18 марта 2014Искусство
363

Юрий Герчук: «Работа критика — она про сегодня»

Боевое искусство, или Как придерживали и следили

текст: Елена Герчук

1 марта скончался Юрий Герчук (1926—2014), искусствовед и художественный критик, историк и теоретик графики, автор книг по истории искусства. COLTA.RU представляет читателям ранее не публиковавшееся интервью, которое у Юрия Яковлевича в 2011 году, к его 85-летию, взяла его дочь Елена Герчук.

Юрий Яковлевич ГерчукЮрий Яковлевич Герчук© предоставлено Еленой Герчук

— Папа, ты сам понимаешь, что все интервью со старшими делаются с одной целью: узнать, как стать таким же крутым.

— А я крутой? Не знаю ответа; я не старался стать. Я всегда хотел быть. Самим собой.

— Тогда давай по порядку. Университет. Как ты из образованной, но не гуманитарной семьи попал в искусствознание?

— Семья была не просто образованная, а культурная — это разные вещи. Профессионально — да, их время, двадцатые годы, было больше ориентировано на практические специальности. Но они слушали музыку, в театр много ходили. Папа литературой интересовался, стихи выписывал в тетрадочку — Есенина, например, которого тогда не печатали. Ну и я много читал в детстве; на Масловке была детская библиотека. Потом стал в Третьяковку ходить — ее во время войны эвакуировали, но потом быстро открыли. Музей (изобразительных искусств. — Е.Г.) долго был закрыт. Так что в университете нас учили в основном по картинкам. И книжек тоже было мало; все, по чему сейчас учатся, вышло потом. Учились в основном с лекций. Но учителя были хорошие. По культуре Возрождения лекции читал Андрей Александрович Губер — блистательно. Он давал портрет эпохи, ощущение времени. Это был человек из ГАХН (Государственная академия художественных наук. — Е.Г.), в конце двадцатых это был центр культуры, старой культуры, потом его разгромили. Габричевский тоже был оттуда, но нам он читал мало и для нас слишком учено. И Сидоров тоже оттуда же. Еще были молодые педагоги — Колпинский, Недошивин — эти были, по-моему, из ИФЛИ.

С родителями Раисой Григорьевной и Яковом Павловичем Герчук. 1933С родителями Раисой Григорьевной и Яковом Павловичем Герчук. 1933© предоставлено Еленой Герчук

— Сейчас как-то принято считать, что всех ифлийцев убили на войне и потом эта школа просто не возродилась.

— Ну, не всех до единого. Конечно, и они учились не в лучшее время, в тридцатые, но там тоже еще были педагоги, которые что-то знали и помнили. Так что школы не было, но все вместе они могли нас чему-то научить. За одним исключением: новое западное искусство, весь ХХ век. Либо его ругали, либо его просто не было. Так что тогда я советскую изобразительность воспринимал как должное и думал, что если нарисовано правильно, то это не так уж плохо.

— А-а… А когда ты перестал так думать?

— Постепенно.

(Оба смеются.)

Группа студентов Отделения истории искусств Исторического факультета МГУ. 1950Группа студентов Отделения истории искусств Исторического факультета МГУ. 1950© предоставлено Еленой Герчук

Действительно постепенно. У меня не было таких переломов: вот меня осенило, и я стал другим. После университета начал статейки писать, сначала для Совинформбюро: была такая организация, во время войны она занималась репортажами с фронта, а после войны работала как агентство новостей, в основном на заграницу. Напечатал там несколько статей о наших молодых. О Коле Андронове, потом о Славе Манухине — он тогда был в большой моде; ну вот «Травинка», помнишь?

Ярослав Манухин. «Травинка». Линогравюра, 1958Ярослав Манухин. «Травинка». Линогравюра, 1958© предоставлено Еленой Герчук

— Конечно. Я вообще всю жизнь вижу вокруг тебя гораздо больше художников, чем искусствоведов.

— Я же был критиком. Служил одно время в Графическом комбинате, и назывался я там «старший мастер по пропаганде» — имелась в виду пропаганда эстампа, конечно. Там я со всеми молодыми графиками и познакомился. Ходил к ним, брал интервью. Написал о них статью — о Голицыне, о Захарове. Отнес в журнал «Искусство» — но там главный редактор был бдительный. Такой был Зименко — знаешь, такой искусствовед, у которого глаза не открывались. Всегда держал веки опущенными. Но как-то он сквозь эти веки видел — не так, как мы все. И был скандал. Из-за Голицына.

Илларион Голицын. «Перекресток». Линогравюра, 1959Илларион Голицын. «Перекресток». Линогравюра, 1959© предоставлено Еленой Герчук

— Почему?

— Из-за «Перекрестка». Вот сейчас это непонятно, нормальная картинка, а тогда это было принижение человека. Принижение советской действительности. Кто-то там писает за киоском. Так что статья не пошла. В «Искусство» я потом лет двадцать не ходил; а вот в «Творчество» захаживал. И там начал публиковать статьи. О том же Захарове…

— Но ведь ты еще и сам в журнале работал, в «Декоративном искусстве» (журнал «Декоративное искусство СССР» выходил в 1957—1993 годах, возрожден в 2011 году. — Ред.).

— Кстати, там у меня тоже первая статья была об эстампе. Эстамп в современной квартире.

Обложка журнала «Декоративное искусство СССР». 1964Обложка журнала «Декоративное искусство СССР». 1964© предоставлено Еленой Герчук

— Эстамп как прикладное искусство? Новый интерьер, табуретки с тремя ножками?

— Не совсем. Тогда это пропагандировалось как «искусство в массы». Я там полемизировал с Кеменовым, считавшим, что мы принижаем живопись. А я считал, что есть, конечно, живопись, которую можно повесить в современном интерьере, — ну, Сарьян, ну, Кончаловский, — но кто же может себе это позволить? А эстамп — может, и это лучше, чем картонка с репродукцией.

— Раз — скандал, два — полемика…

— А время какое было? Самая первая статья, которую я в «ДИ» на пробу написал, тоже не пошла. Она была о журнальных обложках, а их тогда сильно ругали, в том числе и обложки самого «ДИ».

Цветные бумажки было можно. А абстрактные обложки было нельзя.

— То есть не такое уж это было либеральное место?

— Либеральное. Но это не значило, что там все можно. Либеральное место — это место, за которым больше следят.

— Ну я же помню, там были всякие штуки, заграничные журналы, цветные бумажки…

— Цветные бумажки было можно. А абстрактные обложки было нельзя. Там были кураторы…

— Из КГБ?

— Из ЦК. Они никогда в журнал не приходили, главный редактор сам к ним ходил на доклад. Они не командовали, они давали советы… Мягкие такие советы. Стало больше можно — при Сталине о таком и думать было нельзя, а тут уже думали, но… придерживали.

Письмо с зарисовками. 1958Письмо с зарисовками. 1958© предоставлено Еленой Герчук

— Ты все время говоришь: тот меня ругал, с этим я спорил…

— Мы воевали за новое искусство, за живое, которое делали мои современники. Мои ровесники. А художники как воевали? Больше всех воевали художники! Делают Молодежную выставку — а потом на нее приходит Томский и спрашивает Неизвестного, сколько из этой чугунной головы выйдет утюгов. Его тогда спросили: а сколько их выйдет из его памятника Гоголю? Так он ответил, что из бронзы утюгов не льют. Конечно, это было боевое искусство. Я все тогдашние Молодежные выставки помню. Когда вы с мамой в Анапе загорали, в 1958-м, я ей об очередной выставке письма писал с перерисованными картинками, прямо в залах зарисовывал. Это были мои художники, на которых я как критик делал ставку. А еще были ведь иллюстраторы! И тоже был случай, когда не пошла статья. В «Искусство книги». Они мне заказали рецензию на ежегодник «Наука и человечество», это Юра Соболев делал со своей компанией, включая Соостера. Решили почему-то, что я его разругаю. А я расхвалил, мне безумно понравилось. И потом у меня был разговор с Телингатером, с Соломоном Бенедиктовичем, в его мастерской, и он мне доказывал, что это очень плохая вещь. Но он мне позолотил пилюлю. Перед моим уходом он мне показал книжки Зданевича, которого я тогда и имени не знал. Очень неожиданные — и совершенно заумные.

— А почему Зданевичу можно, а Соостеру нельзя?

— На Зданевиче Телингатер вырос, это его юность. А Соостер — сюрреализм. Это было страшное слово.

Либеральное место — это место, за которым больше следят.

— Тогда получается, что и все твои непрофессиональные дружбы — Синявский, Даниэль — они тоже не случайны? Не просто дружная компания молодых людей?

— Ну, и не политический кружок.

— А что же? По Синявскому: стилистические разногласия с советской властью?

— Ну, с властью-то разногласия были и политические. Но вот, скажем, то, что Андрей (Синявский. — Е.Г.) делал в «Новом мире», — это была такая же работа, как моя. «Новый мир» тоже был журнал прогрессивный, кое-что себе позволял. Андрей там такие рецензии писал, что люди этот журнал друг у друга из рук рвали.

— Так что же это было? Профессиональная гордость?

— Время было такое. Конечно, можно было уйти в академическую науку, копаться в архивах, это я тоже люблю и умею. Но я давно для себя сформулировал — наверное, именно тогда, — что заниматься надо и классикой, и современным искусством. Что тот, кто не занимается классикой, не имеет фундамента — а тот, кто занимается только классикой, не понимает, как искусство живет. В живой жизни. Тогда появилось живое искусство, и о нем стало можно писать. Это мое искусство. Зачем же я тогда искусствовед?

— А как же все твои книги?

— А книги были потом. Книги — это уже результат работы; а сама работа критика — она про сегодня.

Автор и редакция COLTA.RU благодарят журнал «Шрифт» и лично Рустама Габбасова за помощь в подготовке материала.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Смерть КапитанаСовременная музыка
Смерть Капитана 

Полная авторская версия финальной главы из книги Александра Кушнира «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока». Публикуется впервые

9 июля 2021879
«От всего сердца я призываю к мутации психоанализа»: что происходит сегодня между психоаналитиком и интеллектуаломОбщество
«От всего сердца я призываю к мутации психоанализа»: что происходит сегодня между психоаналитиком и интеллектуалом 

Психоанализ гетеропатриархально обслуживает власть, утверждает квир-философ Поль Пресьядо. Психоаналитики в ответ идут в атаку. Александр Смулянский — о конфликте и его последствиях

8 июля 2021291