«Уничтожение “Мемориала” — это унижение российского общества, так я это понимаю»

Специально для COLTA.RU Елена Рыбакова поговорила с главным редактором польской «Газеты Выборча», одним из бывших лидеров «Солидарности» Адамом Михником.

— Сейчас, когда шокирующая новость об иске Генпрокуратуры перестала быть новостью и до суда остаются считаные дни, как вы живете с мыслью об уничтожении «Мемориала»*?

— Абсурд. Нонсенс. Именно это ощущение — что я снова в мире абсурда. Разве это не безумие — называть собственных достойнейших граждан агентами? Я постоянно живу с этой мыслью — что кто-то там в Кремле стукнет себя кулаком по лбу и сообразит: это же против нас самих! Мы стреляем себе в колено! Зачем уничтожать самих себя?

Помню, как вражескими агентами называли Сахарова, Солженицына, великих наших современников. Помню прекрасно, как Россия выдворяла режиссера Тарковского, музыканта Ростроповича. Зачем повторять эту страшную традицию? Зачем уничтожать то, что в России есть лучшего, умнейшего, что переживет нас, за чем будущее? Будущее, знаете, не принадлежит туповатым чиновникам, не способным отличить Платонова от Кочетова. Оно за теми людьми, которые создавали «Мемориал».

Арсений Рогинский, Александр Даниэль, стоявшие у истоков «Мемориала», показали миру другую Россию — Россию свободы, чести, правды. Но есть что-то такое в истории России, что позволяет бездушному аппарату самодержавия раз за разом возрождаться. Мы снова на этом витке: дух самодержавия, прошедший мутации, в очередной раз пытается извести все настоящее. На то, что происходит с «Мемориалом», я смотрю как на трагедию, с грустью и потрясением.

Но вот что меня особенно занимает — вопрос суда. Хочу задать вопрос Владимиру Путину: хотел бы он, чтобы его когда-нибудь судили не по закону, а по телефонному праву? Хотел бы оказаться перед людьми, которым недостает смелости действовать по закону? История, Владимир Владимирович, иногда умеет выворачиваться наизнанку. Есть среди прочих ее штучек и такой фокус. Не раз уже случалось так, что те, кто отдавал указания судьям, оказывались потом перед ними уже в другом качестве, на скамье подсудимых. Не желаю вам такого, Владимир Владимирович, хочу только предостеречь. Те самые судьи, судившие нас, людей из «Солидарности», те, кто подписывал нам приговоры с тюремными сроками, судили потом Войцеха Ярузельского (первый секретарь ЦК ПОРП, инициатор введения военного положения в Польше в декабре 1981 года и силового подавления оппозиции. — Ред.). И помню, каким удовлетворением это стало для меня — не только то, что судят Ярузельского, но сам факт суда. У каждого есть право на справедливый суд. А когда мы отказываем в этом — это приговор не жертве, но самому себе. Обвинительный приговор «Мемориалу» станет обвинительным приговором Кремлю.

— Но ведь никто в Кремле не думает, что может оказаться перед судом.

— Ярузельский тоже не думал. И оказался.

— В том-то и дело, что нам приходится противостоять людям совершенно иной природы. Они не умеют считать на два шага вперед, у них нет инстинкта самосохранения, нет воображения, эмпатии. Сочувствовать жертве, поставить себя на место другого им не дано.

— Политик обязан руководствоваться разумом. Уничтожение «Мемориала» — это унижение российского общества, так я это понимаю. Это действия близорукие, бездумные, бессовестные. Это просто глупость, дурость обыкновенная. Не знаю, все ли в Кремле готовы подписаться под этой дуростью. Стоит оно того? Господа, оно того не стоит. Опомнитесь. Этот шаг вас первых же и погубит. Сначала вас, а потом Россию.

— У вас большой опыт действовать в условиях, в которых действовать невозможно. Что помогает не отчаяться и не сойти с ума?

— Скажу, что помогало мне. Да, мы все это проходили: депрессия, военное положение, диктатура. Казалось, что так будет всегда. Но моя биография не позволяет мне быть пессимистом. Я точно знаю, что это не навсегда.

Делать свое во имя ценностей, в которые веришь, — вот что нужно. Яцек Качмарский, поэт, бард, служил общему делу стихами, а историку Каролю Модзелевскому занятия медиевистикой не мешали, когда нужно, участвовать в политике. В нашей среде разные были люди: одни занимались сбором свидетельств о притеснениях и репрессиях, другие посвятили себя организации Летучего университета, третьи — подпольной издательской деятельности. Все вместе складывалось в такой архипелаг свободы.

Для нас, разумеется, исключительное значение имел опыт диссидентов в СССР, то, о чем удавалось узнать. Советский самиздат был для Польши большим и важным уроком. Пришло, видимо, время помочь нашим российским друзьям. Такое, если угодно, возвращение долгов, за нами, в конце концов, причитается. Я ведь всерьез думаю, что, не будь тогда Людмилы Алексеевой и Буковского, мы были бы сейчас совсем другими.

Не готов говорить, что надо делать, этого я просто не знаю. Знаю одно: нельзя согласиться, что самодержавие победило навсегда. Невозможно внутри себя дать на это согласие. Они не могут не проиграть. За ними прошлое.

Что-то я, знаете, не видел в центре Москвы проспекта Брежнева. А проспект Сахарова видел. Когда кажется, что ничего сделать нельзя, — вспоминайте об этом.

— Правозащитную деятельность вытесняют в подполье, и сегодняшняя борьба — это борьба за «Мемориал» как институцию в известном смысле образцовую, парадигматическую, на которой держался перестроечный консенсус мысли моральной и государства. Мне в последние дни приходилось слышать: пусть, мол, собирают эти документы дома, как собирали в 1970-е, никто же не запрещает. Какой документ завтра объявят экстремистским и какую деятельность назовут террористической — этого мы не знаем, так что, вполне возможно, не запрещенное сегодня станет таковым завтра. Почему стоит бороться за сохранение «Мемориала» как институции?

— Потому что стоит жить в демократической стране. Это просто. Потому что это в интересах любого гражданина России — чтобы в его стране действовали институты, не зависимые от государства, подотчетные правде, а не начальникам, работающие по совести, а не по звонку с Лубянки. Любой гражданин России, будь он токарь, предприниматель или продавец, должен сказать себе, что он кровно в этом заинтересован. Жить при свободе точно лучше, чем при диктатуре.

Да, бывает так, что большая часть общества начинает твердить: так было всегда и пусть будет и дальше, так должно быть. Нет, так быть не должно. И есть люди, способные на примерах из истории доказать, что так быть не должно. Именно поэтому так важен «Мемориал» — как институциональная гарантия исторической правды. Права искать эту правду как минимум. А самое печальное, что это такая посмертная победа. Чья — Сталина, ГКЧП?

Повторю, никакого совета у меня нет, я отдаю себе отчет в том, что аналогии с 1980-ми не работают до конца. Что знаю наверняка — нужно защищать ценности, положенные в основу мемориальской деятельности. «Мемориал» — бесценное ваше, наше достояние. Общее наследие демократии всего мира.

— Как, на ваш взгляд, закрытие «Мемориала» может отразиться на отношениях наших стран?

— Нами правят люди, у которых много общего. Нынешнее польское правительство, ксенофобское, антизападное и антироссийское, любит пугать нас Россией, но по сути, конечно, действует по путинскому образцу. Помню, как расхохотался, когда Качиньский впервые произнес: «Польша встала с колен». Где-то мы уже это слышали, правда?

И, пожалуйста: в России составляют список, чего говорить о собственной истории нельзя, что будет считаться фальсификацией. Нельзя, например, о том, что Сталин был союзником Гитлера, а ведь был, и это подтверждают документы. В Польше я вижу те же попытки фальсифицировать прошлое.

Разумеется, это продолжится. Что этому противопоставить? Только нас самих. Вы, я, мемориальцы, «[Газета] Выборча», писатели, историки, честная пресса. Не позволять им сделать то, чего они хотят. Говорить правду. Не бояться.

Есть, разумеется, и другая Польша, как есть другая Россия. И мы всегда будем на стороне той России, которая говорит правду и работает для правды, России не одурманенной, свободно мыслящей, отказавшейся от имперских амбиций.

— Возвращаясь мыслями к «Мемориалу», не могу не думать и о судьбе Катыни, Медного — мест, где нужно говорить о нашей вине перед поляками и где чем дальше, тем определеннее все напоминает не место памяти, а музейный аттракцион.

— Хорошо не будет. Но это, простите, не польско-русский вопрос, а вопрос русско-русский, и только. Это вопрос, позволит ли российское общество стереть память о преступлениях сталинского режима. Предадите своих замученных — предадите и наших. Позволите себе забыть, что жертвами советского террора были прежде всего граждане вашей страны, значит, забудете и о наших. Мы о них помнили, помним и помнить будем, и это не зависит от того, уничтожит ваша власть памятники в Катыни и Медном или нет, развесит там картинки на тему польско-советской дружбы или придет каяться.

Вина перед поляками? Мы многое о ней знаем. Только это не вина России Сахарова, а вина России Берии. И тех, кто объявил себя ее наследниками.

* Организация внесена Минюстом РФ в реестр НКО, выполняющих функцию иностранного агента.

Понравился материал? Помоги сайту!