Скоро рассвет, выхода нет

Масштабный комплекс «Оборона и блокада Ленинграда» должен появиться в центре города в 2019 году, к 75-летию снятия блокады. Смольный объявил конкурс на проект и получил 39 предложений, из которых жюри выбрало девять, предоставив горожанам выбрать, какой проект симпатичнее. Максимально открытое и демократичное голосование (на выставке проектов и в сети) вызвало неожиданный интерес. Наконец их интересует наше мнение! В девятку лидеров вошли норвежские, финские, немецкие архитекторы, что польстило подчеркнуто европеизированным петербуржцам, спровоцировало добрососедскую симпатию к финнам и антипатию к московскому проекту «Арены» (а он и правда походит на «Олимпийский»). Тысячи человек нашли время сходить в манеж Конюшенного ведомства, еще больше проголосовало на сайте Комитета по градостроительству и архитектуре.

Журналисты, архитекторы и те, кто был не в курсе, что выставка закрыта, и пришел голосовать, кучкуются у входа в Конюшенное ведомство. В боковом крыле заседает жюри, мы вот-вот узнаем, какой проект одобрен. Хвалим и заранее жалеем иностранцев, полагая, что против тандема местной власти и местных же архитекторов их предложения бессильны. Однако задерживают. Десять минут, пятнадцать, час. Кто-то замечает, что музей работает до семи вечера — вероятно, от нас просто хотят отделаться побыстрее. Финские архитекторы, лишенные инстинкта вставать в очередь, оживленно общаются за нашими спинами.

Я начинаю понимать, почему Михаил Пиотровский с его безошибочным этическим чутьем здесь не присутствует.

Энергичные отечественные зодчие организовали «кружок по интересам», и оттуда доносится: «У победителя будет два пути — тюрьма или инфаркт». Коллега рядом грустно констатирует, что, вероятно, есть еще третий вариант — психбольница. Потом журналисты расскажут, что этим вечером к закрытым дверям манежа подошла бабушка-блокадница. Она хотела проголосовать, но не знала, что тут «закрытое мероприятие». Конечно, ее не было в списках, и пускать не хотели — только после вмешательства представителей СМИ пенсионерке открыли дверь. Наконец пустили и нас. Ни губернатора Георгия Полтавченко, ни вице-губернатора Игоря Албина, ни Михаила Пиотровского, которые были членами жюри, за столом не оказалось. За всех отдувался глава КГА и главный архитектор города Владимир Григорьев. В зале было душно и сумрачно, акустика множила скорый говор переводчиков. Выдерживая паузы, тяжелым канцелярским языком нам сообщили, что у «живого» голосования и у рейтинга на сайте КГА разные, но близкие итоги. «Мы не имеем морального права вынести окончательное мнение без учета мнения тех немногих людей, которые жили в блокадном городе», — наконец выдал архитектор. Шелест переводчиков. Я начинаю понимать, почему Михаил Пиотровский с его безошибочным этическим чутьем здесь не присутствует.

«Мы приняли решение выбрать четыре проекта, которые мы рекомендуем. Но окончательный выбор должны сделать жители блокадного города», — продолжил Григорьев. Высокое жюри выбрало из девяти четыре проекта-«финалиста». Это работы студии «Земцов, Кондиайн и партнеры», «Студии 44» Никиты Явейна, бюро Михаила Мамошина и Lahdelma & Mahlamäki. Городская интеллигенция ратует за финский проект. Скандинавская лаконичность, отсутствие отсылок к сталинской архитектуре, символичность, а также невмешательство в трепетно любимую «небесную линию» Петербурга и правда подкупают. С другой стороны, эта самая «скандинавскость» в имперском Петербурге выглядит откровенным импортом. Проект красивый, но кто скажет, что он — об истории России? В этом смысле проект «Студии 44» — этический антагонист финнов, в формах и идеях предлагающий привычный суровый монументализм, — нам куда ближе. Мыслящая общественность, как всегда, не может решить, как сделать более по-петербургски: массово голосовать за финский проект или же подписывать петицию с требованием отказаться от строительства комплекса и разместить музей в зданиях блокадных хлебозаводов, Левашовского и Кушелевского. Ведь именно они в сознании петербуржцев связаны с трагедией, да и миллиардные траты не понадобятся. Впрочем, некоторые голосуют и там, и там.

— Попилить проще с местным архитектором, у финнов гораздо выше требования к качеству технической реализации.

«Будущий облик Музея Блокады будет мало чем отличаться от архитектуры торгово-развлекательных центров. Кощунственное сопоставление! Мрачные громады, предлагаемые как мемориал Блокады, не могут передать ни истинной скорби, ни гордости за людей, выдержавших тяжелейшие испытания. Подобное здание, а оно будет находиться в непосредственной близости от Смольного монастыря, только изуродует облик города и опустошит бюджет. И это при том, что в Петербурге сохранилось 2 блокадных хлебозавода, которые, будучи свидетелями исторических событий, могли бы стать прекрасной площадкой для музея. Музей в исторических зданиях хлебозаводов станет живой памятью, а не выхолощенным мемориалом», — сказано в петиции, которую подписали почти 4000 человек. Массовую антипатию вызвал Михаил Мамошин. Бюро допустило явный пиар-прокол, устроив рассылку релиза с аргументами в пользу своего проекта и, что самое неприятное, с комментариями блокадников в таком же тоне.

Что решат чиновники вкупе с ветеранскими организациями, сказать сложно. Идея с хлебозаводами ожидаемо не встретила поддержки в верхах. Так что обсудим успех финнов и перспективы петербургской тройки «финалистов». «Шансов на победу у этого проекта крайне мало, — комментирует проект Lahdelma & Mahlamäki архитектурный критик Мария Элькина. — “Нет” я не скажу, потому что в жизни всегда есть место чуду. Симпатичен он по понятным причинам — это единственное предложение, где нет тяжелого пафоса, от которого все в общем-то очень устали. Финский проект не выдающийся, можно было бы много лучше, но он своевременный и легкий. Спираль не загромождает пейзаж, она все-таки изящна. Чувства надежды и отчаяния здесь естественно считываются за счет подъема и внезапного обрыва. Честно было бы сказать, что в финском проекте просто нет пошлости — а это уже огромное достижение в нынешнем конкурсе».

— Еще есть мнение, что реализуют тот, на котором проще «попилить». Как считаете, есть очевидно более дорогой и более дешевый проекты?

— Он должен быть дорогой, честно говоря. Попилить проще с местным архитектором, у финнов гораздо выше требования к качеству технической реализации.

«Финны выглядят лучше снаружи, это да, — замечает архитектор Олег Манов. — Эффектно, трагично. Разговор на уровне “впишется — не впишется” в данном случае неуместен. Речь идет не о здании, которое должно быть на что-то похожим, чьим-то красивым дополнением или гармонично сочетаться с окружением. Речь идет о памяти, о символе трагических событий, происходивших в Ленинграде во время Второй мировой войны, героической борьбы жителей блокадного Ленинграда со смертью. Ценность музея — в противостоянии войны и мира, любви и ненависти, жизни и смерти. О какой вписываемости в городской ландшафт может идти речь, если мы говорим не о бетонной коробке, окнах и фасадах, а об утрате сотен тысяч ленинградцев? Олицетворять эту борьбу музей будет лучше всего в центре города, противопоставляя себя окружению. Этот контраст очень важен именно в историческом центре, который больше всего пострадал.

Музей, конечно, должен контрастировать с окружением по силуэту, формам и материалам. Санкт-Петербург развивался как европейский город с четкими линиями проспектов, набережных и градостроительными акцентами. Часть этих акцентов была снесена и уничтожена в советское время. Сегодня необходимо создавать не только новую ткань города, которая бы хорошо вписывалась и дополняла историческую застройку, но и новые градостроительные акценты, потому что город должен развиваться! С точки зрения объемного решения мне наиболее симпатичен проект финнов, хотя он не на 100% отвечает общей теме. Проект “Студии 44” интересен внутри по насыщению экспозиции и сложности пространств. Пожалуй, он наиболее перспективен».

Обратили внимание, что, беспокоясь об этике и силуэте Петербурга, мы все еще не затронули главный вопрос: для кого город ввязывается в очередной дорогой (не меньше 2 млрд рублей) долгострой? Предполагается, что новый музей — это «послание потомкам», мультимедийный центр, рассчитанный на применение существующих и органичное внедрение будущих технологий. Почему жюри, имея на руках итоги народных «выборов» и пятнадцать голосов в корзине, перекладывает ответственность на блокадников? Начав с демократического жеста, уходит в пошлую подтасовку? Ведь через несколько поколений те же хлебозаводы едва ли будут ассоциироваться с блокадой, и с этой позиции новый, напичканный интерактивными аттракционами и снабженный VIP-входом «музей» актуален. Чего уж там, еще можно магнитики продавать и пару квестов запустить. В конце концов, Ленинград долго жил без этого музея. Еще до снятия блокады работал героико-патриотический Музей обороны, куда экспонаты привозили прямо с фронта. И он явно был не про «утрату сотен тысяч ленинградцев».

Почему жюри, имея на руках итоги народных «выборов» и пятнадцать голосов в корзине, перекладывает ответственность на блокадников?

Позднее экспозиция заняла весь Соляной городок, но вскоре по окончании войны была признана идеологически ошибочной и уничтожена (фотографии и документы сожжены, остальные активы переданы другим музеям). Вопрос о восстановлении подняли только в конце восьмидесятых — опять же интеллигенция и ветераны. Предполагалось, что в городе появится не героико-патриотическая, а бытовая, гуманистическая экспозиция. В итоге мы имеем в Соляном переулке старомодный, но крайне мощный эмоционально музей. Сложно и тяжело держать понятия «музей» и «блокада» в одной смысловой связке, но этому городу так нужно. И у нынешнего музея нет площадей, чтобы показать огромную коллекцию (более 20 000 предметов), которая, вероятно, и займет пространства нового комплекса.

Мне удалось дозвониться до одного из районных отделений организации «Жители блокадного Ленинграда». Удивительно, но подвоха пока не чувствуется — все правление ячейки собирается коллективно ехать голосовать на выставку, никаких «рекомендаций» организация не получала, кроме как поторопиться. «Правда, я не знаю, расскажут ли нам там о каждом проекте подробнее или только самим разрешат посмотреть, — заметила моя пожилая собеседница. — Я была на выставке 7 сентября, тогда там были сами архитекторы, они рассказывали. Мне понравился проект Юрия Земцова — возможно, потому что он, как и я, из ЛИСИ (ныне Санкт-Петербургский архитектурно-строительный университет. — А.С.). Ну и хочется, чтобы автором был ленинградец. У финнов красивый проект, это интересно, но, нам сказали, у него может быть проблема с крышей. Когда поедем голосовать (а нас двенадцать человек), нужно будет пройти пешком от метро на канале Грибоедова, но ничего, дойдем — еще можем!»

Складывается впечатление, что есть два Петербурга-Ленинграда. Один — где «пилят» бюджеты, манипулируют мнением уважаемой, граждански и исторически значимой части общества, а местечковые подковерные интриги сводят на нет декларируемые приоритеты. Другой — где горожане перевозбужденно рефлексируют, забывая, что рефлексия — дело внутреннее, на очередную грандиозную стройку не влияющее независимо от того, сколько миллиардов отправится в эту «черную дыру». И, кажется, есть третий — где чиновничий аппарат зачем-то решил взаимодействовать с этой рефлексирующей интеллигенцией и по странной инерции продолжает оглядываться на ее вкусы. Не понимая, что, во-первых, это не такая уж большая и страшная прослойка (из пятимиллионного города проголосовало менее десяти тысяч человек), во-вторых — добиться их одобрения невозможно. На той же пресс-конференции мои коллеги задавали вопрос: «Зачем вы вообще проводите голосование, спрашиваете горожан? Неужели выбирать проект должны непрофессионалы?» Конечно, если бы петербуржцев не спросили, возмущения было бы еще больше.

— Нельзя накрыть Петербург стеклянным куполом и смотреть, как он разрушается. А потом сдувать с руин пылинки. Город — живой, он должен развиваться. И пусть лучше в центре построят музей, чем влепят что-нибудь еще, — говорю коллеге у Конюшенного.

— Конечно. Но назовите хоть один пример, когда у нас это удалось! Ладно Мариинка-2, а газпромовская «кукуруза»? Вот и получается, что лучше ничего не трогать и оставить как есть.

Кажется, нас опять ждет знакомый сериал: стройка, миллиарды, еще миллиарды, смены подрядчиков, невидимые выпады чиновников. Как поется в любимой городом песне «Сплина»: «Скоро рассвет, выхода нет».

Понравился материал? Помоги сайту!