Марина Лошак: «Глобально я поддерживаю идею, что в Москве должен быть грандиозный музей»

Директор Пушкинского музея Марина Лошак, представившая недавно новую концепцию музея, поговорила с COLTA.RU.

— Вы возглавляете Пушкинский музей чуть менее года, а история, связанная с разными планами по реконструкции музея, тянется уже очень давно. Последнему большому проекту — «Музейный городок», кажется, уже лет девять. Скажите, сейчас что-то кардинально изменилось?

— Вообще да, все кардинально меняется. Во всяком случае, хочется в это верить. Когда приходит кто-то новый, он еще не так устал от всех этих тяжелых передряг, связанных с обстоятельствами реконструкции. Сил побольше и, может быть, побольше иллюзий. Вот я как раз сейчас нахожусь в той фазе, когда иллюзий больше, быть может, чем следовало бы. Мне кажется, что сейчас нужно использовать все возможности и сделать нечто стоящее. Делать будет трудно: существует много законов, мешающих качественному строительству, усложняющих его; очень много старых законов, связанных со всевозможными музейными райдерами, которые нужно менять (и мы, может, и будем их менять, если хотим сделать новый музей); много старых ментальных подходов, их нужно менять на новые. Все это нужно осуществлять по ходу дела. Но есть некая необратимость в том, что происходит, потому что если не начать сейчас что-то делать, то нет никаких шансов на то, что когда-нибудь это вообще удастся. Те замечательные постройки, которые находятся в нашем распоряжении сейчас, просто банально не проживут. Поэтому, я, может быть, и хотела бы отступить, но нет такой возможности. Например, главное здание музея, которое было построено более ста лет назад, крайне нуждается в реставрации и реконструкции, оно действительно устало. И все остальные постройки тоже требуют, чтобы ими занимались, причем срочно. И это не только реставрация, а всегда реставрация с новым приспособлением, что сложнее, чем новое строительство. Нужно учесть данность, то есть тонко реставрировать, что, если честно, не самое наше сильное место. И не только приспособить, но и сделать музей современным, удобным, функциональным городским пространством. Еще и новое построить, и чтобы все это вместе жило и работало.

И дело не только в том, чтобы построить. Важно наполнить музей современными смыслами, интересными и существенными с точки зрения содержательной наполненности; чтобы люди, которые один раз пришли, потом обязательно возвращались.

Поэтому определенная переоценка и переосмысление нашей концепции заключается в том, что мы хотим пространство музейного квартала сделать частью живой городской среды. Иначе невозможно. Это не может быть музей, просто огражденный забором, куда люди приходят послушать лекции или посмотреть картины. Поэтому мы и объявляем об этом конкурсе вместе с главным архитектором Москвы, утверждая, что градостроительный характер и связь с городом для нас крайне актуальны. Тем более что это действительно большой квартал. Меня спрашивают, какие есть еще подобные кварталы. Существуют великие музейные кварталы, как, например, Берлинский остров музеев или Венский квартал музеев.

Но мы сейчас говорим о совершенно другой институции — об очень московском, очень русском музее, вырастающем из существующей исторической среды. Грустно с этой средой расставаться, честно говоря. Хочется, чтобы она осталась в том трогательном и аутентичном виде, в котором она сейчас есть, и вместе с тем стала частью современного мира. Это особая задача. Как ее решить, как совместить и то и другое — довольно сложный вопрос. Наши ответы лежат в области организации общественного пространства, которое работает очень по-разному, где каждое здание имеет свои функции.

Задача «Архнадзора» — все время надзирать. Это, знаете, как люди, которые уже не с нами, а уже с мохнатыми крыльями сидят на облаке и сверху всем дают советы, а мы тут в ничтожестве копошимся внизу и стараемся тоже быть очень милыми и все делать.

Музейных зданий много, и они все разные. И это хорошо, что тут нет унификации. Это наше слабое место, но вместе с тем и сильное. Как в Москве, как в России, в этом одном пространстве находятся разные музейные коллекции, и у человека, пришедшего в музейный квартал, есть возможность получить много разных впечатлений. Хочет — пошел к импрессионистам, хочет — в совершенно другое, огромное старое здание, где Галерея старых мастеров, хочет — в гравюрный кабинет, где можно посмотреть какую-нибудь фантастическую коллекцию графики, а потом, если интересен бэкстейдж, — в депозитарий, где открытое хранение, или в реставрационные мастерские, которые мы тоже хотим сделать открытыми. И там же будет новое огромное выставочное пространство в 5000 квадратных метров, где будут проходить самые блокбастеры и супервыставки. А в старом главном здании можно будет увидеть некий аутентичный образ музея, где будет весь древний мир, все древние коллекции с большим количеством подробностей, из которых сейчас показывается только часть. Мы увидим значительно больше коллекций, включая Древний Китай, Древнюю Японию, Среднюю Азию и т.д. Если бы я ходила по музеям, то я бы пошла прежде всего именно сюда.

В каждом здании можно будет себя комфортно почувствовать, как в любом современном музее, где есть большая общественная территория, кафе, ресторан, большой музейный магазин, в котором продукция связана тематически с этим местом; есть лекционное пространство, кинозалы, информационная зона отдыха и прочее. Причем, имея в виду дальнейшее функционирование, мы даем такое техническое задание, чтобы те части, которые могут работать без музейной экспозиции, были открыты до поздней ночи. Музей закрывается в 9 вечера, а все остальное продолжает работать. Должны быть разные входы, которые позволяют людям всюду ходить и всем этим пользоваться. Причем большая ландшафтная усадебная зона тоже должна быть рабочей, и там в летнее время мы планируем устанавливать временные павильоны. Зимой там тоже что-то должно происходить, какие-то уличные точки, где человек, например, сможет выпить глинтвейн или заняться чем-то. Там тоже будут выставки, для которых мы будем строить павильоны.

Будет пространство совсем иного толка со стороны Знаменского переулка, где находится так называемый Дом Стулова, который мы условно называем «библиотека». Там не только наше хранилище, но и библиотеки (публичная и редкой книги), ими можно будет пользоваться — они будут в открытом хранении, с читальными залами. Это будет самая большая зона музея, где можно получить любую информацию. И мы планируем, что это будет место не для толпы, а для человека, который любит, как мы говорим, пошаркать ногами — медленно походить, посидеть, зависнуть в более камерном пространстве. Там будут выставочные залы, связанные с текстом как с художественным объектом — начиная от месопотамской клинописи через русский авангард, который приводит нас к созданию новых современных алфавитов. Там же выставочные залы, где можно увидеть иллюстрации, наши и западные, и книга художника, которую мы хотим собирать, а также зона, связанная с музыкой: мы сделаем комнату, где человек сможет посидеть в одиночестве и, например, послушать именно винил. То есть все, что связано с таким аутентичным состоянием, довольно одиноким. Все будет организовано под потребности самой разной аудитории.

Москва — город, в котором в плане культурных институций вроде много чего есть, но чего-то такого грандиозного, как Эрмитаж в Петербурге, нет.

Также мы предполагаем много разных обучающих институций. У нас планируются комплекс, связанный с реставрационным обучением и выставочной зоной, и отдел дизайна — его мы хотим организовать вместе с учебной зоной, и много других образовательных возможностей. Сейчас мы занимаемся получением лицензии на образование, которая даст нам возможность функционировать как учебная институция, что тоже важно.

Предполагается большая работа с современным искусством — оно нуждается в осмыслении крупных пространств и может быть включено в них как единая система. На самом деле это очень важная задача, где строительная составляющая — отнюдь не самая главная. В музее очень много прекрасных людей, специалистов. Много людей уже немолодых, носителей знаний. Нужно искать новых людей и вовлекать в эту жизнь, чтобы через некоторое время они стали сутью этого музея.

— Если вернуться к городской среде, здесь кругом достаточно плотная застройка, и были болезненные моменты, связанные, в частности, с бензоколонкой, в защиту которой выступал «Архнадзор», была история с Институтом философии РАН. Далее были опасения, что вырубят деревья вокруг. Эти вопросы решились?

— Все эти вопросы сейчас решить невозможно, но их нужно решать. С «Архнадзором» мы находимся в чудесных отношениях и все время общаемся. Задача «Архнадзора» — все время надзирать. Это, знаете, как люди, которые уже не с нами, а уже с мохнатыми крыльями сидят на облаке и сверху всем дают советы, а мы тут в ничтожестве копошимся внизу и стараемся тоже быть очень милыми и все делать. Разница между нами огромная, честно говоря. И трудно сказать, что они неправы. Они абсолютно правы и осуществляют эту, скажем, божественную миссию. На деле, естественно, все хотят сохранить деревья и никто не собирается их вырубать. И с ИФРАН ничего не происходит, с ним все в порядке. Там сейчас только философы, которые никак не выедут. И вряд ли «Архнадзор» может на это повлиять, это РАН должна им предоставить здание. Что же касается бензозаправки, то это охранная зона, и мы с этим ничего не можем сделать. Бензозаправка как источник бензина, естественно, будет вынесена, поскольку не может находиться на территории музея. Что касается самого заправочного памятника, то наши архитекторы будут думать, сможем ли мы его использовать или нет. Может быть, откроем там летнее кафе или тикет-офис. Если же это будет неуместно, у нас есть решение, где памятник может находиться. Александр Кибовский предлагает, например, отличное место возле Дома на набережной. Мы также говорили с директором Музея Москвы, и Алина Сапрыкина готова принять этот памятник как экспонат в свой музей. Все эти вопросы можно умно и правильно решить, поэтому пока «Архнадзор» нами доволен, как мне кажется. Дальше посмотрим.

— Что касается проектов реконструкции, проблема, с которой сталкиваются в последнее время российские музеи, заключается в том, что очень часто в проектах нет, скажем так, визионерской стороны. Например, предыдущий проект ГЦСИ, который за многое критиковали, был абсолютно из прошлого, из 1960—1970-х годов. Существуют также проекты, ориентированные на решение нынешних задач. Но поскольку музеи строятся не быстро, по несколько лет, то такая ориентация на сегодняшний день устаревает. Соответственно нужно думать в перспективе.

— Безусловно, хотелось бы, чтобы так было. Хотелось бы, чтобы это был музей, который не устареет через десять лет. И когда мы будем ориентироваться на предлагаемые нам проекты, мы, конечно, будем исходить из этого. С другой стороны, у наших архитекторов очень много ограничений, много райдеров, и они очень тяжелые. У нас есть единственная площадка для застройки, она обременена еще тем, что там имеется историческая застройка, которую нам, естественно, не позволяют сносить. А это некоторое количество строений, не хочу их оскорбить, но не очень значительных. Тем не менее это историческая застройка, и мы не можем с ней не считаться. Поэтому зона строительства должна будет адаптировать эти строения внутри себя. Может быть, эта сторона окажется настолько провокативной, что из нее может получиться что-то забавное. Во всяком случае, она неординарная. Архитекторам будет трудно с этим жить, но тем не менее они должны все это учитывать. Это, знаете, не построить новый музей, который стоит в ландшафте, как строит Ренцо Пиано или Дэвид Чипперфильд, которые прекрасно работают с большим открытым пространством. Здесь — зажатая в квартале постройка, и главная задача — чтобы получилось органично, что, мне кажется, очень важно.

Архитекторы должны подумать, как превратить весь этот квартал из разрозненных строений в нечто общее, создать какие-то рифмы и придать этому естественное движение, как мы сформулировали.

Мне кажется, что такое логичное продолжение музея западного искусства должно быть в Москве — музей современного искусства.

— Ирина Антонова очень активно продвигала идею о том, что нужно вернуть из Эрмитажа ряд картин из коллекции Государственного музея нового западного искусства, который расформировали в 1948 году. В одном из интервью вы сказали, что поддерживаете эту идею.

— Это была распределенная коллекция, часть которой досталась Пушкинскому, а часть — Эрмитажу. Глобально я поддерживаю идею, что в Москве должен быть грандиозный музей. Не важно, кто кому что передаст. То, о чем говорила Ирина Антонова, народ не услышал, а это очень существенная штука: она предлагала соединить две эти коллекции вместе, вытащив, таким образом, из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина, где эти произведения — главная составляющая, и воссоздать ГМНЗИ, просто сделать большой музей импрессионистов. Москва — город, в котором в плане культурных институций вроде много чего есть, но чего-то такого грандиозного, как Эрмитаж в Петербурге, нет. Я все время говорила и сейчас повторю: это вообще не решение музеев, это решение, стопроцентно связанное с государственной стратегией. Музеи здесь вообще не принимают никаких решений. Вот во Франции решили в какой-то момент, что в Париже должен быть Музей д'Орсе, музей импрессионизма. Забрали вещи из Лувра и из других музеев, соединили их и сделали новый музей. Он приносит городу доход, люди приезжают, чтобы оставить там деньги. Это совсем другой, экономический подход. Поэтому на уровне местничества — я у тебя заберу, а я тебе не отдам — это какой-то абсолютно провинциальный разговор. Я вообще против перераспределения. Речь вообще, насколько я понимаю, шла не о Пушкинском музее, а о новой институции, которая должна появиться. И не нам это решать. Должно быть серьезное осмысление государственных культурных стратегий, понимание целесообразности этого. Тут есть о чем поговорить.

— Просто если эта долго обсуждаемая идея гипотетически будет реализована, то уже сейчас под нее должны быть продуманы и прописаны какие-то пространства.

— Мы не продумываем пространства под нее. Но если речь пойдет о реализации этой идеи, то тогда и надо будет о чем-то думать.

Еще очень важно сказать — как движение вперед в нашем плане и в нашей стратегии предполагается создание еще одного продолжения музея, его мы хотим назвать «Новый Пушкинский». Как Tate Modern, он должен быть связан с искусством второй половины XX — начала XXI века. Он будет расположен в другом месте, не здесь. И он должен стать важнейшим местом не только для музея. Нам кажется очень правильным готовить общество к пониманию, что это совершенно необходимо. Мы будем заниматься этим параллельно с реконструкцией музея.

— Это предполагает расширение коллекции?

— Да, даже формирование новой коллекции. В нашей коллекции есть та часть, которая связана с искусством ХХ века, есть русский авангард и, условно говоря, послевоенные вещи. Но в целом это формирование новой коллекции, которая в любом случае должна быть у музея. А самое главное — музей должен работать в области поиска современных смыслов на своем уровне, сложном, музейном, осмысленном, не поверхностном. Я уже проговаривала эту идею с коллегами из других стран, и все чрезвычайно воодушевлены, готовы работать и предоставлять свои вещи, включая самых известных современных художников. Все в этом заинтересованы. Мне кажется, что такое логичное продолжение музея западного искусства должно быть в Москве — музей современного искусства.

Понравился материал? Помоги сайту!