Новый трек из трибьют-проекта «Центр 40», посвященного 40-летию «Центра», первопроходцев новой волны и постпанка, — «В состоянии»: эту песню переосмысляет тандем экспериментирующих электронных музыкантов Myrrman & Θ16.
Θ16 (читается «кругом 16») — это затея геолога из города Оленегорска Саши Ферсмана, альтер эго московского музыканта, художника, лейбхолдера Ивана Напреенко. Проект затеян с целью скрещивать прямой бит и полевые записи, выражать в звуке впечатления, накопленные в горных походах, и тревоги в связи с антропоценом, шестым вымиранием и т.п.
Myrrman — сольное предприятие Арнольда (см. Reutoff, Quattro Bravo Eballieros и др.) по добыче нечеловеческой грусти из залежей техно, нью-бита и даже итало-диско.
Музыканты давно дружат, их совместный сплит вышел в начале года, оба играют в дум-дрон-трио «Оцепеневшие».
Арнольд: На момент агонии Союза и в первые годы постсовковой реальности русский рок был представлен тремя типажами. Во-первых, были юродивые — блаженные и блеющие — вроде Гребенщикова. Во-вторых, бесноватые — типа Мамонова и компании. Такие читали, что в этой системе можно быть здоровым только через болезнь. В-третьих — пафосные психопаты: тут достаточно вспомнить группу «Алиса» и тему закрыть.
На этом фоне чрезвычайно выделялся один музыкант, который казался вменяемым. При взгляде на него в мире ненормальности и противостоящей ему ненормальности Василий Шумов казался исключительно нормальным.
Первая пластинка Шумова, которая попала мне в руки, — это «Сделано в Париже». Я был поражен. Во-первых, это оказался очень крутой, отлично записанный постпанк. Во-вторых, там не было моментов, нарочито к себе привлекавших, — выкриков «твой папа — фашист» или мата.
Но помимо музыки, которая могла жить с любым текстом, там были гениальные стихи. На тот момент я еще не знал о том, что такое Шумов, но был уже знаком с тем, что «мы ждем перемен», «под небом голубым есть город золотой», а «муха — источник заразы». Я все это уже послушал, и все это были попытки перешагнуть через мир, который казался серым, выставив свою яркость, испражнив свое «я».
В первой же песне на альбоме «Сделано в Париже» были две строчки, которые прозвучали — простите за штамп — как приговор обыденности, и сделаны они были аккуратно, точно, без дешевой метафористики типа «Мы хотим ночь! Солнцу говорю “нельзя”!» или чего-нибудь про Ивана Помидорова. Это были четкие, рубленые, простейшие строчки, которые работали лучше и звучали сильнее для меня, чем любое многослойное, дерганое высказывание.
«Попытайся стать травоядным, соблюдая общественный порядок». Шикарно же. Здесь, как и во всякой сдержанной поэзии, в двух строчках вырисовалось отношение ко всему, к окружающему миру. Ну и в двух предыдущих: «Недавно в моем паспорте наклеена вторая фотография, невозможно придраться к стандарту моей биографии».
Шумов, конечно, — король короткого слова, король сдержанного жеста, король лаконизма.
Иван Напреенко: Шумов именно тем и прекрасен — он умеет складывать простые слова нетривиальным образом. Они звучат весомо, самодостаточно и смело. Не каждый, вообще говоря, рискнет использовать в лирике слово «скоропортящихся».
Арнольд: Это аллитерация, которая работает потрясающей рифмой: «закончится — скоропортящихся». Или вот из другой песни с альбома «Время три», откуда мы взяли трек для кавера: «А мой заместитель уничтожил сейф, а с ним все улыбки, красивые бутылки, веселые журналы made in USA». Опять же: рифмовать «сейф» и «made in USA» — ну не роскошно ли? Или его странный союз с Жанной Агузаровой породил очень хорошую песню, где есть типично шумовские строчки: «Звезды всегда хороши, особенно ночью». Шикарно, по-моему.
Иван: Да. Шумов, конечно, — король короткого слова, король сдержанного жеста, король лаконизма. Конечно, фиксация на социальном и остросоциальном в духе группы Snog корежит и сужает его талант. Но что поделать, все мы не без греха.
Арнольд: Нам наиболее близок американский период творчества Шумова. Потому что именно там, на мой взгляд, окончательно сформировался шумовский подход — создание музыки в формате антигруппы, без четкого состава музыкантов и заранее расписанных ролей. Когда «группа» формируется каждый раз заново под конкретную задачу, и сама задача решается поэтому максимально нетривиально.
Иван: Я полагаю, что сам Шумов чувствовал себя довольно одиноко в Америке, что помогло выкатиться нескольким шедеврам.
Арнольд: Конечно, они не в последнюю очередь порождены ощущением одиночества, оставленности — не богооставленности, но, по крайней мере, оставленности обществом.
В XVII веке, по-моему, в испанской поэзии была такая традиция: у каждого поэта должно быть стихотворение с творческим кредо. То есть поэт пишет разные стихи на разные темы, но должно быть и стихотворение типа «я думаю, что мир — это помойка» или «я думаю, что мир — цветущий сад». Другие поэты (типа английских) писали все в таком стиле: «я думаю, что...» или «я мало жил, но миру ясно, что мир мне чужд, как миру я». У испанских обязательно встречался программный стих.
Иван: «В состоянии» — это программное произведение Шумова. Сюжет и тема этой песни — сквозные для его творчества, они повторяются в других местах множество раз. Здесь есть момент ехидного отстранения — в том числе самоостранения, не вполне понятно, к кому он обращается, — и, конечно, момент критики повседневности и обыденности. Он — классический обличитель мещанства.
Арнольд: Мы выбрали эту песню, потому что Шумову удалось создать универсальное поздравление — не с днем рождения (хотя, может быть, это стихотворение имеет и конкретного адресата), но универсальное напутствие. Оно подходит любому человеку, и если ты хочешь точности, то достаточно заменить пару деталей, например: «А родился я в Ясногорске». Эта песня — шумовская раскадровка схемы «ты и окружающий мир». Эта песня максимально о вечном: о рождении, о движении по жизни, цели этого движения и финале.
Эта песня меня сразу же подкупила не ужасающими запилами, которые он там устраивает от скуки и потому, что впервые знакомился с компьютером и не знал, как делать аранжировку. Эта песня очаровывает тем, что ее схема исчерпывающе описывает взаимоотношения человека с миром от начала до конца. И эта гениальная, иронически обезнадеживающая формулировка: «Хочешь слова взять обратно? Бессмысленно. Я их не помню». Это же жизнь.
Иван: Это очень хорошо, потому что это правда.
Арнольд: А мало про какие стихи того периода можно сказать, что это правда, причем правда, которая не меняется в зависимости от культурного бэкграунда. Неважно, Лукашенко президент или нет: и после Лукашенко это будет правдой.
Василий Шумов. 2011© Архив Василия Шумова
Василий Шумов о песне «В состоянии»
Эта композиция, как и весь сольный альбом «Время три», передает атмосферу моего бытия конца 1980-х и начала 1990-х годов в Москве. У меня тогда появилось ощущение, что я больше не нахожусь в своем родном городе, что я оказался один на подводной лодке, из перископов которой лишь отдаленно видны московские очертания. Мой круг общения полностью растворился в каком-то новом, диком мире, в котором озверевшие от бесконечной нищеты советские люди в массовом порядке ринулись делать деньги. Я не мог узнать многих своих друзей, с которыми не так давно мы могли сутками говорить о чистой поэзии, о войлоке Йозефа Бойса, о гитарах Лу Рида. Эти друзья вдруг переродились в каких-то барыг и рвачей, открывающих пельменные, лавки с итальянскими шмотками, перегоняющих машины из Германии в Москву для перепродажи. Моя домашняя студия превратилась в проходной двор, где непонятно откуда появлялись темные личности в вареных джинсах и с хвостиками на затылках, приносившие с собой коробки финского клюквенного ликера. Композиция «В состоянии» была записана мной одним в состоянии, описанном выше.
Слушайте «В состоянии» в стриминговых сервисах
Трибьют «Центру» в соцсетях:
«ВКонтакте»
Фейсбук
Понравился материал? Помоги сайту!