Новое имя: Миша Мищенко

Москвич Миша Мищенко носит очки в модной оправе, бейсболку и бороду и сочиняет благозвучные инструментальные композиции для фортепиано и оркестра, которым дает названия на исландском языке. По всем признакам Миша Мищенко, записавший за 2013 год пять пластинок и выступивший с Олафуром Арналдсом, занимается неоклассикой, переупаковывающей академическую музыку — от романтизма до минимализма — для молодежи. Первый сольный концерт Мищенко, состоявшийся 30 ноября в Концертном зале ЦМШ, прошел при аншлаге. COLTA.RU решила поближе познакомиться с музыкантом.

— Расскажи, откуда ты родом, где родился, учился...

— Я родился в Москве. Моя мама преподавала в Детской школе искусств имени Поленова, где я отучился восемь лет. После окончания школы продолжал ходить к преподавателю, понял, что хочу сочинять что-то свое. Я окончил Московский университет имени С.Ю. Витте по какой-то специальности, связанной с экономикой, но решил заниматься только тем, что нравится, — музыкой. В конце 2005 года появился мой первый EP. Его я записал дома при помощи микрофончика Genius в пианино — обложил его ватой и записал альбом. У меня была группа The Sqwishy, мы играли в стиле поп-панк, про нас даже писал журнал Rolling Stone. Когда группа распалась, я начал экспериментировать с синтезаторами, скрипкой, виолончелью, другими акустическими инструментами. Писал по-прежнему дома. За 8 лет я сделал порядка 16 альбомов, не считая работ для кино и других коммерческих заказов, — больше 100 треков. В 2013 году у меня вышло пять альбомов. Поначалу у меня было ощущение, что я один в Москве занимаюсь такой музыкой — при слове «неоклассика» меня первое время спрашивали, что это вообще такое.

— Мне кажется, в России неоклассикой стали интересоваться из-за кинокомпозиторов. А что ты делал для кино?

— В 2011 году мои знакомые из Нью-Йорка сняли инди-фильм, для которого я написал музыку. В этом году я написал музыку для трех фильмов. Один — про театр кукол из Киргизии. Фильм из Исландии с моим саундтреком был представлен на Каннском фестивале. Для фильма про Прованс Ники Белоцерковской я записал музыку на чаранго — такой южномексиканской гитарке, сделанной из панциря броненосца, на такой играет Густаво Сантаолайя. Интересная работа получилась с Лесей Парамоновой, дизайнером российской марки LES': я написал саундтрек к ее сказочной короткометражке — презентации коллекции.

— На какой музыке ты рос?

— Лет в 15, когда я начинал писать, я никого из авторов не знал, кроме Эрика Сати. Отец мой был меломаном, слушал и Генри Манчини, и ABBA, и a-ha. У него была огромная поп-дискография, на которой я и рос. Что-то узнавать я начал лет с 20, когда появился нормальный интернет, и был удивлен, как много людей в мире делают ту музыку, которой пытаюсь заниматься я. Стал интересоваться оркестровками, читать какую-то профессиональную литературу, самообразовываться — сочинять классику без образования все-таки было сложно.

— В Европе активно развиваются околоклассические площадки и фестивали. В России неоклассика остается скорее музыкой для тех, кто понимает, и расти ей негде.

— Дело еще в том, что консерваторские ребята, даже отступая от классического репертуара, не считают неоклассиков музыкантами, они считают, что это музыка бездарей, что она примитивна, что ее исполнители перебирают три-четыре аккорда и на большее не способны. Есть такой уважаемый композитор Владимир Мартынов, который достаточно резко отзывается о современной классике. Он считает, что век композиторства прошел, больших композиторов больше не будет и сейчас время переосмысления того, что уже было. Но ведь сейчас — век новой музыки, она делается и распространяется проще. Пишешь музыку дома, выкладываешь в сеть, и люди приходят на маленькие специфические концерты. Я недавно общался с менеджером Людовико Эйнауди: продажи альбомов в России у них были минимальными, а приезжают — и собирают полные залы. Неоклассики постоянно гастролируют по миру, но Россия для них — неизвестный рынок, спросом на котором все приятно удивлены.

— Ты сотрудничаешь с российским лейблом Flowers Blossom in the Space. Расскажи о нем.

— Я пытался найти выпускающий лейбл, писал на те, что выпускают Арналдса, Фрама, — никто из них не ответил. А в прошлом году заключил контракт с FBITS, они единственные в России продвигают неоклассиков, активно сотрудничают со скандинавами и работают над тем, чтобы хорошие российские артисты были популярны и на Западе. С их помощью я сделал несколько релизов, съездил в мини-тур с Múm, выступал с Айнаром Страем и Олафуром Арналдсом.

— Почему названия треков на альбоме «Мальчик, который играет с ветром» написаны на исландском языке?

— Году в 2006-м я впервые услышал Sigur Rós и понял, что язык может быть частью музыки. И решил дать названия своим композициям на исландском языке. Мой менеджер советовал не использовать такой прием, а мне как раз нравилось, что людям непонятно, потому что музыка — это ощущения. Хотелось, чтобы внимание обращали только на музыку. Композиции в компиляции моих зарисовок с 2010 по 2012 год не имеют названий, а просто пронумерованы римскими цифрами. Альбом «Unseen Dreams», который вышел пару месяцев назад, был сделан по заказу из Дублина. Задача была написать музыку на истории снов 12 слепых — композиции на нем названы именами детей, о снах которых я писал музыку.

«Unseen Dreams»

— Неоклассики вышли из классических романтиков начала ХХ века, взломав французскую классическую школу. На мой взгляд, это было логичным шагом в общей тенденции развития искусства — и рисунок, и живопись, и балет, и театр, и мода начали двигаться от излишеств и многословия в направлении минимализма.

— Полагаю, искусство должно быть простым, аутентичным и красивым. Я, например, не могу слушать Шенберга — это атональная музыка, она негармонична, это просто концептуальная математическая хрень. Это была крайность — от классической роскоши к хаосу, авангардисты, на мой взгляд, и забили гвозди в крышку гроба классики. Следом появилась неоклассика, но люди не сразу ее приняли, как все новое. Возможно, лет через 50 отношение к неоклассике станет более осознанным.

— Как обстоят дела с неоклассической музыкой в России сейчас?

— В России путь неоклассики только начинается. Но это хорошая тенденция — люди стали слушать музыку как таковую. Популярное сейчас инди — тоже музыка, но другого порядка, это хорошая поп-песня. Что уникальное есть в нашей музыке? Наша этника, классическая школа, гимны, марши; после того, как полстраны пересидело в тюрьмах, у нас появился русский шансон. Своей работой я хотел бы показать, что в России есть современная музыка. Сочиняя ее, я старался изобрести свой велосипед — не смотрел на Запад, не пытался копировать. Я стараюсь делать что-то с местной ментальностью, духовностью, восприятием мира. Поле идей, существующее в мире, — осязаемое, его может почувствовать каждый. Надеюсь, у всех у нас получится донести наши ценности на глобальном уровне.

— Видишь ли ты в современной русской неоклассике зарождение некой русской школы?

— Стараюсь думать об этом. Летом я сидел у церкви на Большой Дмитровке и думал о том, что Россия — такая огромная страна, я русский человек, у меня ментальность русская. Почему бы не попытаться сделать то, что подчеркнет эти черты в мировой культуре? Если бы люди приходили на мои концерты, на концерты Жени Гринько и выходили другими людьми — это был бы успех. Но сейчас, очевидно, уже идет какая-то волна. 30 ноября я дал первый сольный концерт в Концертном зале ЦМШ (зале при консерватории на 250 человек) — на нем был аншлаг. Пару лет назад о таком я не мог и мечтать.

Понравился материал? Помоги сайту!