«Человек, который читает все наши книги, — это я»

В преддверии традиционной ярмарки интеллектуальной литературы non/fiction, открывающейся в Москве, COLTA.RU решила поговорить с главами издательств — постоянных участников ярмарки, с лидерами интеллектуального книгоиздания в России.

— Как долго вы обычно работаете над новой книгой?

— Издательство Ивана Лимбаха — это выбранные книги выбранных авторов, и, нам хочется верить, они несут весть о возможности совершенства. Над книгами мы работаем подолгу, год-два — обычный срок, исключения редки. Мы перфекционисты, для нас важны и качество текста (редакторское чтение занимает львиную долю времени), и справочный аппарат, и верстка, и образ книги.

— И когда вы начинаете работать над внешним оформлением будущего издания?

— С художником мы начинаем работать либо на стадии верстки (у нас уже есть опыт макетирования, этот этап чаще всего мы с верстальщиком проходим сами), либо перед ее началом. Обычно никаких установок не даем, в этом нет необходимости, так как Ник Теплов внимательно все читает и понимает нас с полуслова. Принципиальное решение принимаем быстро, но детали можем обсуждать долго. Время работы над макетом у художника разное и зависит, наверное, от количества ассоциаций, которые у него вызывает то или иное произведение.

— Как найти хорошего художника — и, главное, как понять, что он хороший?

— Последние десять лет наши книги оформляет в основном один художник, талантливый Ник Теплов. Он деликатен по отношению к тексту, но умеет создать неожиданный визуальный образ. Чаще всего мы обсуждаем шрифт — это, пожалуй, самое трудное в решении обложки. Для последней ушедшей в типографию книги Норы Боссонг «Общество с ограниченной ответственностью» Ник сделал 45 эскизов. Но, как правило, он очень быстро находит образ книги. У дизайна отечественных книг есть особенности (избыточная иллюстративность, трудность работы с кириллицей), но, конечно, книжный дизайн — магия. Присутствуя при этом, чувствуешь себя учеником волшебника. Главная составляющая удачного оформления, на мой взгляд, — композиция и ее соответствие формату книги (таковыми я нахожу наши текстовые обложки: это и серия книг, приближающаяся к квадрату, — Ч. Милош, З. Херберт, К. Луи-Комбе, Х. Лесама Лима и др., где буквы играют еще и декоративную роль; и книга Д. Свааба, где они не просто декоративны; композиционно изысканны «Сказка сказок» Дж. Базиле, «Православная этика» Д. Зильбермана, афористика Л. Донскиса). Удачно, когда даже материал обложки носит характер высказывания — как в книгах П. Барсковой, О. Юрьева, Вс. Петрова. Не будем сбрасывать со счетов и точно подобранные картинки — взгляните на «Трех грустных тигров» Г. Кабреры Инфанте, «Жизнь способ употребления» Ж. Перека, «Господина К. на воле» М. Вишнека, на дилогию Х.Х. Янна.

— Есть ли читатель, который читает все ваши книги? Каков он, по-вашему?

— Человек, который читает все наши книги, — это я. Сомневаюсь, что найдется кто-то еще. От психологического автопортрета позвольте воздержаться, так же как и от описания типичного читателя наших книг — его просто не существует. На ярмарках у нашего стенда я вижу очень разных людей: среди них молодые и средних лет, богатые и скромного достатка, интеллигентные и не очень (не говоря уже о «консерваторах» и «либералах»), и это разнообразие меня радует. Издавая книги Елены Арманд, Л. Юзефовича или А. Левандовского, мы скорее имеем в виду так называемого простого читателя. Пять книг «Северного дневника» польского писателя М. Вилька, который двадцать лет прожил в Карелии и написал о своих соседях по деревне так, как уже давно не пишут о людях русские писатели, тоже обращены к широкой читательской аудитории, и свой читатель у него, несомненно, появился.

— Так ли «прост» ваш читатель? Ведь издательство должно выделяться в общей палитре, а с «простым» работают все. Нужна пропорция между известными и неизвестными авторами?

— Хочется верить, что наши книги создают читателя, открытого для новых ощущений за пределами привычной двузначной логики. На это провоцирует чтение иных предлагаемых нами авторов. В силу новизны этих миров (Г. Кабрера Инфанте, Р. Аренас, Ж. Перек, А. Дёблин, Х.Х. Янн, Арно Шмидт — будем его издавать), читая, ты словно перемещаешься на другую планету: можно незаметно расстаться со своим надоевшим «я» и познакомиться с собой другим. Согласитесь, время от времени такое знакомство бывает полезным — мне кажется, опыт забвения себя как раз и открывает в жизни какие-то дополнительные измерения. Кстати, совсем недавно ученые Ливерпульского университета исследовали работу мозга в момент чтения художественных произведений со сложным синтаксисом и богатой образностью — так вот, мозговая активность в это время заметно возрастает, и никакие иные стимуляторы не нужны. Пожалуй, именно издание особенной, необычной прозы (и русской, и зарубежной, требующей конгениальных переводчиков) выделяет нас среди других независимых издательств. Никаких пропорций между «известными» и «неизвестными» авторами мы не соблюдаем, действуем на свой страх и риск; вероятно, это и делает нас теми, кто мы есть.

— Чтобы вместить в себя новые миры необычной прозы, нужно время, которое есть только у эскаписта.

— Что до эскапизма в сферу культуры, то это определение «нашему читателю» дано не мной. Это предположение одного из читающих, скорее, самооценка. Чтобы в наше время быть эскапистом, нужно полностью выйти из информационного потока или жить в раю, то есть где-нибудь в глубинке, «где вечные сумерки и вечные колокола» (этим пространством покоя, кстати, и манит читателей наш сайт, и правильно: ведь чтение — это райское времяпровождение). А вот уединение необходимо и для работы над текстом, и для того, чтобы извлечь нечто стоящее из потока. Да и роль публичного интеллектуала для издателей, по-моему, не очень характерна. Наша ответственность заключается именно в выборе авторов, что, конечно, может повлиять на формирование тех или иных смыслов или на общественные настроения — важно не подменять совесть сиюминутной выгодой. Я всегда воспринимала книгоиздание как поступок, но теперь, когда, по словам Сергея Зенкина (и я с ним согласна), вся общественная коммуникация стала политической, именно выбор имеет первостепенное значение.

— Неужели вся общественная коммуникация стала политической?

— Именно поэтому мы напечатали и «оккупационные эссе» Чеслава Милоша, в которых он пытается понять причины европейской катастрофы 1930-х — 1940-х гг., и «Историю одного немца» С. Хафнера, книгу, наглядно представляющую положение немецкого интеллигента в 1933 году. Ведь отношения с государством сейчас таковы, что, как и тогда, «частный человек все время в обороне; он ничего не хочет, кроме как сберечь то, что считает своей личностью, своей личной жизнью и своей личной честью». Как будто вчера написано и свидетельствует об инфицированном состоянии общественного организма. Если нет пророков в своем отечестве (хотя они есть, и надо просто открыть глаза), давайте прочтем книгу человека, который при Гитлере чуть не угодил в липкую ловушку национальной гордости и сумел не только выбраться, но и описать механизм причастности к злу. В нынешней ситуации имморализма, когда, по словам Петра Померанцева, «все неправда и все возможно», — очень отрезвляющее чтение.

— Вы всегда попадаете в точку? Ведь такая политизация может показаться читателям слишком радикальной.

— В 2014 году мы напечатали блистательные остросовременные лекции Жоржа Бернаноса «Свобода… для чего?» и едкий роман-притчу Матея Вишнека «Господин К. на воле» (на протяжении всего повествования герой, которого выпускают из тюрьмы, не может из нее выйти). Обе книги оказались абсолютно не востребованы, и это симптоматично. Мне кажется, мы боимся свободы, потому и культурный эскапизм в той или иной степени всем нам свойственен, особенно когда подступает страх. И нужно искать обходные пути к самому себе — лучшему, чем ты есть. А чтение непростых авторов как раз и дает возможность научиться мышлению, в котором tertium datur (третье дано) и которое только и может помочь самосознанию.

— Публичные интеллектуалы в Европе сильно политизированы?

— Что касается роли публичного интеллектуала в Европе, то ведь там люди долго и жертвенно боролись за то, чтобы государство не смело подрывать завоеванную необходимость свободного высказывания, а общество осознавало его ценность. Именно поэтому интеллектуалов, как, например, Паскаля Брюкнера во Франции, постоянно приглашают к участию в средствах массовой информации, они не сходят с телеэкранов и со страниц самых влиятельных газет. Наверное, легкость приобретения этого бесценного дара — свободы — не способствовала здесь, в России, бережному к ней отношению. И наши власти предержащие сделали все, чтобы мыслящие люди были как можно менее заметны в публичном пространстве: на телевидении закрылись дискуссионные и остались только пропагандистские передачи. Радио «Культура», очень хорошо начинавшее (Тимур Кибиров, например, вел полноформатную часовую передачу о новых книгах), сейчас имеет минимальный охват слушателей. В Европе культуру чтения и культуру дискуссий создают целенаправленно. Например, в Германии современная литература, проблемная, не из разряда легкой, издается десятками тысяч экземпляров. Обсуждать книги давно стало модно. Люди ходят и ездят на встречи с писателями, на литературные чтения (аналогов немецких Литературных домов, где эти встречи инициируют, больше нигде в Европе нет), субботние выпуски некоторых газет целиком заняты рецензиями. Только в Германии осуществлена продуманная стратегия воспитания интереса к чтению; я еще не упомянула большое количество книжных фестивалей, в особенности детских. Создан огромный отлаженный механизм, все части которого работают одновременно. После профессиональной поездки по издательствам Германии, организованной Центром немецкой книги в Москве два года назад, у меня было ощущение, что я побывала в обитаемом космосе, среди инопланетян.

— Мне кажется, подавляющее большинство студентов-филологов ни за что и никогда в жизни не возьмут в руки книгу, не входящую в списки обязательной литературы. Несколько беспрецедентно выдающихся людей 20—22 лет если и читают что-то «не из программы», то точно проверенное. Я не знаю ни одного человека, кто бы купил книгу неизвестного ему автора — если только речь не идет о каких-то совсем закрытых издательствах с тиражами 200—300 экземпляров, то есть автор — знакомый знакомых.

— Вам, Антон, удалось познакомить меня с теми из инопланетян, кто живет среди нас. Мне интересно, какой механизм работает в голове у молодого человека, не готового довериться неизвестному автору. Ведь таких авторов большинство! Конечно, первым делом мы стремимся получить базовые знания (то, что проверено), но ведь инспирацию к новому и неповторимый опыт мы обретаем, главным образом, когда «сбиваемся с пути», выходим за флажки, попадаем в немыслимую прежде ситуацию (в том числе и ситуацию чтения). Кроме имени неизвестного автора есть ведь еще издательство, его репутация, аннотация к книге, сопроводительные статьи, Гугл, в конце концов. Залог профессиональной интуиции — саморазвитие: филолог носом должен чуять текст, по нескольким страницам определять его качество и содержательность! И чем в большее количество незнакомых текстов он заглянет, тем быстрее разовьется нюх, повысится разборчивость, костыли в виде рекомендательных списков можно будет отложить и начать двигаться собственным путем. А это ведь самое главное — найти свой путь.

— Если студенты-филологи не найдут свой путь — будут ли у гуманитарного знания перспективы в России и в мире?

— В противном случае мы не сможем отделаться от маний толпы (опыт ХХ века показал, куда они могут завести), не сможем вступить в адекватное взаимодействие с возрастающей неопределенностью мира: ведь чем больше мы в него проникаем, тем труднее его описывать, нам просто не хватает слов. Это и есть феномен гуманитарной необеспеченности, о чем в последние годы много пишет Михаил Эпштейн, создатель Центра обновления гуманитарных наук в Даремском университете в Великобритании. Было бы замечательно, если бы такой центр появился и у нас, но, кажется, в РГГУ, где ему самое место, в сгустившейся атмосфере тотального контроля («как бы чего не вышло») об этом нечего и думать. В статьях Эпштейна (а недавно у него вышла книга на эту тему) говорится и о необходимости гуманитарных технологий, и о новых гуманитарных дисциплинах, которые коррелировали бы с развитием естественных наук; о важности контриндуктивного мышления, которым занимался Пол Фейерабенд (его книги, к счастью, переведены, а сколько актуальнейших мыслителей ждет своего часа!), когда разрабатываются гипотезы, несовместимые ни с фактами, ни даже с результатами экспериментов. Главный вызов для гуманитарной науки в том, что собственно предмет изучения — человек — остается в большой степени terra incognita: ученые все глубже проникают в его природу, но постичь феномен сознания пока не удалось. А вы пишете о «точно проверенном», столь привлекательном для молодых гуманитариев, Антон… в то время когда только энергия прорыва и отход от академической лояльности позволят совершить трансформацию гуманитарных наук. Кстати, сегодня прочла, что 92% выпускников американских университетов, в том числе и гуманитариев, заявили, что главное для них в будущей работе — возможность изменить мир…

— В Германии, скажем, модно читать. Что делаете в России вы, чтобы читать было также модно?

— Издаем авторов, с которыми интересно вести диалог. Но само понятие интеллектуальной моды не вызывает у меня интереса, поскольку является одним из маркеров сферы власти и к тому же имеет оттенок меркантильности. А иногда это та же мания, или, если хотите, эпидемия, противодействовать которой может только иммунитет, выработанный в борьбе с общественными вирусами (книгу К. Флаша «Почему я не христианин» мы напечатали в этом году в качестве противоядия к мракобесному тренду, который проявился в связи с модой на оскорбленные чувства). Поскольку человек — существо подражательное (о миметических практиках подробно писал Р. Жирар, его прекрасно переводил Григорий Дашевский), чтобы не поддаться стадному чувству, мы должны добиваться от себя большей интеллектуальной свободы и выковывать свой дух во взаимодействии с новым знанием.

Наша издательская практика дает такую возможность. Большинство авторов неизвестны, а если даже известны их имена, то некоторые их книги, в дополнение к изданным ранее, мы печатаем впервые: это, например, «Эразм» Й. Хейзинги — поучительная монография о судьбе интеллектуала в любую эпоху — или «Солнце и смерть» П. Слотердайка, одна из важнейших философских автобиографий ХХ века, после знакомства с которой картина мира точно поменяется и вы иначе посмотрите на многие вещи.

— Я, читатель некоторых ваших книг, вряд ли вспомню всех этих авторов и переводчиков. Как вы прививаете вкус к новому?

— Насколько консервативен наш читатель, я судить не берусь. Но даже если это отчасти так, надеюсь, что по мере знакомства с авторами, которых мы издаем, его восприятие жизни станет более динамичным и многомерным. Для этого мы постоянно расширяем темы и жанры. В свое время нам представлялось важным издать дневники М. Кузмина. Их публикация затянулась, но третий том сейчас в работе у редактора. Умер С.В. Шумихин, блестящий архивист, расшифровавший дневник, поэтому много времени заняла сверка текста.

Н.А. Богомолов, являясь перфекционистом в комментировании, долго не мог смириться с лакунами в документах и периодике, связанными с постреволюционным периодом. Причем важно издавать эти дневники не только как энциклопедию Серебряного века, но и как прецедент предельной открытости письма, нейтрализующей и собственную пошлость, и пошлость укорененного в обществе отношения к разнообразным, в том числе и сексуальным, девиациям. О последних можно вынести очень важные сведения из книги нидерландского нейробиолога Дика Свааба «Мы — это наш мозг», тираж которой — 15 000 — был для нас исключительным (в основном мы издаем 2000 экземпляров). Правда, научный редактор не разрешил напечатать свою фамилию — в его институте запрещены темы религиозности, сексуальной ориентации и эвтаназии. Редактора своей новой книги Свааб нашел уже за пределами России. Мы обязательно продолжим издание научно-популярной литературы, в том числе и рекомендованной этим ученым (две книги уже в работе).

— Какие направления вашей издательской деятельности вы можете выделить особо?

— Огромный неизвестный материк открыл для нас Дмитрий Бавильский, предложив к изданию свои беседы с современными композиторами. Это совершенно особые люди. Их картина мира гораздо сложнее и точнее, чем у так называемых современных авторов. Вскоре мы напечатаем и удивительную автобиографию Филипа Гласса.

Еще мы издаем книги о путешествиях, авторы которых настолько глубоки и образованны, что их книги представляют собой подобие магических кристаллов. Я имею в виду «Дунай» К. Магриса и «Провансальский триптих» А. Водницкого. Их можно перечитывать всю жизнь.

В круг наших интересов в последние годы вошла философия. После лекций В. Бибихина о поэзии и дневниках Льва Толстого и А. Пятигорского об истории философии, монографии Д. Зильбермана и «Лингвистической катастрофы» М. Аркадьева готовим «Тетради» самого этически неуспокоенного мыслителя XX века Симоны Вейль в их первозданном виде, так их не печатали никогда.

— Прибыльно ли ваше издательство?

— Конечно, издавать книги столь малыми тиражами (от 500 до 2000) — это не бизнес, о прибыли речи не идет, все двадцать лет мы существуем попечением нашего учредителя. Книжная отрасль монополизирована, это влияет на политику крупных магазинов и книготорговых сетей. Крупные книгораспространители требуют больших скидок, сами же ставят огромную наценку — о единой цене на книги говорить не приходится. Отсутствуют госзакупки для библиотек, дорога почтовая рассылка, постоянно растут в цене бумага и типографские услуги — все это не приближает нас к самоокупаемости. В прошлом году мы даже начали создавать Клуб друзей издательства для тех, кто готов предложить спонсорскую помощь, посчитав поддержку независимого книгоиздания важной для себя и для нашего общего будущего.

— Как вы рекламируете свои книги?

— Публичные мероприятия проводим регулярно, чаще всего это презентации книг, но в прошлом году при участии Польского института в Петербурге нам удалось организовать и международную конференцию «Пограничье как духовный опыт: Милош — Бродский — Венцлова». Доклады, прочитанные польскими, литовскими и русскими участниками, мы вскоре разместим на нашем сайте, выступление Т. Венцловы там уже опубликовано. Побудительным мотивом к разговору стало издание публицистики этого замечательного поэта, филолога и правозащитника за четыре десятилетия. Я рада, что тему пограничья как территории диалога подхватил Музей Анны Ахматовой, вторая конференция прошла в июне, надеюсь, круг участников этого разговора будет расширяться.

— С какими инструментами культурного отбора вы работаете? Есть книжные магазины, премии, презентации...

— Презентации мы проводим обычно в магазинах «Все свободны», «Порядок слов» или в Фонтанном доме, в Москве — в культурном центре на Покровке или на ярмарке non/fiction. Вот и в этом году совместно с Центром немецкой книги при участии историков и социологов мы будем обсуждать книгу С. Хафнера 2 декабря в 18:00 в зоне семинаров № 1, а 3 декабря представим «Письма о Рембрандте» О.А. Седаковой.

Премии, конечно, приносят определенную пользу в виде медийной волны, что может достигнуть людей, которые о нас не слышали и вдруг услышат. Кроме «Северной Пальмиры» и Премии Андрея Белого мы получили еще две награды посольства Франции в Москве и Немецкую переводческую премию вместе с Татьяной Баскаковой за первый том «Реки без берегов» Х.Х. Янна. Но вообще издательство развивается само из себя, органично и свободно: растет как дерево, а вместо годовых колец — новые темы. Например, готовим книгу «Гостеприимство матрицы», представляющую новый взгляд на беременность и материнство. Новые жанры — добавились еще и сказки: первая европейская книга сказок XVII века. Я давно заметила, что изданные нами книги тайно перекликаются, образуя неповторимую конфигурацию. Надеюсь, благодаря нашим авторам и читателям свой отпечаток в реальности нам оставить удастся.

— Как много работаете вы лично?

— Работаю я почти все время, и дома, и в офисе. Отдыхать люблю у моря, но работать продолжаю и там. Обычно ухожу в отпуск на две-три недели, но остаюсь на постоянной связи с издательством и продолжаю работать над текстами. Раньше ездила в Крым, теперь — в Черногорию.

— Почему издательство носит имя Ивана Лимбаха?

— Потому что без Ивана Лимбаха этого издательства просто не было бы. С Иваном мы познакомились в университете в конце 1970-х гг. Он учился на первом курсе физического, я — на втором курсе филологического факультета, и почти весь учебный год Иван приходил к нам на лекции и проводил время в нашей компании: помню, мы читали вслух «Мастера и Маргариту», слушали записанный на магнитофон «Архипелаг ГУЛАГ». Заинтересованное отношение к литературе Иван вынес из физико-математической школы № 30, где учились талантливые люди и преподавали талантливые учителя. Особую атмосферу дружества создавала куратор нашей группы, фольклорист Наталья Михайловна Герасимова — немногим старше нас, она уже закончила Тартуский университет и резко выделялась среди большинства застегнутых на все пуговицы преподавателей. Была веселой, эмоциональной, кроме блестящего интеллекта в ней было что-то колдовское, магия какая-то. Вскоре она вышла замуж за А.Г. Битова. Через год мы с Иваном поженились, у нас родилась дочь, но семейной жизни не получилось, брак распался, а взаимная отзывчивость и душевная близость остались — я всегда знала, что встретила ангела, то есть человека с ангельской сущностью.

— Как возникло издательство?

— Иван работал в геофизическом институте, потом в школе. В конце 1980-х гг. он воспитывал уже четверых детей, возникла необходимость в перемене жизненной стратегии. Получив экономическое образование, он занялся бизнесом. А я с 1988 по 1993 г. трудилась в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме — участвовала в его создании, возглавляла в нем научно-экспозиционный отдел: мы проводили выставки, конференции, выпускали сборники научных статей. После музея была работа в редакционно-издательском отделе Публичной библиотеки, в издательстве «Северо-Запад»… В начале 1990-х мы познакомились с Сергеем Владимировичем Дедюлиным (его биографию см. в энциклопедическом издании «Самиздат Ленинграда»), в Париже он издавал замечательное «Литературное приложение» к газете «Русская мысль», а потом возникла идея печатать в России созданный им культурологический журнал европейского образца. Этот проект я и предложила поддержать Ивану, и он согласился. Журнал получился дорогой, продавался медленно, дело ограничилось первым номером. Но, видимо, творческая атмосфера, в которой он рождался, да и сам журнал как эстетический объект произвели такое впечатление, что уже после моего отъезда в Москву по личным обстоятельствам Иван зарегистрировал издательство, пригласив двух хороших филологов — Ингу Данилову и Наталью Бочкареву, рекомендованных еще одним нашим преподавателем, Борисом Валентиновичем Авериным, и прекрасного художественного редактора — Веру Лошкареву.

Андрей Георгиевич Битов предложил и название издательства, и — в качестве первой ласточки — свою книгу «Оглашенные» (кредит доверия был высокий, поскольку жена А.Г. хорошо знала всех участников начинания). О первоначальной программе можно судить по изданиям 1995—1999 гг.: это были авторы «второй культуры», напечатанные так, как будто они — лауреаты Нобелевской премии. Поначалу издательство было скорее частью делового имиджа своего учредителя. Изданные в те годы книги создали тот элитарный образ, который существует до сих пор и с которым я безуспешно пытаюсь бороться. Художники — отец и сын Плаксины содействовали этому неординарным оформлением, они же придумали запоминающийся логотип.

— Над чем вы работали в самом начале?

— Первой книгой, над которой я работала в Издательстве Ивана Лимбаха, было собрание стихотворений, прозы, писем и биографических материалов поэта Василия Комаровского («Знать Комаровского — это марка», — говорила Ахматова). Это серьезная архивная и текстологическая работа в соавторстве, огромный том, половину которого составляли статьи В.Н. Топорова. М.Л. Гаспарова, Т.В. Цивьян, Т. Венцловы. Книгу великолепно оформил Василий Бертельс, правда, пришлось несколько раз перепечатывать обложку, чтобы добиться того серо-жемчужно-голубого тона, который он придумал, а для печати форзацев глубокого синего цвета мне пришлось долго вручную размешивать краску, добиваясь нужного оттенка. Благодаря этой работе я осознала издательский процесс целиком.

Вскоре после выхода книги, в 2002 году, Иван предложил мне должность главного редактора, до этого в издательстве не существовавшую. Время наступило непростое, поскольку было решено заметно увеличить портфель, издавать не меньше 10—12 книг в год (до этого печаталось самое большее шесть). Добавилась и работа по приобретению прав, получению поддержки на переводы, пиар. Менялись сотрудники на должностях директора и бухгалтера, редакторы и корректоры, мы на протяжении многих лет выстраивали книготорговлю, нередко сталкиваясь с непорядочностью и обманом. Иван занимался, главным образом, развитием бизнеса по производству природосберегающих удобрений, оставаясь спонсором издательства, вникая в его экономику. Давления, связанного с необходимостью непременно получить прибыль, я никогда не испытывала. Просто прислушивалась к его доводам, впрочем, как и он к моим. Несколько лет назад Иван делегировал руководство издательством нашей дочери (но по-прежнему, хотя и не в прежнем объеме, вкладывает деньги в наши проекты), ну а репертуар остается зоной моей ответственности — последние два с половиной года в содержательном диалоге с Игорем Булатовским.

Понравился материал? Помоги сайту!