Антракт затягивается

Нормальное течение театрального процесса прервано во всем мире — что в Европе, что в России, что в Америке. Но если на Западе отмена массовых мероприятий параллельно сопровождается дисциплинирующими мерами по максимальной изоляции населения — переводом на удаленную работу и онлайн-обучение, жесткими формами карантина, то в России закрытие театров, концертных залов и музеев остается единственным пока решением властей по остановке распространения коронавируса. В остальном страна живет примерно так же, как и жила до COVID-19.

Что, собственно, не слишком логично.

Власть в России всегда принижала значение людей, работающих над созданием культурного пространства страны, настаивая на том, что культура — незначительный, маловлиятельный элемент общественной жизни. Сколько, согласно статистике, у нас регулярных посетителей театров — не более пяти-шести процентов от общего числа населения (2019-й, Год театра, эту привычную картину не то чтобы радикально изменил)? И вот внезапно именно культурные институты оказываются местами массового скопления и передачи инфекции. Почему и зачем нужно было начинать запрет на общение в российском офлайн-пространстве с них — вопрос риторический.

Сегодня важно задуматься о тех последствиях, которыми COVID-19 и первые чиновничьи меры по борьбе с ним чреваты и для больших государственных учреждений культуры, и для небольших частных инициатив.

Театры и крупные музыкальные коллективы в сложившейся ситуации страдают больше всех — у них вся деятельность строится на живом, непосредственном контакте зрителей и исполнителей. Как бы бойко они сегодня ни уходили в онлайн, спектакль или концерт, сыгранный без публики в зале, — это оксюморон. Никакие спецпроекты не заменят живого контакта актера на сцене со зрителем в зале, а смотреть репродукции или видеоэкскурсии — совсем не то же самое, что стоять в музее напротив картины и улавливать дыхание ее создателя, ловить в ней отражения миллионов таких же зрителей, смотревшихся в нее из века в век. И у музеев, и у выставочных организаций хватает своих проблем — но они хотя бы могут соблюдать правило двухметровой дистанции между посетителями в случае не слишком жестких ограничительных мер.

Каждый культурный институт сегодня несчастлив по-своему. Годовой бюджет больших театров и музеев — с огромными помещениями, коллекциями, труппами, штатом сотрудников, которых нужно содержать, — складывается из нескольких элементов: в частности, это бюджетное финансирование по государственному заданию, к которому у кого-то прибавляются спонсорские средства, у кого-то — дополнительное финансирование по разнообразным грантовым программам. Но у каждого из них серьезную часть бюджета составляют средства от прямых заработков — гонорары за гастрольные показы и выручка от реализации билетов. Для кого-то их сокращение может оказаться фатальным: в России немало организаций, существующих на условиях минимальной государственной поддержки, которой хватает лишь на сохранение помещений в пригодном состоянии и выплату минимальных базовых зарплат сотрудникам. Все остальное — только за счет собственных усилий.

В самое непростое положение попал, конечно, частный сектор. И если небольшие галереи и музеи у нас, как правило, существуют за счет большого бизнеса своих владельцев, то частные театры живут исключительно усилиями продюсеров или сообществ художников. О прибыли здесь речь не идет в принципе — есть только хрупкий финансовый план, позволяющий в лучшем случае держаться в рабочем режиме.

И вот тут в игру вступает сезонный фактор. Что для театров означает потерять возможность проката спектаклей в начале весны?

Март — это задел бюджета на последующие несколько месяцев: на январь и февраль приходится традиционная «мертвая зона», когда после новогодних праздников все без исключения институции фиксируют спад зрительского интереса. Он возвращается только к середине марта и держится приблизительно до середины апреля — не зря «Золотая маска» из года в год проводится именно в это время. Дальше, с началом теплого сезона, театры и концертные залы уже не могут рассчитывать на устойчивые поступления от продажи билетов — поэтому март кормит культурную отрасль не только всю весну, но и летние месяцы (важно понимать, что отпускные для сотрудников большей частью платятся именно из собственных средств).

Посещение музеев и театров (и всех других «культурных мест») — это привычка, нарабатываемая годами. Стоит чуть прерваться — и все, надо начинать сначала.

Сильнее всего COVID-19 ударил по фестивалям и гастролям: уже отменены «Золотая маска», «Арлекин», Dance Open… Фестивальный менеджмент — это соединение в одной точке усилий огромного количества партнеров с разными планами и требованиями. Увязать вместе исполнителя, подходящую по всем параметрам площадку, вложить средства в предварительное бронирование всех составляющих (переезды коллективов, доставка оформления спектакля, гостиницы для участников, аренда технического оборудования, аренда театрального помещения, промокампании) — задача не из легких. К тому же, как известно, собрать аудиторию на разовое событие требует даже больших усилий по части рекламы, продвижения, работы с аудиторией, чем регулярное наполнение одной репертуарной площадки. И вот все это перечеркивается одним махом — в обстоятельствах полной неопределенности, с отсутствием внятного горизонта планирования полноценный перенос на другие сроки программы, которая составляется и согласовывается на протяжении года-полутора, попросту невозможен.

Таковы очевидные результаты введения фактического запрета на основную деятельность организаций культуры. С неочевидными все едва ли не сложнее.

Посещение музеев и театров (и всех других «культурных мест») — это привычка, нарабатываемая годами. Стоит чуть прерваться — и все, надо начинать сначала.

В условиях перераспределения интереса и внимания людей в новом мире бесконечных онлайн-коммуникаций, в отсутствие государственной публичной поддержки культуры (элиты любят спорт, а не театр, и население движется вслед за ними) интерес публики и в обычном ритме жизни завоевывают куда более привлекательные и яркие манки. А если в течение месяца (и это еще при самом оптимистичном сценарии) даже самые преданные зрители отвыкнут от необходимости следить за продажами билетов на важные премьеры, перестанут поддерживать ритуал подготовки к выходу в театр или просто будут лишены возможности забегать на спектакль как к самым важным своим друзьям, которые расскажут о твоих проблемах… При таком раскладе театральная аудитория может понести очень серьезные потери.

Именно поэтому театры сегодня выходят в онлайн — кто-то стремительно, с простыми предложениями, кто-то через паузу подготовки, с новыми, нетривиальными форматами. Все это — важнейшие шаги для сохранения своей драгоценной и любимой, пестуемой публики. На каждом клочке глобальной паутины мы встречаемся сегодня с актерскими читками, оживились соцсети, ГБУК конкурируют с частными инициативами, Инстаграм — с Фейсбуком, сториз — с YouTube. Дни карантина театры и актеры прицельно точно используют для собственного продвижения в сетях, для наработки новых умений и развития навыков интернет-коммуникации: они наверняка пригодятся им в «мирное» время.

Все чаще в эти дни звучит слово «война» — и все чаще проводятся параллели с тем, как во время Второй мировой закрывались театры, а коллективы уезжали в эвакуацию или, наоборот, на линию фронта с агитбригадами. Сегодняшняя ситуация — про другое: про изоляцию каждого человека, про оторванность от живого общения, от рукопожатий, объятий, теплоты плеча рядом.

Поэтому есть надежда на то, что пускай с потерями, но нормальное течение культурной жизни все-таки восстановится. Искусство живет даже тогда, когда все вокруг гибнет: символично, что едва ли не последней премьерой, сыгранной в Германии до всеобщего запрета на деятельность театров, стал «Декамерон» Кирилла Серебренникова по Боккаччо.

Театр, безусловно, выстоит. Но скорость, с которой все вернется на круги своя, зависит от трех составляющих: власти как учредителя большинства культурных институций в нашей стране, общества и зрителя. Тут возникает интересный вопрос: насколько каждый из элементов этой формулы, определяющей существование культуры, сможет соответствовать изменениям, которые предстоит пережить творческим структурам? Что мы передадим в XXII век, кроме Станиславского и Пушкина? Поймет ли наконец государство, насколько важна поддержка современного искусства, которое пострадает от сегодняшнего кризиса больше всего? Поймут ли власть имущие, что вместо того, чтобы раскрашивать вагоны метро сомнительными плакатами, лучше поддержать непонятного, сложного художника? Придут ли на смену «старым песням о главном» системы поддержки независимых театральных коллективов или композиторов?

Во всем мире в эти дни власти объявляют о мерах по поддержке малого бизнеса и организаций, работающих в сфере культуры, образования, туризма. Хочется верить, что весна 2020-го создаст базу для разработки новых принципов управления, «разбюрокрачивания» государственной системы власти, доверия к создателю, мастеру, творцу.

И вот что интересно: все выдумки Минкульта последних лет разбились о новую реальность в одночасье. Как, интересно, может работать в нынешней ситуации набивший оскомину лозунг «на каждый заработанный рубль даем два»? Работа без права на ошибку, в системе бесконечных нормативов, недоверия, проверок на самом примитивном уровне, коэффициентов из притянутых за уши данных — все это сейчас полетит в тартарары вслед за теми, кто насаждал механический способ общения в российской культуре и управления ею.

Когда-то, в середине 1980-х, в СССР именно театры первыми добились перевода на новые условия хозяйствования — и первыми стали применять хозрасчетные системы управления на заре перестройки и перехода от плановой экономики к свободному рынку.

Нынешний вынужденный антракт должен стать первым шагом к новым условиям работы, к новым отношениям в обществе, к тому, чтобы культура стала важным и значительным местом в повседневной жизни и экономической деятельности всего мира. Пока же планета встала на паузу, пытаясь понять, куда двигаться дальше.

Понравился материал? Помоги сайту!