Михаил Борзыкин: «Я не ухожу из протеста»

13 апреля в клубе «Б2» группа «Телевизор» отмечает 30-летие. «Я буду думать своей головой», — в 1980-х пел юный Михаил Борзыкин со сцены Ленинградского рок-клуба, зная о том, что из-за колонн за его выступлениями внимательно наблюдают сотрудники спецслужб. «Телевизор» одним из первых в рок-клубе стал исполнять песни, написанные не на языке метафор, а на языке газетных памфлетов, которые транслировали идеи, шедшие вразрез с официальной политикой государства. В отличие от многих бывших друзей по рок-клубу, Михаил Борзыкин и сейчас не изменяет своим принципам — клеймя в песнях «неохристочекистов», выступает против автократической власти, реставрации империи и патриотической пропаганды, хоть и опасается стать жертвой охоты на «национал-предателей».

— До «Телевизора» вы играли арт-рок в группе «Озеро».

— Да, меня пригласили туда клавишником. Результатом этого сотрудничества стал распад группы «Озеро». Два гитариста ушли со мной в новый проект «Телевизор». В феврале 1984-го мы начали репетировать программу для вступления в рок-клуб. А до этого я играл в трех или четырех группах начиная с 8-го класса.

— Сейчас кажется, что у группы «Телевизор» строгая концепция, соответствующая названию: социальные и протестные песни, связанные с повесткой дня. Как вы когда-то говорили: «Я даю информацию». Эта концепция была с самого начала?

— Никакой концепции не было. Было желание играть музыку на русском языке. Мы были поклонниками новой волны и хотели делать музыку в этом стиле. Хотели избежать блатняка и совка, то есть примитивной гармонии, ритмики и вокальной мелодики. У нас был снобистский подход студентов колледжа. Никакой социальной направленности мы в себе не культивировали — если послушать внимательно 11 альбомов «Телевизора», то можно понять, что у нас много песен о любви и песен психофилософской направленности. Политической группой нас называют журналисты, которые не послушали и половины наших записей.

«Телевизор» — «С вами говорит телевизор»

— Когда вы были в рок-клубе, к кому вы испытывали наибольшую близость? Группы-то были разные — и стилистически, и идейно. В какой «Телевизор» был компании?

— В 82—83-м мы подолгу занимались мазохистским прослушиванием песен Гребенщикова, пытаясь разгадать ребусы в его текстах. Нам нравился новый образный язык, который создал Борис. Мы были поклонниками модной группы «Странные игры» — они играли ска и были вдохновлены Madness, которые нам тоже очень нравились. Мы любили электронную группу «Мануфактура» и многие другие. В 1984-м в рок-клуб вступили «Кино», «АукцЫон», «Телевизор». Мы пытались общаться со всеми — обсуждали концерты друг друга, хвалили и подсмеивались. Это был один творческий борщ, в котором все варились.

— Как вы относитесь к мифу, что рок-клуб был придуман сотрудниками КГБ и управлялся комсомольскими работниками, чтобы дать выход молодежному протесту?

— Наверное, так оно и было, но мы об этом не знали, и нам было наплевать. Мы хотели добиться возможности исполнения наших песен. Первый альбом у нас был а-ля «Аквариум» — психофилософский, а потом само время нам продиктовало новые песни. Тут мы столкнулись с сопротивлением внутри рок-клуба — нас попросили некоторые песни не исполнять. Это называлось литовать программу — показывать их цензору. Мы начали нарушать эти запреты — за этим последовали наказания. Типа полгода группе запрещено играть где-либо, а без штампа рок-клуба группу не выпускали на концерты. Это была наша личная борьба. Конечно, мы понимали, более того, даже пели: «Там за колонной дядя с бетонным взглядом» — имелись в виду сотрудники КГБ. Да, они там присутствовали, нам их показывали — и, как потом выяснилось, среди них были люди сочувствующие и не удержавшие или не захотевшие удержать ситуацию под контролем. Буквально через год после первых наказаний произошел прорыв — нас перестали наказывать за тексты.

«Телевизор» — «Сыт по горло»

— Существует история, которую очевидцы вспоминают по-разному, — о том, как после отмены фестиваля рок-клуба 1988-го вы спровоцировали и возглавили протестное уличное шествие к Смольному. Хотелось бы услышать вашу версию.

— Это был ежегодный фестиваль рок-клуба — там должно было групп 20 выступать: «Аквариум», «Алиса», Саша Башлачев, «Объект насмешек». И вдруг за день совет рок-клуба внезапно столкнулся с тем, что фестиваль, который должен был пройти на Зимнем стадионе, отменяют по причине несоблюдения пожарной безопасности. Ситуация была безнадежная. Все понимали, что это цензурный запрет, и опустили руки. Кто-то в качестве шутки предложил мне собрать людей и идти на Смольный. Я подумал, что можно попробовать: я начал что-то кричать людям, которые приходили покупать билеты. Когда нас собралось где-то 50 человек — мы двинулись к Смольному. Люди из окон спрашивали: «Зачем идете?» Мы говорили: «Рок-фестиваль запрещают». Они спускались из квартир и присоединялись к нам. Писали плакаты на ходу. У Таврического сада нас была уже приличная толпа — мне показалось, что больше 2000 человек. Там нас перекрыли кордоны милиции, мы пошли на нейтральную полосу, и Коля Михайлов, президент рок-клуба, вел переговоры. Я взял мегафон и попросил людей, чтобы они не расходились, сели на асфальт и ждали итогов переговоров. В результате разрешили фестиваль проводить.

— Забавно, что во времена рок-клуба многие руководители нашей страны, включая губернатора Матвиенко и президента Путина, были где-то недалеко от него. Могли они ходить к вам на концерты?

— Судя по тому, что Путин любит группу «Любэ», он навряд ли испытывал интерес к рок-клубу. А вот про Медведева ходит байка, что он даже играл где-то на бас-гитаре. Это скорее всего утка. А Матвиенко вроде бы приходила и устраивала комсомольский разнос руководству рок-клуба: у вас тут все стены исписаны, и что за фашисты собираются. Я сам при этом не присутствовал, но очевидцы рассказывают, что она была в ярости. Как она еще могла относиться к року, если ей нравился Валерий Леонтьев.

— В те времена «Телевизор» был такой же важной группой рок-клуба, как «Алиса» или «АукцЫон». Почему он в какой-то момент выпал из официального канона рока и рок-клуба? Вы пытались для себя объяснить, почему ваши песни не крутят на «Нашем радио»?

— Они периодически ставят какие-то наши песни, но, чтобы попасть в тяжелую ротацию, нужны менеджерские усилия и определенный материал. Боюсь, что большинство наших песен просто не подходит. Мы и с Козыревым знакомы хорошо — при нем ситуация на «Нашем радио» была для «Телевизора» не лучше.

Это вам не творческие плевки в небо, это жизнь, это интереснее.

Мы в начале 1990-х ослабили попытки удержаться на стадионном уровне. Возникли другие интересы — мы сделали свою студию звукозаписи, поездили по Европе, посмотрели, как живут музыканты там. У нас возникло некоммерческое отношение к музыке — мы начали экспериментировать. Хотели довести себя до международного состояния. Писать хиты вроде «Сыт по горло» нам было уже неинтересно. Мы ждали, что произойдет срочная европеизация России — всем цветам будет место для роста и людям потребуется разная музыка, в том числе и не слишком простая. А в этот момент надо было наращивать менеджерский потенциал, искать хороших продюсеров, надо было ложиться под контракты, надо было играть на совместных тусовках со всякими Муромовыми и Серовыми — что и сделали многие наши коллеги. У «Телевизора» были похожие предложения — разговоры велись с Шульгиным и Стасом Наминым, но мы выбрали другой путь. Поэтому на этот поезд не попали.

«Телевизор» — концерт в «Программе А» (1993)

— Когда вы закончите новый альбом — вы обещали его еще зимой?

— Я честно собирался (смеется). Но потом случился Майдан — я наблюдал за этим событием по украинским телеканалам в прямом эфире и настолько был взбудоражен этой ситуацией! На Майдане произошла народная революция. Украинцы — молодцы. Прогнали зарвавшегося хама-президента. Я рукоплескал тем, кто вышел на Майдан и стоял там три месяца подряд. Я отслеживал все это в прямом эфире. Мне показалось, что это важнее, чем запись песен, которые мы и так уже играем на концертах.

— Вы не хотели поехать на Майдан?

— Было желание — я постоянно созванивался с друзьями из Киева. Нас даже хотели позвать выступить на Майдане, однако не получилось. Но мои друзья, киевские музыканты, там выступали и рассказывали в подробностях, что происходит. Я за этим очень внимательно слежу и сейчас, потому что это событие важно не только для Украины, но и для России. Это вам не творческие плевки в небо, это жизнь, это интереснее.

— Вы не изменили своего отношения к событиям на Майдане со временем. Вы считаете, что это того стоило?

— Я — романтик. К сожалению, революции часто не обходятся без кровавых трагедий. Но без событий на улице Грушевского не было бы нынешней ситуации — теперь патерналистская модель общества стала менее реальной для Украины. И это позволяет всем нам верить и надеяться, что люди не рабы, что им не нужен начальник, им не нужен Богом избранный президент, как многие у нас считают. Майдан до сих пор контролирует власть и влияет на ее решения. Я надеюсь, у украинцев получится. У нас ситуация гораздо более запущенная. Наш страх перед революциями, который культивируется Кремлем, загоняет нас в состояние великоимперского шовинизма: как скажет император, так и будем жить. Тому доказательство — события в Крыму, который был бессовестным образом захвачен в результате спецоперации. Многие в России закрывают на это глаза — так работает имперская кнопка, на которую нажали эти Киселевы, Соловьевы и прочие пропагандисты. У нас она есть, к сожалению, — мы слишком долго были рабами системы. И вот выяснилось, что мы разделены, но это продлится недолго.

— Почему недолго?

— Такие периоды патриотизма я проходил на собственной шкуре в 1980-х. Когда нас на школьных линейках учили ненавидеть сначала Америку, потом Китай, потом снова Америку. Рассказывали, что они придут и захватят все наши ресурсы и что вообще там не жизнь, а ад. Это быстро переставало действовать именно потому, что был перебор. Мозг устает от непрерывной пропаганды и начинает блокировать эту информацию. Я надеюсь, что накопление этой усталости не займет 70 лет.

«Телевизор» — «Заколотите подвал»

— Не боитесь оказаться записанным в «национал-предатели»?

— Очко не железное, как говорят. Поэтому опасения есть. Тем более что уже начали отменять концерты групп. И у нас возникали проблемы.

— Какие?

— Пока небольшие. Скандал на телеканале «100», где нас не пустили выступать. На радиостанции нас не ставят. Говорят: «Вы же понимаете, что мы не можем поставить песни с альбома “Дежавю”. У нас будут проблемы». Вот должен был состояться фестиваль «Песни протеста» в клубе «Рокс»: прислали туда омоновцев с собаками — искали бомбу. В результате фестиваль отменился. Как-то пытались после концерта арестовать — меня успели спрятать от омоновцев. Пока ничего серьезного. Но ощущение, конечно, тревожное — воздух спертый. Власть выбрала режим закручивания гаек и поиска врагов. Я помню все это по Советскому Союзу. Единственное, что меня успокаивает, — что это все недолго продлится. Потому что усталость наверху и внизу уже чувствуется. Это все может обрушиться самым внезапным образом. Таким же несокрушимым в свое время считали и Советский Союз.

— Вы надеетесь пережить этот режим?

— Да, я надеюсь. Сейчас другое время — более быстрое за счет информационной прозрачности. Невозможно все списывать на американский заговор, когда у тебя на нефти и газе сидят твои друзья. Люди все видят.

— Вы раньше регулярно ходили на «Марши несогласных» в Питере, а теперь перестали. Почему?

— «Маршей» больше нет. В Питере шествия не разрешают. Я был недавно на антивоенном митинге против аннексии Крыма — было человек 500 на Марсовом поле. Я снизил активность в последнее время, потому что протестное движение умело растащили по лагерям. Я видел, как протест разваливался изнутри: это было очень неприятно. Я всегда был за объединение — мне кажется, поодиночке мы ничего не сможем сделать. Это доказывает опыт Украины и протестных маршей двухлетней давности. Да и идея «Стратегии 31» мне кажется исчерпанной, тем более что Лимонов оказался в одной лодке с Путиным. Я не ухожу из протеста, просто некоторые акции стали выглядеть комично. Чтобы не расстраиваться — лучше на них не ходить.

— На питерском концерте, посвященном 30-летию «Телевизора», вы выступали в полосатой куртке — это та самая, из 1980-х, или ее реплика?

— Да, та самая. Эта куртка была сделана модельером группы — а на самом деле просто нашим приятелем, который шил нам нововолновую одежду. Она чудом уцелела, кажется, с 1986 года — довисела свое. Но я ей не пользуюсь все время. Надеваю только на уникальные мероприятия.

13 апреля «Телевизор» выступает в клубе «Б2»

Понравился материал? Помоги сайту!