Тарантино и крепкая настойка (великой русской культуры)

Создатель женевского театра Les Fondateurs ставит на пермской «Сцене-Молот» «Tarantino-Шейк». За попсовым названием скрывается импровизационный спектакль в духе доковского «Зажги мой огонь» — про пермских актеров и русскую культуру. Накануне премьеры режиссер рассказал COLTA.RU о принципах своей работы.

— Расскажите, пожалуйста, про свой женевский театр Les Fondateurs. Я знаю, что в Пермь вы приехали со своим сценографом и со своим драматургом.

— Да, я еще в июне приезжал на лабораторию в Пермский академический Театр-Театр с драматургом Виржини Шелл, мы вместе написали эскиз. А в этот раз я привез Зоэ Кадоч, которая занималась костюмами и визуальной стороной постановки. Les Fondateurs («Основатели») — это, собственно, мы с Зоэ. Мы очень давно вместе работаем, а в этом проекте — последние пять лет. Но то, что мы делаем в Швейцарии, отличается от того, что мы покажем здесь. Для нас это чистый эксперимент.

— Я так понимаю, в вашей работе есть некоторое документальное измерение. Названия спектаклей похожи на главы из книги про ваши приключения: «Les Fondateurs делают театр», «Les Fondateurs женятся», «Les Fondateurs заводят детей», «Les Fondateurs в Жюре», «Les Fondateurs и волшебный дракон».

— Вот уже пять лет мы работаем с разными импровизационными техниками. Всегда собираем декорации прямо перед публикой во время спектакля. Начинаем на пустой сцене, а к концу она обрастает предметами из дерева и картона. Игра с названием помогает добиться какой-то длительности, серийности. Как в комиксах — «Тинтин в Америке», «Тинтин и тайна единорога». Конечно, всегда есть комментарий от первого лица. Но это игра, условность.

— За пределами своего театра Les Fondateurs работает и с другими актерами и режиссерами? В кино, например. 

— Последние годы все меньше. Пермский случай — исключение. Но это, кстати, не Les Fondateurs, это мой индивидуальный проект. В основном я работаю со своим коллективом. Мы сделали четыре полнометражных спектакля плюс проект для Швейцарского культурного центра в Париже. Этот сезон у нас поспокойнее. Сейчас это мое основное занятие.

— Я еще читала, что вы снимались у Алена Таннера в одном из его поздних фильмов «Йонас и Лила, до завтра», сиквеле известной картины «Йонас, которому будет 25 лет в 2000 году». 

— Ну у меня там эпизодическая роль — один съемочный день. С толпой футболистов мы громили фарфоровую лавку, было весело. Ну и, конечно, для меня это был удивительный шанс поработать с классиком незадолго до его смерти.

— Я не видела этого фильма, но видела оригинал 1976 года. Там сценарий писал известный популяризатор марксизма Джон Берджер. В одной из моих любимых сцен персонаж по имени Макс объясняет, например, марксистское представление об истории на примере колбасы (Таннер вообще любит иллюстрировать марксистские идеи колбасой, в «Саламандре» вот тоже). Есть ли в сиквеле какое-то более современное видение неомарксизма?

— Есть, конечно, социальный анализ, но скорее анархистского толка.

— Я почему спрашиваю: все площадки, на которых вы работаете, носят такие индустриальные названия — Theatre de l'usine, Manufacture («Заводской театр», «Мануфактура»). На фотографиях из ваших спектаклей всегда рабочие в синих блузах. 

— Theatre de l'usine — это такая альтернативная театральная площадка в Женеве, независимая. Ей уже 20 лет. Тогда ее создатели были очень молодыми людьми. Но сейчас они уже известные и всеми уважаемые театральные деятели. Жак, ее основатель, говорит, что для него важна идея завода, людей, которые вместе что-то конструируют на сцене. И еще актеры там сами решают, что они будут ставить, — не режиссер. В этом театре важны индивидуальная свобода и групповая ответственность. Если не неомарксизм, то в любом случае демократические идеи с анархическим уклоном.

Мы хотели поступить с Тарантино так же дерзко, как он поступает с историей кино.

— Как вы себя чувствуете в связи с этим в России? Ведь у нас театр — структура строго иерархическая, вертикальная, во главе с режиссером-тираном.

— Да, я отдаю себе отчет в том, что здесь работает пирамидальная структура. Главный в театре — директор, потом режиссер. Но я как раз хотел попробовать дать актерам больше свободы и пространства для импровизации. До определенной степени — потому что мы все-таки собирали спектакль за три недели. За год мы могли бы полностью его сымпровизировать. Но все-таки актеры сами написали часть своего текста. Есть несколько импровизационных сцен. Одна — в которой вообще нет текста, то есть актер каждый вечер говорит что бог на душу положит на определенную тему. Я предложил им самим поучаствовать в создании структуры спектакля. У нас есть фиксированная «пьеса» и мизансцены, но актеры принимали участие в их создании.

— Это же требует очень близкого контакта и каких-то личных отношений с актерами. Удалось вам их построить за такой короткий срок?

— Когда я приехал в июне, меня спросили, какие актеры нужны, сколько, мужчины или женщины. Но поскольку у нас не было ролей в привычном понимании — мы же вместе с актерами хотели писать текст, — мы сказали: пусть будет восемь человек, четыре девушки и четверо мужчин, скорее молодых, потому что они будут менее опытны в классическом смысле, открыты к эксперименту. Ну, и вот мы встретились, познакомились. В первый же раз все очень хорошо прошло, все участники проекта были абсолютно открыты и очень хотели попробовать что-нибудь новое.

— Почему Тарантино?

— Для меня это человек, который блистательно манипулирует элементами поп-культуры и истории искусства в рамках, в общем, уже принадлежащей своей эпохе идеи постмодерна. Он это делает с помощью другого медиума — кино. Но он так легко копирует коды, стиль, персонажей, жанровые клише и дыхание великих фильмов. Он с таким изяществом сталкивает эти элементы, придумывает на их основе новые игровые структуры. После банального разговора может следовать очень жестокая сцена, а потом очень нежная, любовная. Мне кажется, Тарантино как никто другой встряхнул кино — а оно в этом очень нуждалось. Мы хотели присвоить его эстетику, поступить с ним так же дерзко, как он поступает с историей кино. При этом развлечься и получить удовольствие.

— В вашем спектакле есть история, персонажи?

— В самом общем смысле в основе фильм «Криминальное чтиво» — это то, от чего мы отталкивались. И в основном персонажи оттуда. Они сами рассказывают свои истории. Но есть и сам Тарантино — голос от автора, так сказать. И, конечно, есть исполнители — актеры как личности, которые говорят от первого лица. История не одна — их много пересекающихся. Встреча актеров и персонажей.

— Фильм очень известный, большинству зрителей он знаком, и они, вероятно, будут следить именно за тем, как вы обращаетесь с этим кино, а не за игрой с поп-культурными кодами. Как думаете, фанаты Тарантино не разорвут вас на кусочки?

— Я делал этот спектакль с любовью, потому что я все же большой поклонник его таланта. Надеюсь, фанаты Тарантино узнают, как у вас говорят, не букву, но дух его произведений. Мы захотели сыграть вживую, попробовать на себе обновляющую силу и освежающее действие его фильмов. Спектакль играется почти на пустой сцене — без декораций и видеопроекций. Только актеры. Челлендж был в том, чтобы добиться бешеного драйва минимальными средствами — своим присутствием, словом и движением. То есть для меня идея была в том, чтобы встряхнуть театр с помощью Тарантино. Кроме того, открою секрет: мы намешали в наш шейк не только поп-культурные ингредиенты. В нем есть крепкая настойка великой русской культуры. Не буду раскрывать все карты, но узнаваемого на сцене будет гораздо больше, чем вы думаете. Мы позволили себе коснуться вашего исторического наследия.

— Актерам трудно было не вживаться в образы, но представлять текст и рассказывать о себе?

— Это была работа, которую мы проделали. Это правда, что здесь актеры скорее привыкли играть роли, давать им психологическую интерпретацию. Но у нас довольно быстро получилось встать на новые рельсы. Актеры сразу почувствовали стиль и легко включились в игру. Они очень умные.

— Почему вы решили отвлечься от своей швейцарской работы и попробовать что-то совсем другое, да еще к тому же в России?

— Меня пригласила Ирина Бирюкова на лабораторию молодых швейцарских режиссеров. Она хотела заказать пьесу — швейцарский текст. У меня его не было. Но я был готов создать его на месте. В Женеве я преподаю в театральной школе Сержа Мартена, и у нас со студентами был проект по Тарантино, из которого получился блестящий спектакль. И я решил предложить что-то похожее.

— Последний вопрос. Есть ли политическое измерение в вашей работе?

— Да — если подразумевать под политикой следующее: для меня важно критически рассматривать систему, в которой мы существуем. В первую очередь, это касается того, как мы делаем театр. Ставить под вопрос само существование системы, пытаться ее демонтировать, при этом задумываться о собственных возможностях и ограничениях. Но я не собираюсь напрямую говорить о политике в этом спектакле. Это не борьба. Я хотел бы, чтобы зритель задумывался о политике, анализируя форму. Не обязательно вступать в дискуссию, чтобы почувствовать стремление к свободе и открытым структурам.

Понравился материал? Помоги сайту!