Кейдж с телками

Электронный музыкант Стас «Hmot» Шарифуллин продолжает мониторить новую российскую и зарубежную электронную музыку.

Kotä Records — еще один новый российский лейбл, который сегодня выпускает неочевидную электронику в абсолютно разных форматах: от генеративных веб-скриптов, «живущих» на сайте лейбла, до красиво оформленных виниловых пластинок. Коллектив артистов Kotä Records подобрался соответствующий: например, московский музыкант и художник, конструктор синтезаторов и создатель концептуальных арт-объектов Дмитрий ::vtol:: Морозов, его более возрастной коллега Эдуард Срапионов, он же Papa Srapa, — инженер-маргинал из Ростова и многие другие. Мы пообщались с двумя основателями лейбла — музыкантами Глебом Глонти и Михаилом Мясоедовым, он же Brinstaar, по поводу того, что же представляет собой их лейбл сегодня и чего ждать от Kotä Records в ближайшем будущем.

(В окошке скайпа появляется надпись: «Brinstaar is making final makeup and trying to find silver raincoat».) 

Глеб Глонти: Похоже, все в сборе. Я тоже хотел сделать крутую фразу, но не успел придумать. Думаю, надо поставить какой-то мощный саундтрек к беседе.

Михаил Мясоедов: «Randrone»!

Глеб: Ну, кстати, почему бы и нет. Потише только. Про него и расскажем сначала.

— Отлично, рассказывайте! 

Глеб: У нас на лейбле есть артист solo.op, Саша Сереченко, — он даже не то чтобы просто какой-то артист подписанный, а скорее наш близкий друг. Мы вместе делаем несколько совместных музыкальных проектов, и на лейбле он тоже выполняет ряд определенных функций. Так вот, это его сольный проект, а «Randrone» — первый релиз. Саша программист, и если другие увлечены аналоговыми методами извлечения звука, он очень увлечен цифровыми. «Randrone» живет только в браузере, только в данный момент. Точнее, так: живет эта штука всегда, но ты становишься ее свидетелем, когда посещаешь страницу. Она написана на языке Pure Data и напрямую работает с ресурсами компьютера. Вообще это в доску цифровой релиз — даже не какие-то файлы, а вообще то, что без компьютера не существует. Саша долго нас убеждал, что это именно релиз, а не арт-проект, и в итоге мы согласились. Точнее, Миша сразу вкурил, а я поначалу долго говорил, мол, иди в галерею, зачем тебе лейбл. А он в ответ говорил, что мы дураки и это надо выпускать.

Джон Кейдж наш релиз, я думаю, заценил бы.

— А почему на странице релиза цитаты Бирна и Кейджа? 

Глеб: Дэвид Бирн создал проект — «звуковой дом»: с помощью аналоговых средств — труб там, всяких штук, на которых ветер играет, еще чего-то — построил постоянно звучащее сооружение. Его цитата — как раз про этот дом. Ну и Джон Кейдж наш релиз, я думаю, заценил бы — музыку, которую никто не написал. Точнее, которую пишет сам слушатель в зависимости от того, какие у него в данный момент на компьютере открыты программы и вообще насколько его компьютер мощный.

Миша: Там получается, что алгоритмы не только завязаны на всякий «рэндом», случайные штуки, но и напрямую зависят от параметров конкретного компьютера, с которого идет воспроизведение. Поэтому релиз будет звучать у всех по-разному.

— Я правильно понимаю, что это не единственный ваш проект, основанный на такой философии? В смысле, как у Кейджа или там Пьера Шеффера, что все вокруг есть музыка. 

Глеб: О да, ты сам напросился. Сейчас мы тебе расскажем про наш проект Raga50.

Миша: Другое название — YCHIAA, «You Can Hear It Anywhere Anytime».

Глеб: Суть проекта вот в чем. Ток, который у тебя в розетке, холодильник, трансформатор во дворе — все издает звук с высотой тона 50 Гц. Твое ухо научилось его отфильтровывать, и поэтому ты редко обращаешь на него внимание. По сути, это город поет на 50-герцевой частоте.

Миша: Да, в электрической сети у нас примерно 50 Гц переменного тока, что дает кучу звуковых наводок, которые шумят буквально везде. Пройдись по улице вечерком, послушай, например, фонари — они звучат именно на этой ноте. Вообще все звучит: холодильники, электрические шнуры, любые помехи и т.д. Их голоса мы используем для нашей городской «раги».

Глеб: Традиционная индийская рага как раз об этом, если посудить. Не о городе, конечно, а о звучании пространства, гармониях окружающей природы. В раге всегда есть основной музыкальный тон, и у нашей, городской, он равен 50 Гц.

Миша: Получается так — кто-то из нас нажимает пальцем на провод, не втыкая его никуда, и с этого начинается музыка. Я чаще всего играю на айфоне, включая на нем дрон, кратный 50 герцам, и модулируя звук из динамика полостью рта. У нас есть трек «Road Raga», мы его записали, когда ехали вместе с Сашей Сереченко на концерт и застряли в пробке, — просто устроили горловое пение под 50-герцевый дрон плюс звуки автомобиля и прочее вокруг. «Потеряна связь со спутниками».

Глеб: Саша как раз играет на этом проводе, навешивая на него кучу разных эффектов. Я тоже использую айфон, его фидбек от колонок, и модулирую все это также полостью рта. То, про что рассказывает Миша, — как раз хороший пример городской раги. Перед своим концертом в Питере мы ходили и записывали, как пищат светофоры, троллейбусы и прочее, а потом я это включал со сцены.

— Получается, что в ваших проектах как бы отсутствует фигура художника, если вообще можно так выразиться? 

Глеб: На самом деле хрен его знает. Наверное, совсем-то фигура художника не отходит на второй план, просто на первый план выходит именно «генеративная», самовоспроизводящаяся часть. Мы как-то сидели на кухне и рассуждали на разные темы, и как раз Саша, кажется, сказал, что вся жизнь состоит из фидбеков и дисторшенов.

Миша: Да, повторения и искажения, из них все и состоит. Положительная обратная связь, отрицательная обратная связь и искажения. Художник — просто инструмент для переноса божественного послания в наш мир. Так что он и не должен быть на первом плане.

Глеб: В нашей жизни вообще все очень случайно. Мы просто думаем, что есть какая-то причина и есть следствие, тогда как на самом деле все происходит случайным образом по каким-то неведомым законам. Так что роль художника — это вообще иллюзия.

— То есть нет никакой отправной точки? Ни границ, ни оценочной системы, ни каких-то представлений о том, как делать правильно, а как нет? 

Миша: Именно так. Чем больше уверенности у артиста в том, что он делает, тем больший вес имеют его действия. Как говорится: «Традиция? Я и есть традиция».

Глеб: Да, ты хорошо сказал. Я бы добавил, что система есть, но каждый ее для себя сам определяет. И чем эта система прозрачнее, чем меньше в ней внешнего, оценочного или сравнительного, тем чище результат.

— По-вашему, если начать привносить в творчество какие-то сверхсмыслы, чистота теряется? Вот есть такой русский философ Федор Гиренок: «Современное искусство перенасыщено интеллектуальными фантазиями. И поэтому от него тошнит». 

Глеб: Мне кажется, мы с этим Гиренком говорим об одном и том же. Типа — вот человек изначально чист и светел, пока не начинает примерять на себя различные одежки, манеры. Чем они естественнее, тем он чище и светлее. Но если в этом процессе человек начинает думать о том, как бы стать более естественным, — он эту самую естественность убивает. Короче говоря, начинаешь думать о том, как стать чище, — все летит к чертям. А вообще меня тошнит от терок про современное искусство. Люди занимались, занимаются и будут продолжать заниматься искусством. Это вообще не пойми что. Разве есть четкое определение искусства?

Повторения и искажения, из них все и состоит.

— Смотря с какой точки зрения.

Глеб: Вот именно, разных точек зрения много, и это круто. От этого появляется еще больше предметов искусства. И те, кто их обсуждает, могут говорить что угодно — это их хлеб, я это понимаю.

Миша: Когда человек творит, он соединяет какие-то свои внутренние точки, через которые проходит божественный свет, в одну линию, и луч, проходящий через созданный коридор, в итоге и превращается в произведение. А интеллект тут как раз может помешать. Он уместен только на стадии подготовки, во время творчества интеллект не нужен, более того, мешает. Художник — инструмент для фокусировки и фиксации.

— То есть, допустим, есть какой-то объект искусства, который мы ощущаем на уровне эмоциональном или даже физиологическом, вот как ваш 50-герцевый проект. И пытаться накрутить какие-то смыслы — занятие бесполезное и даже бестолковое? Есть такой заезженный пример про толкование «авторского замысла», когда в классических литературных произведениях из школьной программы «синие занавески в комнате символизируют тоску героя по Родине», — вы против именно этого? 

Миша: Не то чтобы против. Но иногда лучше внимательно что-то послушать или посмотреть, заглушив поток мыслей. Хотя критики способны провести крутую аналитическую работу. Читаешь и думаешь: «Это вот я все сделал, да? Ну ничего себе...»

Глеб: А я скорее против того, что люди сваливают все на причинно-следственные отношения. Вот, мол, синие занавески и тоска по Родине. А может, у него краска розовая кончилась? А может, это вообще привет дадаисту Иванову, но об этом никто не догадался.

— Сразу вспомнил это видео с Мамоновым. Комментарии тут классные: «Когда ты в курсе системно-векторной психологии, то легко понять и определить его состояние как звуковой вектор». Или вот еще: «Поток подсознания. Читайте Джойса, господа, и в ваших головушках просветление будет». 

Глеб: «Мне кажется, это он про наркотики (грибы, амфетамины). Вроде спишь, а вроде не спишь».

— Там, кстати, есть правильный ответ: «Вот это БЕСПРЕДЕЛЬЩИК! Я тащусь!» 

Глеб: Я называю это «синдромом арт-директора». Когда человек не может просто принять какой-то объект как данность, и он такой: «Та-а-а-к, ну а о чем это? Ну-у-у-у, а почему бы не добавить сюда еще вот это? Или сделать вот так?» Блин, да просто послушай и заткнись уже.

— В интервью снова лезет Гиренок. «Допустим, тебе спать хочется, а заснуть ты не можешь. А ты — интеллигентный человек. То есть ты берешь “Улисса”, читаешь и засыпаешь. Джойс — фармацевт. Он производит снотворное для интеллигенции». Еще дальше он говорит, что роман Пруста для интеллигента — как стакан водки для алкоголика. И потом: «Кто-то любит есть паштеты, а кто-то — музыку Шнитке». 

Глеб: Кто вообще этот Гиренок? Какой умный мужик!

— Извини, я просто к интервью не готовился. Подумал, раз у вас все по теме импровизации и генеративной музыки, пусть тогда и интервью само себя «генерирует». Гиренка я тоже случайно нашел как-то в книжном магазине в разделе философии, ни разу до этого про него не слышал. Полностью, кстати, так и не прочел, просто книжка сейчас как раз открыта рядом, так что, считай, выпендриваюсь. 

Глеб: Он очень умный. И ты молодец, сразу все понял.

Миша: А мне кажется, что когда произведению искусства требуется какое-то объяснение — оно не очень удалось.

Глеб: А мне — что если человек требует объяснения, он просто не хочет подумать. Точнее, даже не подумать, а увидеть или воспринять. А как раз от «подумать» и начинаются все эти синие занавески.

За день наработался, устал, пришел домой, а там — Стив Райх.

Миша: Люди музыкой всегда передавали то, что не получается передать словами. Раньше же музыка была либо элитарной, либо народной, причем в обоих случаях функция была одна и та же.

— Какая?

Глеб: Затащить бабу в постель. Вот какая у музыки всегда была функция!

Миша: Ха-ха, это да. Вообще я про передачу той информации, которую нельзя выразить словами. Попытку приоткрыть щель между мирами. А сейчас, к сожалению, музыку часто воспринимают как фон.

— Пример с бабой тоже про передачу информации.

Глеб: Это вообще основное. Передача информации о том, что ты крутой мужик. И вообще, пойдем уже скорее, я стою тут крутой с гитарой, разве не видишь? Ну и музыка как фон — это прекрасно, Брайан Ино бы порадовался.

Миша: Фон — это тоже неплохо, но стоит к этому относиться аккуратно. Ведь музыка в качестве фона позволяет, например, запустить процесс метапрограммирования человека, который по своей сути — биокомпьютер.

— Метапрограммирование — это, прости, программирование программ? Вот чувствовал я, что не стоит упоминать Гиренка всуе. 

Миша: Вроде того. Метапрограммирование — создание программ, которые сами порождают программы. У Джона Лилли про это много хорошего написано.

Глеб: В общем, осторожнее, когда слушаешь музыку в качестве фона, а то можешь потом пойти и убить кого-нибудь. Всегда будь внимателен, когда покупаешь пластинку! Блин, Гиренок испортил нам все интервью, паразит, я сейчас половины сказанного не понимаю.

— Давайте дальше про фоновую музыку. 

Глеб: Миша, объяснись!

Миша: Значит, так. Опера и кинематограф приучили людей к тому, что музыка может быть просто фоном к разным жизненным ситуациям, и довольно большая часть людей уже не воспринимает музыку отдельно. Это ставит их в опасное положение по вышеупомянутым причинам. А потом начинаются всякие неврозы, психоаналитики и т.д. Например, я проводил эксперименты — спал под разную музыку и потом анализировал, как она воздействует на сновидения. В общем, я о том, что формирование саундтрека к своей собственной жизни невесть каким образом напоминает мне хождение финских туристов по джунглям Амазонки: «О, какой большой паучок! Ой, он на меня прыгает! А-а-а-а-а!»

Думаешь, при таком раскладе не врубят в авангард?

Глеб: Да, как в «Заводном апельсине», где музыка — один из методов воздействия на главного героя. А вообще Миша шутит. Это же музыка, она безобидна.

Миша: Ага. Мне как-то сказали: «А что это вы такую страшную музыку выпускаете?» Я говорю: «Страшную? Страшную музыку на “Радио Шансон” ставят». Вот там она реально страшная.

— Кстати, о музыке. Вы себя позиционируете как авангардный лейбл, правильно? 

Миша: В широком смысле — да. Для нас авангард — это когда с ходу не прилепишь, грубо говоря, стилистический ярлык. Когда люди ищут какие-то новые способы самовыражения. Если провести аналогию со зданиями, то это когда получается что-то необычное, например, Sagrada Família вместо обычного готического собора. Честно говоря, мне не очень нравится слово «авангард», как и определение «экспериментальная музыка». Все это отдает каким-то ненужным пафосом.

Глеб: Да, это все гребаные академисты. То, что ты любишь Кейджа, не делает тебя элитарным. Просто ты любишь Кейджа. А кто-то любит шансон. Просто шансон может быть для кого-то более понятен, хотя, как выясняется, не для всех. Миша, например, не понимает.

Миша: Ну да, одна из моих любимых форм музыки — это сесть где-нибудь в случайном месте и послушать, что вокруг звучит. Часто люди просто неправильно интерпретируют слово «музыка». Мурчание кошки, скажем, — это тоже музыка. Или шум холодильника. Просто, например, я считаю, что это она и есть. А кто-то считает, что музыка будет, если включить радио.

— Ясно. «Кто-то любит паштет, а кто-то — музыку Шнитке». 

Глеб: Вроде того. Любишь Шнитке? Молодец, люби дальше. Но почему-то многие думают, что если ты не смотрел, например, нового Джармуша или не читал Кастанеду, то ты лошара.

— Тем не менее условный Лепс собирает стотысячные стадионы, а условный Стив Райх — аудиторию, ну, в тысячу человек. 

Миша: Мейнстрим специально занимается исследованием того, что именно притягивает большинство людей с разными вкусами. Я вот за это очень Мадонну люблю, она очень четко это делает.

Глеб: Просто так сложилось. Ты прикинь, если аудитория «Радио Шансон» начнет слушать Райха, это же начнется адуха. За день наработался, устал, пришел домой, а там — Стив Райх. Вот всякие бездельники сидят дома, им делать нечего, они и слушают всякую заумь, а потом еще обсуждают, обмениваются своими взглядами. А тут хлеб надо собрать и корову подоить. Да ты прикалываешься? Какой Райх, какой Шнитке? Иди-ка ты на хер, и еще вилами тебе вдогонку. Вот это, я считаю, стиль.

— То есть ваша музыка — просто нишевая? 

Глеб: Ну вот смотри. Есть, например, всякие деятели искусства, которые постоянно твердят: мол, ребята, не убивайте друг друга, одумайтесь, живите в мире, природа-птички, все классно. Их мало кто слушает, так теперь они что, нишевые? Так и мы — я бы не сказал, что мы нишевые, нас просто мало кто слушает.

Миша: Но мы планируем закупить Ferrari, Lamborghini и белые шубы, чтобы объяснить всем, что и такой музон вполне достоин быть мейнстримом.

Глеб: Ага, а если ты не согласен — мы тебя из пушки бэнг-бэнг! У нас нет пафоса, что мы, мол, такие все элитарные и недоступные. Мы и лейбл начали делать для того, чтобы количество подобной информации немного уменьшить, а то все чересчур серьезные. Мы вот знаешь что думаем сделать? В авангарде начать такую же тему, как в гангста-рэпе. Из пушек стрелять друг по другу, телки, бассейн. Вот это движуха. А то сидеть в зале консерватории, рассчитанном на сто человек, — это не очень круто. А тут телки, кокос. Думаешь, при таком раскладе не врубят в авангард? Да еще как врубят, будут слушать как миленькие!

— Вы меня извините, конечно, по мне, это очень похоже на побег от реальности. Вот как Kraftwerk закрывались в своей студии, только у вас это такая закрытость через иронию. 

Миша: Прости, а что такое реальность?

— Ну, например, объективно существующий мир. 

Миша: Реальность — это коллективная визуализация, не более того. Давайте всем миром представим, что у деревьев есть глаза, и мы их увидим, ноу проблем. Земля вот раньше была вроде как плоская, на слонах, а сейчас это геоид. Вроде как. Я видел фотографии и учил физику.

Глеб: Восприятие и есть реальность, как говорил Чубайс. Я вот до сих пор не верю, что Земля круглая. По-моему, слонов просто в фотошопе подтерли. Понимаешь, о чем мы?

— Вроде того. Мир вокруг есть сон Будды. Или макаронного монстра, кому как нравится. 

Глеб: Вот ты сейчас напишешь про Lamborghini, потом еще народ подтянется. Думаешь, гангста-рэп как начинался, сразу было круто и брюлики? Ты пока пиши про гангста-авангард и телок, а лет через десять мы с тобой вместе выступим на «Грэмми».

Миша: Будем стрелять по люстрам из калашей. Такой трек!

Глеб: Кстати, да, реальный трек. Вышли и расстреляли люстру на хер. Люди кричат, ахают, охают, и все записывается. Блин, чувак, я покупаю!

— Хорошо, спрошу по-другому. Вот ваша коммуникация со слушателями — нет ощущения, что она односторонняя? В том смысле, что вы изначально используете такой музыкальный язык, который, если уж честно, все-таки гораздо дальше от масс, чем у какого-нибудь условного Ивана Дрона. 

Глеб: Да ну! Как будто есть какая-то прямо ключевая разница между музыкой этого Ивана и, например, Миши. Это же любой может понять, достаточно просто успокоиться и закрыть глаза. Да можно даже глаза не закрывать, просто привести свою жизнь в порядок. Любой шум океана, пение птиц — это все одно и то же. И Иван Дрон, конечно же.

Миша: Я вот вообще думаю, что наша музыка идеально подходит для медитации. Точнее даже, мне это наши русские йоги говорили, из тех, кто преподает. Иван Дрон, кстати, круто. Я сайд-проект такой дроновый заведу!

— Только если коллаб.

Миша: О'кей, забились.

— Что у вас, кстати, по ближайшим релизам? 

Глеб: Буквально на следующей неделе, может, даже на этой будет релиз Фернандо Високиса, это парень из Бразилии. Мы выпускаем альбом о его приключениях в Сеуле. Кстати, он попросил передать привет его бабушке. Вот, читай.

Дальше будет винил от Марко Фиерро Мендосы — это очень крутой парень из Мексики. С ним такая история: он изначально хотел выпускаться на Umor Rex, это местный модный лейбл, про который пишут The Wire с «Питчфорком», к тому же Марко знает владельца. Он хотел встречаться с ним по поводу релиза, но случайно залайкал какой-то наш пост в Твиттере, мы как-то круто заобщались и ему такие: «Давай к нам, на хер тебе твой мексиканский лейбл!» Ну, он и согласился. Теперь Марко наш агент там, и он реально очень рад, что его выпускает лейбл из России, всем об этом рассказывает. Мы очень хотим привезти его на презентацию пластинки. Посмотрим, как там по деньгам выйдет.

Миша: Мочим конкурентов, забираем артистов! Диз из ганста, мазафака!

— Свэг. А как вы вышли на ::vtol:: и Papa Srapa?

Миша: Познакомились с ними в Питере на «Электромеханике». Выступали на одной сцене и потом оказались в общей гримерке, где устроили еще один концерт. Папа — он из Ростова, я и сам оттуда, в общем-то, и был страшно рад встретить такого земляка. Он мне, кстати, реально в отцы годится. В общем, в итоге я погрузился в тачку и поехал к нему в Ростов. Мы все записали, он даже в какой-то момент, когда играл, просто вырубился и в бессознательном состоянии водил руками по своему самодельному аналоговому тач-синтезатору.

— В смысле — вырубился?

Миша: Ну, не знаю. Потерял связь с тем, что ты называешь реальностью.

Глеб: А Дима ::vtol:: создает всякие инсталляции и все такое. Мне нужно было кое-что сделать, тоже своего рода инсталляцию, в общем, я ему написал на Фейсбуке, и изначально мы начали общаться вообще не по поводу музыки. После выступления в Питере он сразу уехал, поэтому мы как-то не особо познакомились. Но зато потом, когда обсуждали уже другой проект, заобщались. Я ему рассказал, что мы выпускаем Папу, и оказалось, что они знакомы очень давно, периодически общаются и подкидывают друг другу всяческие идеи, так, по жизни. Мы предложили им издать совместный релиз, они согласились. Готовили его целый год: дизайн, мастеринг, сама запись. В итоге, когда мы пластинку показали, им очень понравилось.

Миша: Так получилось, что я вообще, по сути, спродюсировал часть Papa Srapa. Тогда в Ростове он отыграл часа два материала, а надо было минут 30—40. И он меня попросил поработать над записью, подготовить все, свести. Я сделал как сам считал нужным, ему понравилось.

— Кстати, у вас, если я правильно все понял, какое-то особое отношение к оборудованию, синтезаторам?

Миша: Скажу так: каждый девайс имеет свой интерфейс, который сильно влияет на то, что ты делаешь. Приезжай к нам в субботу в Зеленоград, увидишь два крутых модульных синтезатора. Мы в местном «Кинематографе» делаем вечеринки, там буду играть я и наш новый музыкант Никита Олейник, единственный в России обладатель системы Buchla 200.

Глеб: Ага, приезжай из Красноярска.

Миша: Блин, а я думал, что ты из Москвы. Все равно приезжай!

— Не вопрос. Будем делать Ивана Дрона. 

Понравился материал? Помоги сайту!