© Colta.ruНа кольце возле Куйбышевского рынка — вежливый человек в военной форме, бронежилете и маске. Катя останавливает машину. Вон, говорит, твой стоит. Иди обнимайся.
Возле здания Государственного совета я все же решаюсь поговорить с двумя вежливыми.
«Я тебя здесь подожду, — говорит Катя, — а то меня еще стошнит на них, невежливо получится».
«Зеленые человечки» оказываются грузными, пожилыми, потрепанными жизнью людьми.
— Вас из Москвы прислали?
— Нет, мы местные.
— Так вы… перешли? — не успеваю подобрать более корректное слово.
Взгляд пожилых людей тяжелеет.
— Мы никуда не переходили. Мы были в Крыму и остались в Крыму. Я как стоял на этом месте двадцать пять лет, так и стою. Служил и буду служить своей родине. Не фотографируйте нас, пожалуйста, — в Украине нам теперь обещан срок от 9 до 15 лет.
— Жаль, ты не сказала мне, что это предатели, — говорит Катя, когда мы уже отъезжаем от здания Госсовета, — я бы в них помидором кинула.
Окончив школу в Симферополе, Катя несколько лет жила в Европе — в Англии, Франции и Швейцарии, — но вернулась в Крым, помогать маме заниматься туристическим бизнесом.
Катин муж Витя отказывается встречаться в многолюдном кафе: «Знаешь, у нас непопулярная точка зрения, поэтому нам будет некомфортно, если все вокруг будут ее слушать».
Огромное впечатление на обоих в свое время произвела «оранжевая революция». «Это было событие, после которого мир перестал быть прежним. Радуясь приходу Ющенко и результатам “оранжевой революции”, мы и тогда здесь, в Крыму, были в глубоком меньшинстве, — говорит Катя. — Крым, по моим впечатлениям, всегда тяготел к Януковичу. Причем аргументация была одна: “Янукович сделает русский язык вторым государственным”».
— Это при том что в Крыму всего-навсего две или три украинские школы, — продолжает мысль Витя, — каждый год закрывали по несколько штук. Говорили про притеснение — и закрывали.
Катин отец — украинец, мама приехала в Крым из Москвы. «В паспорте я записалась украинкой, думала, так будет легче жить. Кроме того, вычислила математически, что у меня пять восьмых украинской крови, а значит, было бы справедливо зачислить меня в украинцы». Витя десять лет назад приехал в Крым из Черновцов. «Если судить по крови — моя мама русская». Оба идентифицируют себя как граждан Украины.
Ни Катя, ни Витя не ходили на рефендум, считая его незаконным.
— Крым всегда был домом престарелых для бывших сотрудников КГБ, военных. Все уходили на заслуженную пенсию в Крым. Их потомки воспитаны в соответствующей стилистике. Они и голосовали за Россию, — считает Витя. — Отдельным пунктом идет Севастополь. В них двадцать три года воспитывали это чувство: «Севастополь — город русских солдат».
Про перспективы развития Крыма после референдума Витя говорит: «Это конец».
Лучшими годами в жизни Крыма оба называют времена Ющенко, 2004—2008 годы. Совсем плохим — время после 2010-го, с прихода Януковича. «Людей выдавливали из бизнеса. Малый бизнес поглощался, шло укрупнение. С каждым годом становилось все хуже».
— Но вы, — говорю, — против присоединения Крыма к России?
— Ну разумеется, — говорит Витя, — а что хорошего в России?
— Если бы мы никогда не знали, что такое Россия, и нам бы сказали: «Ребята, у нас тут, за углом, есть прекрасная страна, не хотите?» — был бы один разговор, — продолжает Катя. — Но я вообще-то в курсе, езжу в Москву каждый год на туристические выставки. Слежу за новостями. И понимаю, что там не менее тяжело живется. Да еще и слова сказать не дают. То есть в Украине я буду бедная и гордая, а в России — бедная и бесправная. Логично?
— Мы еще думали, что Янукович — диктатор, — вздыхает Витя, — мы очень сильно заблуждались.
— Ты не представляешь, как в Украине нам сочувствуют, — рассказывает Катя. — Львов был первым городом, выступившим против «языкового закона». Провели день русского языка. Проявили сочувствие и солидарность с нами. А Крым искренне уверовал, что этот закон мог бы быть принят. Люди убедили сами себя в том, что имеет смысл присоединяться к России, поскольку эти сволочи заставят их говорить по-украински. Народ запаниковал, когда по российским каналам пошла информация «десятки тысяч бандеровцев едут убивать крымчан». По-моему, гениальный вброс российских спецслужб. Крымчане верят российским каналам, а если пытаешься привести аргумент против — ты «бандера».
Мы — заложники воли стариков, которые чтят Сталина.
— 90 процентов людей здесь смотрят российские каналы, — продолжает Катя. — Крым не хочет учить украинский язык. Категорически. У крымчан есть убеждение, что Западная Украина пытается зачислить в ранг ветеранов ВОВ уповцев, то есть тех, кто стрелял в спину советским солдатам. Например, есть памятник УПА во Львове. Мы не очень разбираемся в предмете, но нам вбили в головы то, что это враги. Допустить на секунду, что эти люди боролись за свою независимость против СССР, так же как Эстония и Прибалтика, — невозможно. Сопротивление длилось до 56-го года: этих людей ссылали в Норильск, а они продолжали поднимать восстания и требовать независимости своей страны, Украины. Советский Союз разбирался с ними своими методами: не можешь уничтожить врага — опорочь его. Восточная Украина свято верит в то, что УПА — враги; зарежут русского, не моргнув глазом. Такое же отношение в Крыму и к Майдану: страшные бандеровцы, жуткая кодла. На Майдане было мало людей с Востока, больше из Западной Украины и Киева. Людей, которые выходят бороться за свои права. Свободных людей. А мы, Восточная Украина, ментально близки России: будем сидеть в дерьме и молчать до последнего, лишь бы нас не трогали.
— Есть патерналистское общество, — продолжает ее мысль Витя, — это Крым и Восток. Принцип существования — «батька сказал». Ты возразил, батька стукнул кулаком по столу, ты стал подчиняться. Почему они подчинялись Януковичу, ненавидя его? Потому что считают, что он командует хорошо.
— На Майдан выходили потому, что задолбала эта проклятая власть, — говорит Катя, — задолбала весь народ, в том числе и Восток с Крымом. На Майдане стояли простые люди — за себя, за свой бизнес, за страну и за весь народ, восточный и западный. По-моему, если одна маленькая, но гордая страна свергает диктатора, весь мир считает нормальным потом им помочь. Сейчас у Украины есть надежда выбрать лучших правителей. Которые будут учитывать предыдущий опыт. У нас был очень хороший шанс. И у Украины он остается. Если сейчас Россия не попытается что-нибудь такое устроить.
— А теперь мы — заложники воли стариков, которые чтят Сталина, — вздыхает Витя.
— Я же не сдал свой украинский паспорт, — говорит Витя, — я всегда могу бросить все и уехать на континент.
— Это решение?
— Вероятная возможность.
— Я лично многое теряю, бросая здесь все, — говорит Катя, — мой сегодняшний план — затаиться. У меня здесь бизнес. Если мы сможем его вести — значит, нам придется жить здесь, в России. Иной раз руки опускаются, хочется здесь все продать и уехать к чертям. Но кто у меня сейчас купит недвижимость? Реестров нет, сделок не осуществляют. К тому же сколько сейчас будет стоить эта недвижимость — копейки?
— Есть еще аргумент севастопольцев, — продолжает Витя, — твердивших все эти двадцать три года: «Мы живем в России». Вот так и я буду сейчас твердить, что живу в Украине. Триколор — временное явление. Сегодня Россия получила свое, однако никто не гарантирует, что не произойдет обратного.
Курортный сезон начинается через два месяца. «Он не начнется», — говорит Витя.
— 70 процентов наших туристов были из Украины, 30 процентов — из России. За последние десять лет Крым сильно подорожал, но очень мало прибавил в сервисе. Поэтому все эти ура-патриотические возгласы россиян «мы едем в наш Крым отдыхать» быстро сойдут на нет, когда они прикинут, сколько им это будет стоить и как мало они получат за свои деньги. Я не знаю, сколько денег сюда нужно вложить, чтобы привести старый фонд в рабочее состояние. И я не знаю, сколько людей здесь нужно перестрелять из обслуги, чтобы другие работали на совесть. И как, простите, к нам теперь доехать? Либо самолетом, который стоит безумных денег, либо машиной через перешеек на пароме? Поездом сейчас, учитывая таможню, ехать не очень приятно: туристам придется пересекать сразу две границы «вражеского» государства. Люди не захотят страдать. Они поедут за эти деньги в Турцию.
— У меня лично очень плохие прогнозы. Но я не провидица. Не могу предугадать, действительно ли патриотическая эйфория заставит россиян наступить на горло собственному комфорту и приехать в Крым. Я знаю точно, что сюда насильно будут отправлять профсоюзников, которым все равно, куда ехать. Но профсоюз работает напрямую с той здравницей, которую он выбрал, у них прямой договор, турагентства ничего не получат.
— А еще пострадают те самые бабки из частного сектора, которые бились за свои пенсии. К ним профсоюз никого не пришлет. Раньше они хоть летом имели свое с украинских туристов. А сейчас эта бабка получит кукиш с маслом. И ей не поможет даже та пенсия. Которую вообще-то еще не подняли. Только выдали в рублевом эквиваленте, не увеличив в три раза, а пересчитав по курсу 3,2.
Нумизматика — увлечение и бизнес Вити; он больше не может продавать старинные монеты за границу. «Мои клиенты живут в Украине. По российскому закону я не имею права пересылать ценности».
— Беспокоит все — чего ни коснись, — резюмирует Катя, — я привыкла пить воду, которая производится только в Украине. То есть это не беда, я перейду на другую воду. Но так будет со всеми маленькими радостями моей жизни.
— Я, наверное, пойду получать российский паспорт, — говорит Катя, — и оставлю украинский для евровиз. По-моему, санкции Евросоюза (крымчане могут получать шенгенские визы только на территории Украины. — Ред.) применены разумно: для тех, кто немедленно будет арестован, как только ступит на территорию Украины.
Вспоминаю пожилых военных возле Государственного совета: это для них возможность поездки в Европу теперь равна тюремному заключению.
— Так им и надо, — безжалостно говорит Катя, — прости, но почему я должна их жалеть? Что сделали с моей жизнью такие, как они? Мне сейчас куда больше саму себя жалко.
