Приватизация «Мелодии»: «Национальное достояние не продано»

Известие о приватизации фирмы «Мелодия» — старейшего российского лейбла, бывшего в советское время монополистом, — вызвало массу горячих откликов в социальных сетях. Преобладали отзывы в духе «тайком продали национальное достояние с молотка и за три копейки». Повод для волнения есть: в архиве «Мелодии», накопленном с 1964 года, — около 240 тысяч пленок с записями: от речей советских вождей и шедевров мировой классики до народной музыки и детских аудиоспектаклей. В последние годы «Мелодия» не только активно и аккуратно переиздавала свой советский архив на физических носителях и цифровых платформах, но и стала записывать новый материал, причем, мягко говоря, непопулярный, — современную российскую академическую музыку. Было бы катастрофой, если бы со сменой владельца все это прекратилось.

За комментариями мы обратились к пиар-директору фирмы «Мелодия» Карине Абрамян и узнали о том, как фирма жила в последние годы, и о том, как она мечтает жить дальше.

— Для большинства известие о приватизации «Мелодии» прозвучало как гром среди ясного неба. Но для ее сотрудников и тех, кто следит за судьбой фирмы, это не было новостью. Правильно ли я понимаю, что подготовка к приватизации шла давно — еще со времен, когда Андрей Кричевский пришел на должность генерального директора (в 2011-м)?

— Она шла лет 10. Государство давным-давно решило от «Мелодии» избавиться.

— Как от «чемодана без ручки»?

— Именно. В 90-х годах «Мелодию» передали — я всегда это по бумажке читаю, запомнить не могу — в Государственный комитет по управлению государственным имуществом. При этом «Мелодия» попала в управление силовых ведомств и судебных органов. Здесь первая театральная пауза.

— Да, странное соседство.

— Понятное дело, что силовые мужи оценить значение «Мелодии» и ее архива не могли. У нас есть такая легенда на «Мелодии», что нас спас Владимир Семенович Высоцкий — потому что силовики пластинки Высоцкого знали и слушали. Поэтому нас не тронули.

Когда я пришла работать на «Мелодию» (в 2004-м), этот комитет был уже переименован и назывался как-то похоже на Росимущество. В 2004-м у «Мелодии» студии в англиканской церкви в Вознесенском переулке уже не было — церковь подарил Ельцин английской королеве. В собственности «Мелодии» оставались еще 200–300 квадратных метров во флигеле церкви, где хранилось студийное оборудование, но пастор нас на дух не переносил и на порог церкви не пускал. Забрать оборудование мы смогли уже позже, когда во флигеле начала протекать крыша. Фонотека «Мелодии» тогда хранилась в помещении у метро «Киевская». Потом выяснилось, что эти помещения принадлежат Москве, а мы — предприятие федерального подчинения. Нас попросили срочно выехать. Начальство нас решило сгруппировать и заодно высвободить особняк на Тверском бульваре. По распоряжению сверху за два дня фонотеку, людей и все имущество нам пришлось перевезти на Карамышевскую набережную — и это очень милая деталь — в офисный центр, здание которого строилось как проктологический корпус больницы № 67.

Здание на Тверском бульваре, которое сейчас интересует всех больше всего, Росимущество в 2007 году сдало в аренду до 2032 года. Там сейчас рестораны. Мы получаем по этому договору аренды, который заключил теперь уже наш бывший собственник, 700 тысяч рублей в месяц. Здесь должна быть вторая театральная пауза.

Но недвижка первична.

— Вы же сейчас так и сидите на Карамышевской набережной?

— Да, в том же самом офисном центре. Сначала нам отдали два полных этажа. Потом пол-этажа забрали — Росимущество опять нас уплотнило. Сидим мы в страшной тесноте. На Тверском бульваре звукорежиссеры, работающие с архивом и особенно занимающиеся реставрацией, сидели в отдельных помещениях со звукоизоляцией. А сейчас они сидят как на складе — друг напротив друга — с магнитофонами Studer (профессиональные ленточные магнитофоны. — Ред.).

Слава богу, нас на улицу не выкинули, но при этом мы платили ежемесячно 182 тысячи рублей управляющей компании бизнес-центра. Платили даже за лифт — при том что мы занимаем первый и второй этажи и лифтом просто не пользуемся. А самое ужасное — когда засоряется канализация в бизнес-центре, прорыв идет на первом этаже, где расположена фонотека «Мелодии». Заливало нас не раз и не два. Благо прорывы эти случались в рабочие часы, и фонотека не страдала. Но по полу, как вы можете догадаться, разливалась неприятная жидкость с характерным запахом, а у нас ковролин, его нельзя отмыть.

— Словом, офис на Карамышевской — это «жопа» в прямом и переносном смысле. Особняк на Твербуле под арендой еще 12 лет. Мы незаметно переключились на разговор о том, какой недвижкой владеет «Мелодия».

— Это то, что сейчас интересует людей больше всего. На втором месте среди комментариев о приватизации «Мелодии» — «продали детство». Но недвижка первична.

Государство только говорило нам: а что вы так мало зарабатываете? Сократите людей, издавайте рэп.

— В интервью «Коммерсанту» в 2011-м Андрей Кричевский говорил, что в собственности у «Мелодии» объектов недвижимости на 50–70 миллионов долларов. А приватизировали фирму за 329,6 миллиона рублей. Недвижимость «Мелодии» так сильно упала в цене за эти годы?

— Это он говорил, еще когда только пришел на «Мелодию». Видимо, у него еще были радужные надежды.

— Почему ты не согласна с тем, что приватизация «Мелодии» — это продажа нашего детства в чьи-то частные руки?

— Я считаю, что детство продать нельзя. Но вообще как пиарщика меня такая людская реакция очень трогает. Я теперь точно знаю, что такое фирма «Мелодия» для большинства наших соотечественников. «Мелодия» — это наше детство. Идеальный слоган.

На самом деле журналисты до конца не разобрались в продаже «Мелодии», а народ подхватил за ними. Весь архив — 240 тысяч пленок, за которые переживают и называют национальным достоянием (с чем я совершенно согласна), — находится у нового владельца не в собственности, а на ответственном хранении. По сути, новый собственник выкупил у государства акции «Мелодии» и права на каталог. Он может использовать эту музыку или продавать права на нее, но, например, разделить архив на части и продать его третьему лицу он не может. Национальное достояние не продано, оно находится на ответственном хранении.

— В 2011-м сообщалось, что фонотека «Мелодии» оцифрована всего на 5%. Какой сейчас процент из этих 240 тысяч пленок переведен в цифру?

— 80 процентов. Мы бы могли уже закончить, но кризис 2014 года нас очень сильно подкосил. Для того чтобы оцифровывать, нужны большой временной ресурс или большое количество людей, работающих посменно. Когда-то у нас было всего два рабочих магнитофона Studer, нам удалось найти еще два — теперь у нас их четыре. Мы на них молимся, потому что если они сломаются, то запчастей для них уже не найдешь. Когда-то у нас было восемь оцифровщиков, работающих с пленками, теперь осталось двое.

— Какие права у «Мелодии» на этот аудиоархив?

— Авторскими правами «Мелодия» никогда не обладала. Мне сейчас звонят некоторые владельцы авторских прав, обеспокоенные тем, что у «Мелодии» новый собственник, и я их успокаиваю тем, что для них ничего не изменится. Вот мы сейчас готовим к изданию новую виниловую пластинку с избранными песнями Муслима Магомаева, записанными в разные годы на «Мелодии», и так же сидим с трек-листом, связываемся с авторами песен и их наследниками и очищаем авторские права.

Почти все смежные права на записи в архиве принадлежат нам. Исключая случаи, когда к нам приезжала иностранная звезда типа фон Караяна и давала концерт: велась трансляция, которая записывалась, и она хранится в нашем архиве, но издавать ее с коммерческими целями нельзя.

В последние годы государство не потратило на «Мелодию» ни рубля.

— При продаже каталог «Мелодии» оценили в 30–60 миллионов рублей. Как получилась эта сумма?

— Выручка «Мелодии» за 2018 год составила 39 миллионов рублей (данные по 2019-му еще не подсчитаны). Из этих 39 миллионов было 1,5 миллиона рублей прибыли. Каталог оценили так: взяли годовую прибыль и умножили ее на мультипликатор в 20 — это стандартная практика для компаний, основным активом которых является интеллектуальная собственность.

— То есть оценили на глаз. Возможно ли, что тот же самый архив при каком-то другом управлении и дополнительных инвестициях может принести больше денег?

— Да, и я подозреваю, что новый собственник — компания «Формакс» — это понимает. Государство в лице Росимущества только говорило нам: а что вы так мало зарабатываете? Сократите людей, издавайте рэп.

Основная статья расходов «Мелодии» — это зарплатный фонд. У нас работают 35 человек — это около 26 миллионов рублей в год. Понятно, что на современных независимых лейблах работают пять человек максимум. Ни у кого нет 35 человек в штате. Но мы же не просто лейбл, мы — лейбл-архив. У нас два человека работают как хранители архива, четыре звукорежиссера, три классических редактора, один редактор аудиолитературных постановок, редактор эстрады на полставки — мы ее давно не издаем на физических носителях. И цифровой отдел — на сегодняшний момент у нас 3700 релизов выложено на цифровых витринах. Сейчас стриминг стал приносить нам больше 50% дохода со всех цифровых продаж: люди все реже покупают альбомы и больше пользуются подписками.

— То есть стриминг работает и для «Мелодии», которая делает ставку на классический репертуар?

— Конечно. Что мы сейчас делаем? Допустим, был юбилей Марии Юдиной. Первое, что мы сделали бы пару лет назад, — издали бы весь архив записей Юдиной на CD, а это дисков 50 как минимум. Все это выпустить — а это огромные работы по оцифровке, реставрации, печать, особенно хорошая полиграфия — будет запредельно дорого. Сейчас мы делаем так: издаем 10 дисков в бокс-сете для олдскульных чуваков. А дальше все «мелодиевское» наследие Юдиной публикуем большими цифровыми релизами. Первый релиз, выпущенный в день рождения Юдиной, — все ее записи Баха — получил полмиллиона прослушиваний: Бразилия, Канада, Мексика. А Россия в этом списке на 42-м месте.

— Бразилия, Канада и Мексика — это сейчас топовые музыкальные рынки после США и Великобритании. Россия пока даже не входит в десятку.

— Мне все равно непонятно, почему, когда наступает канун Нового года, в рейтинге Apple Music на первом месте стоит «Щелкунчик» в исполнении Лондонского симфонического оркестра. Не Рождественский, не Светланов, не Федосеев. Я не понимаю, почему наши граждане выбирают Лондонский симфонический оркестр!

— А что выбирают наши граждане из каталога «Мелодии» — какие самые популярные записи в России?

— Владимира Семеновича Высоцкого — его два альбома с ансамблем «Мелодия» и Мариной Влади, детские песни (мы делали к 50-летию сборник 50 лучших песен) и Анну Герман. Вот наши три туза.

Если бы нас купили из-за недвижимости, я бы на «Мелодии» больше не работала.

— Так вот оно какое, наше детство. Возвращаясь к продаже «Мелодии»: почему аукцион прошел так внезапно и почему в нем участвовали всего два претендента?

— Аукцион был объявлен за месяц — об этом написала даже «Парламентская газета». Нам было очень неспокойно. Я понимала, что 7 февраля нас может купить непонятно кто. На «Мелодию» приезжали представители потенциальных покупателей — девелоперов и просто риэлторских компаний и ходили по нашему офису, оценивая площадь; в это время у меня бежал холодок по спине.

— В аукционе мог принять участие любой — и физическое лицо, и юридическое?

— Любой, у кого была готовность заплатить 320 миллионов рублей стартовой цены. Аукцион был открытым — в нем было пять заявок. Трех физических лиц — у меня нет информации, кто это, — Росимущество не допустило до аукциона. Там же надо не просто подать заявку, но и перечислить задаток — 64 миллиона рублей, которые теряются, если на аукционе не подтвердить намерение купить по стартовой цене. Шаг в торговле был в 9,6 миллиона рублей; «Студия Союз» не сделала следующего шага, поэтому на аукционе победил «Формакс».

Я, если честно, рада, что «Мелодию» купили люди из индустрии, потому что, если бы нас купил кто-то другой — из-за недвижимости, я бы на «Мелодии» больше не работала.

— Ты уверена, что «Формакс» купил «Мелодию» не из-за недвижимости? Ты можешь по-простому объяснить, чем они занимаются?

— «Формакс» создал цифровой плеер Fonmix, которым пользуются кафе, рестораны, детские центры, супермаркеты и другие публичные пространства. В плеере содержатся различные плей-листы в разных жанрах — от народной музыки и джаза до танцевальной электроники. У них 30 тысяч клиентов, пользующихся их услугами, и 15 представительств по всей стране, а также представительства в Казахстане и Белоруссии.

Им, прежде всего, интересен наш каталог детских записей и классической музыки.

Высоцкий, детские песни и Анна Герман — вот наши три туза.

— То есть с этого дня в 30 тысячах кафе и ресторанов по нашей стране начнут играть Баха в исполнении Юдиной?

— Я была бы не против.

— «Мелодия» имела с «Формаксом» дело раньше?

— Они обращались к нам за лицензированием детских песен.

— Ты знакома с главным собственником «Формакса» Михаилом Суконцевым?

— Нет, пока не встречались. Я знакома с генеральным директором Валерией Брусникиной. Мы с ней встречались и до приобретения «Формаксом» «Мелодии», поскольку вращаемся в сфере интеллектуальной собственности. Я представляю людей, которые управляют этой компанией. А кто владеет ей — зачем мне это знать?

Мне важно, что новые владельцы понимают, что такое «Мелодия» и что у нее есть команда: для меня важно сохранить коллектив и продолжить делать то, что мы делаем. Если мне предложат новые пути увеличения прибыли, я буду только за — если эту прибыль мы сможем потратить на новые записи классической музыки. Мне важно, чтобы фирма развивалась и не ассоциировалась только с архивом советского периода. Если сейчас посмотреть наш релизный план, он наполовину составлен из переизданий архивной музыки и наполовину — из новых релизов. Мы только что записали и готовим к изданию Габриэля Прокофьева с оркестром Opensoundorchestra, произведения Павла Карманова в исполнении Алексея Любимова, «Персимфанс» с Аленой Баевой. Только в марте выйдут цифровой альбом Антона Батагова с «Гнесинскими виртуозами», диск «Цветы и сказки» Полины Осетинской и Елены Ревич, новый альбом гитариста Артема Дервоеда. От нового собственника идет посыл, что я могу дальше это продолжать, — мне этого достаточно.

— А была уже встреча нового владельца с коллективом «Мелодии»?

— Пока нет.

— Тем не менее с 7 февраля для коллектива «Мелодии» ничего не поменялось?

— Пока нет. Вообще. Если «Мелодии» будет что-то угрожать, я же молчать не стану.

— Ты видела статью на «Звуках.ру», где высказано предположение, что Михаил Суконцев — это зиц-председатель и на самом деле это Андрей Кричевский так консолидирует активы?

— Нет, не видела этой статьи. Но если бы это был Андрей Кричевский — я бы тебе об этом сказала. У меня такой информации нет.

— Как тебе кажется, 329,6 миллиона рублей за «Мелодию» — это справедливая цена?

— Для меня «Мелодию» нельзя оценить в деньгах. Я живу в своей реальности, и мне кажется, что деньги не совсем про нас. Мы на «Мелодии» выпускаем музыку и предполагаем, что тем самым делаем этот мир немного лучше.

«Мелодия» — это не только здания и архив: это еще и люди.

— Не хочешь ли ты попросить у нового собственника увеличения зарплат коллективу?

— Хотела бы. Зарплаты точно надо увеличивать — они у нас небольшие. Средняя зарплата на «Мелодии» — от 50 до 70 тысяч рублей, и 70 — это очень хорошо. При этом к нам очень неудобно добираться — минут 40 от ближайшего метро. Однако в пятницу москвичи, узнав о продаже «Мелодии» и испугавшись, поехали к нам в офис на Карамышевскую за винилом.

Но для начала у меня другие желания.

— Какие?

— Модернизация архива — нам надо поработать над его хранением. Нам нужны другие стеллажи и много чего еще. На это нам нужно около 10 миллионов рублей. Мы говорили об этом с Росимуществом, но на это у них не было денег. За все эти годы нашим государством на поддержание и развитие «Мелодии» не было потрачено ни рубля. А вот новый акционер план модернизации архива поддержал.

— Давай еще о приятном поговорим — о мечтах. Чего ты хочешь для «Мелодии»?

— Я хочу новый офис — такой, чтобы сотрудники могли дойти до него от метро пешком и чтобы звукорежиссеры получили достойные условия работы. Я хочу, чтобы люди могли приезжать к нам выпивать чашку кофе и слушать музыку — не в магазин, а в такой корнер с книгами о музыке и винилом. Я хотела бы зал с роялем для необычных лекций и камерных концертов. Я хотела бы, чтобы вокруг «Мелодии» было создано культурное пространство.

Ведь «Мелодия» — не только здания и архив: это еще и люди, благодаря которым мы смогли ее возродить. Я работаю на «Мелодии» уже 16 лет, и только последние пять лет я перестала слышать вопрос: «Как, вы еще живы?» Теперь уже ни у кого не осталось сомнений — мы живы.

Понравился материал? Помоги сайту!