог реализовать в «Странных играх».

— Кстати, про цирк на сцене. Курехин свою «Поп-механику» одновременно с вами начал делать?

Виктор: Курехин уже попозже. На нашей базе. Первая курехинская «Поп-механика» наполовину состояла из участников «Странных игр».

— Как вы попали на сборник «Red Wave» Джоанны Стингрей — вместе с «Аквариумом», «Алисой» и «Кино»? Группа тогда уже не существовала.

Виктор: Познакомились с Джоанной мы где-то в 1985-м, когда уже закончили со «Странными играми». Ей кто-то подсунул нашу кассету — и ей понравилось. Она выбирала на свой вкус и захотела издать. Я уж не помню, кто — кажется, Курехин — мне посоветовал дать ей мастер.

А альбом с волком вышел на «Мелодии», потому что Андрей Тропилло, который нас записывал, внезапно стал работать на студии фирмы «Мелодия», а потом вообще стал ее директором. У него появилась возможность проталкивать свои группы. Тогда и начался массовый выпуск групп Ленинградского рок-клуба на виниле (смеется).

— А у вас хотя бы спросили разрешения? Известен, например, такой апокриф: альбом «Кино» «Ночь» вышел так, что группа об этом ничего не знала, и с дизайном, от которого Цоя воротило.

Виктор: Знаешь, когда ты один из первых в России получаешь возможность выйти на виниле — особо не думаешь о том, воротит или нет. Ну и к тому же было понятно, что содействуй или не содействуй — все равно выпустят. Мы принимали участие в издании. Идея обложки — с пограничником, отражающимся в глазах у собаки, — принадлежит мне. Точнее, это был волк, но я его представил собакой, которая смотрит на своего хозяина.

Филипп: Я даже не знал об этом.

— Писать песни на стихи французских поэтов — это тоже твоя идея? Как это произошло?

Виктор: Не совсем моя. Мы тогда увлекались европейской поэзией вместе с Сашей Давыдовым. У него была книжка из серии «Библиотека всемирной литературы», томик «Западноевропейская поэзия» — такой замызганный и разорванный весь, он таскал его в кармане. А у меня была книжка «Из современной французской поэзии» — красная такая. Там были те же французы, но представленные в большем количестве. Мы стали использовать эти стихи, потому что написать хорошие не могли, а петь плохие не хотели. Использование чужих стихов, с одной стороны, дало нам преимущество перед другими группами — мы спокойно литовали свои песни в литературном отделе рок-клуба. А с другой стороны — сыграло злую шутку, потому что про нас и в перестройку молчали, и сейчас никто не говорит, поскольку у нас якобы не было протеста и мы использовали готовые стихи, а не писали их сами, как Виктор Цой и другие.

«Витя, оденься по возрасту!»

— Но кто-то замечал, что это протест против протеста. В лучших статьях о «Странных играх» отмечают, что ваш панковский подход проявлялся еще и в том, что большинство групп Ленинградского рок-клуба придерживались концепции авторской песни, а вы пели Жака Бреля в русском переводе.

Виктор: Правильно. Потому что мы были инженерами — людьми с высшим образованием, увлекающимися литературой, а не пэтэушниками с противогазной сумкой с надписью «Каждому Хрену своя веревка» (смеется).

— Почему вы решили снова собрать «Странные игры»? Это произошло два года назад на юбилее рок-клуба, кажется.

Филипп: Да, это был декабрь 2011-го.

Виктор: Давно просили собрать «Странные игры». Без Гриши я категорически играть отказывался, пока Филипп не сказал, что он может сыграть Гришины партии — я в это не вписывался. Это был эксперимент, который мы решили продолжать.

Филипп: Еще же с нами тогда Георгий Каспарян играл — согласился легко и практически без репетиций.

Виктор: Да, я его спросил: хочешь с нами сыграть? Он говорит: «Да, я хочу сыграть “Хороводную”. Знаю ее наизусть, моя любимая песня».

«Странные игры» — «Хороводная»

— Я вас видел во Владивостоке — как вам было выступать на большой сцене и перед большим количеством народа?

Виктор: Ну это небольшая сцена — по сравнению с тем, как мы играли с «Deadушками» и «Играми». Нас Владивостоком не испугаешь.

Филипп: А меня напугало! Вообще приятно было выступать — большая сцена, хороший звук, все слышно и видно, для меня это было впервые…

— Кран телевизионный летает…

Филипп: Да, думаешь — вот так и надо всегда выступать. Мы же два концерта в тот день сыграли. Второй — ночью в малюсеньком клубе, человек на 50. Вот там мы отожгли. Я там как мог скакал на своих 5 квадратных сантиметрах сцены.

Мы были инженерами — людьми с высшим образованием, увлекающимися литературой, а не пэтэушниками с противогазной сумкой с надписью «Каждому Хрену своя веревка».

Виктор: Мы были так разогреты первым концертом, что в клубе сыграли программу два раза.

— Расскажите про новый звук «Странных игр» — он явно отличается от того, который был в 1983 году. Вот Филипп, я знаю, купил модный синтезатор — зачем?

Филипп: Я его купил совершенно не для «Странных игр». Но так получилось, что когда я прилетел в Питер к папе, я, естественно, сразу его вытащил. Первое, что нам пришло на ум, пока мы с ним разбирались, — прописать басовую партию одной из песен «Странных игр», которые мы разучивали для концерта. Она сразу зазвучала как надо, и аппарат Arturia Microbrute прижился. Это аналоговый синтезатор, одноголосый.

— Модное ретро.

Виктор: Тогда мы же играли почти на таких же. Мы использовали «Вермону», «Электронику»… Двухмануальный гроб таскали с собой в Москву. Его надо было вдвоем нести. В принципе, у нас такое же звучание и было — просто оно сейчас обновленное. Хотя тогда, в 1983-м, у нас было два клавишника на сцене — сначала Николай Куликовских, а потом к нему присоединился Коля Гусев.

— Есть же плейбек.

Виктор: Нет у нас плейбеков никаких. Нам они не нужны. У нас такая анархия, что любой плейбек сломается.

— А как будут выражаться органически продуманный образ и манера поведения на сцене в 2014-м? Что будет вместо темных очков и жидкого азота?

Виктор: (смеется) Я помню, что когда еще был брат мой покойный жив, я собирался на какую-то вечеринку, бегал по квартире и спрашивал, как же мне одеться. Гриша мне очень спокойно сказал: «Витя, оденься по возрасту!»

Понравился материал? Помоги сайту!