Роджер О'Доннелл: «Рок-музыка очень ограничивает»

Композитор, аранжировщик и мультиинструменталист Роджер О'Доннелл уже почти 30 лет выступает со знаменитой британской рок-группой The Cure — играет на клавишных и аранжирует песни группы. В следующем году Роджер О'Доннелл поедет вместе с The Cure в новый тур, который, по слухам, может стать прощальным. На этой неделе Роджер О'Доннелл приехал в Москву в другом амплуа — как автор музыки к балету. 15 декабря на сцене Кремлевского дворца в рамках гала-концерта, устраиваемого Андрисом Лиепой, состоится премьера отрывка из балета О'Доннелла «Орфей и Эвридика». COLTA.RU заинтересовалась, как музыкант, сотрудничавший с культовыми британскими группами, оказался в мире фуэте.

— Как называлась самая первая группа, в которой вы играли?

— Не помню. Их было так много.

— В Википедии написано, что вам довелось выступать с Артуром Брауном.

— Да, это так. Пожалуй, это было мое первое профессиональное выступление. Это был 1976-й или 1977-й.

— Он еще употреблял тогда галлюциногены?

— Нет, он уже ничего не употреблял. Его выступления тогда уже были более спокойными, чем в 1960-х. Не бегал по сцене в пылающем шлеме. Однако он все равно оставался эксцентричной поп-звездой — очень-очень английской. Мне очень нравилась музыка Артура Брауна времен группы Kingdome Come, когда он экспериментировал с драм-машинами. Когда мы с ним работали, он делал другую музыку — интересную и странную, которую трудно описать. Голос у него изумительный, уникальный. Он, что называется, Персонаж.

Я не был записным поклонником The Cure.

— Вы играли с известными альтернативными группами — Thompson Twins, Psychedelic Furs и The Cure. В какой группе вам было интереснее как музыканту?

— The Cure дали мне больше свободы и больше успеха. Кроме того, у The Cure всегда был особенный подход к музыкальному бизнесу. Если рекорд-компания говорила нам повернуться направо, мы поворачивались налево. The Cure всегда делали все по-своему.

— Когда вы пришли в The Cure, группа повернулась к поп-музыке — эти события связаны?

— The Cure всегда были поп-группой. Точнее говоря, они стали ей где-то начиная с 1983 года, после выхода синглов «Let's Go to Bed» и «Lovecats». Я присоединился к группе после выпуска альбома «Kiss Me Kiss Me Kiss Me», на котором было несколько больших поп-песен. После того как я присоединился к The Cure, группа стала невероятно популярной, но я не могу себе приписать эту заслугу (смеется). С моим появлением в группе ее звук изменился — стало больше синтезаторов. Кроме того, я оркестровывал музыку группы — писал партии струнных, духовых. Можно сказать, что моя роль в группе — самая объемлющая.

The Cure — «Fear of Ghosts»

Так зазвучали The Cure с участием Роджера О'Доннелла — трек с альбома «Disintegration»

— Почему вы вообще решили присоединиться к The Cure? Вам была интересна их музыка?

— Признаться, я не очень хорошо был с ней знаком. Я не был записным поклонником The Cure. Мой лучший друг играл там на барабанах, и он мне дал послушать их новый альбом. Это был как раз «Kiss Me Kiss Me Kiss Me». Мне он очень понравился. Вот тогда я подумал, что было бы хорошо оказаться в этой группе. Так и получилось.

— Говорят, что вы большой поклонник синтезаторов фирмы Sequential Circuits. Почему именно ее?

— В 1980-х, когда я играл в синти-поп-группах, Sequential делала лучшие полифонические синтезаторы. Moog делала только хорошие монофонические инструменты. Тогда я выступал на сцене, окруженный синтезаторами Sequential — у меня было пять разных моделей. Позже я крепко подружился с Дейвом Смитом, который основал эту компанию и проектировал инструменты. А сейчас я отошел от них и вернулся к Moog'ам.

— Когда и почему вы переключились с рока и электроники на сочинение музыки для фортепиано и камерного оркестра?

— Это было где-то в 2009-м. У меня есть друг — виолончелист из Торонто. Она попросил меня что-нибудь написать для него. Забавы ради. Я написал дуэт — для рояля и виолончели. Мы его исполнили. По-моему, неплохо вышло. Затем руководитель камерного оркестра, в котором играет мой друг, обратился ко мне с просьбой написать что-нибудь для оркестра. Это было страшно поначалу, но я написал.

Балет — это совершенно другой мир, максимально далекий от рок-музыки, в которой я пребывал.

Мне нравится бросать себе вызов — браться за задачи, которые не слишком удобны, и проверять, справлюсь ли я с ними. Когда ты пишешь музыку для рок-группы, у тебя есть всего четыре или пять красок — гитара, бас, барабаны, клавиши. У оркестра таких красок 25 или даже больше. Писать рок-музыку мне больше неинтересно. Это очень ограничивает.

— Что вас связывает с классической музыкой?

— Мои мама и папа играли в оркестре. У мамы была большая коллекция пластинок с классикой — старых, еще на 78 оборотов, — такие тяжелые, их даже не из винила делали. Мама очень любила Рахманинова. Классическая музыка меня окружала, хоть я не очень в нее погружался.

— Вы учились композиторскому мастерству?

— Нет. Я занимался музыкой в школе. Я самоучка. Как я уже говорил, в рок-группах я делал оркестровки — писал и струнные, и духовые, так что эта область была для меня интуитивно понятна.

— А когда вы заинтересовались балетом?

— В 2012-м я оказался на гала-представлении балета Андриса Лиепы в Лондоне. Я первый раз в своей жизни был на балете! Кстати, в этом гала танцевала Мария Семеняченко, которая будет танцевать в моем балете «Орфей и Эвридика». Там меня впервые посетила мысль, что надо бы написать что-нибудь для балета. Для меня балет — это совершенно другой мир, максимально далекий от рок-музыки, в которой я пребывал. Потрясающе интересный вызов.

— Расскажите подробнее о балете «Орфей и Эвридика».

— Идея принадлежит моему другу и продюсеру Татьяне Токаревой и хореографу Никите Дмитриевскому. Татьяна отправила Никите послушать мой последний альбом «Love and Other Tragedies», который состоит из трехчастных пьес на сюжеты классических любовных трагедий — о Тристане и Изольде, Шахерезаде, Орфее и Эвридике. Никите очень понравилась музыка, и он попросил развить заключительную тему из «Орфея и Эвридики» в одноактный балет. 15 декабря мы покажем одну сцену из «Орфея и Эвридики» в Кремлевском дворце на вечере «Christmas Балет Гала», который организовывает мой друг и, можно сказать, учитель в мире балета — Андрис Лиепа. Костюмы к этой постановке сделал замечательный парижский дизайнер Иракли Насидзе — это будет что-то вроде трейлера ко всей постановке, которая состоится в следующем году.

Роджер О'Доннелл — «Орфей и Эвридика» (фрагмент)

— А вы слышали «Орфея» Стравинского? Ваша музыка к «Орфею и Эвридике» как-то связана с балетными традициями?

— Конечно, я слышал Стравинского. Начиная с 2012-го, когда я влюбился в балет, я глубоко погрузился в искусство танца и музыки для танца. Мой любимый композитор — Чайковский, но и Стравинский мне тоже очень нравится. Моя музыка не связана напрямую с балетной традицией. Скорее она — что-то вроде синтеза всего, что я когда-либо слышал, в том числе и балетной классики.

— Какую музыку вы сейчас пишете?

— Мой главный проект — это балет «Портрет Дориана Грея», над ним я работаю третий год. Я надеюсь, что в следующем году нам удастся его поставить. Это большая работа, которая, я думаю, станет определяющей в моей карьере. Еще я недавно написал сюиту для фортепиано и струнного квартета, основанную на стихотворении «Crows Fall» Теда Хьюза. Это тоже музыка для танца. Я написал ее для своей подруги Вероники Парт, примы Американского балетного театра. Мы поставим танец с одним потрясающим хореографом и снимем его на видео, используя новую технологию съемки панорамного видео.

— Не могу не спросить вас о недавно объявленном туре The Cure, который, по слухам, будет прощальным. Также говорят, что The Cure будут исполнять неизвестные песни. Какие?

— Вы не можете не спросить, а я не могу вам ответить (смеется). Все раскроется 10 мая — в Новом Орлеане.

Понравился материал? Помоги сайту!