Договор или кровь?

Русская редакция портала swissinfo начала работать чуть больше года назад. На соответствующем сайте, кстати, можно ознакомиться с интересным досье по итогам первых 12 месяцев нашего труда на ниве попыток объяснить миру, как «тикают» швейцарские часы. Такого рода попытки мы делаем на десяти языках. Если вспомнить предисловие к «Золотому теленку», то там очень хорошо, а главное, коротко описано, как работают вместе два автора. Дело это, как сразу становится понятным, непростое. И это при том, что писали они на одном языке.

У нас все сложнее: мы пишем на десяти языках, в десяти редакциях работает более ста человек, и вот теперь попробуем все это привести к одному знаменателю, найти историю и рассказать ее так, чтобы ее одновременно поняли читатели где-нибудь в Лондоне, Москве, Пекине и Дубае. До появления десятой, русской, редакции рабочим языком на летучках и всякого рода совещаниях был французский. Немецкоязычный Берн, как город, так и одноименный кантон, официально двуязычен и находится на самой языковой границе, отделяющей германоязычный мир от мира гордых галлов.

Что говорить об обычных горцах или горожанах со свободным доступом к стрелковому и прочему оружию типа «земля — воздух»?

С появлением русской редакции все сдвинулось, налаженная система разрушилась, и выяснилось, что общего языка у нас нет. В буквальном смысле слова. Какой бы язык мы ни пытались выбрать в качестве рабочего, выяснялось, что кто-то остается за бортом, кто-то на этом языке не говорит и если и воспринимает информацию, то с большим трудом. Решение мы нашли, но с тех пор регулярно приходится сталкиваться с информацией, которую тебе по внутренней сети присылают на языке, тебе незнакомом. И знаете что? Это дико раздражает.

Ты постоянно одергиваешь себя, убеждаешь, что ты цивилизованный человек, что все мы делаем одно дело и что не надо в ответ слать этому человеку письма на русском, которые он все равно не прочтет, что не следует раздражаться, потому что это все не со зла, а просто такая ситуация. И все равно... Вольно или невольно, на каком-то генетическом уровне, где еще у прямоходящих приматов эволюцией были записаны коды системы опознавания «свой-чужой», возникает совершенно иррациональная не то чтобы злость, но какое-то... недоумение. И возникает вопрос: а не нарочно ли он? Что ему, трудно выучить, что я по-французски ну никак и если он хочет что-то мне сообщить, то лучше использовать немецкий или английский?

***

К чему я все это рассказываю? А вот к чему: если даже в коллективе, состоящем из людей, IQ каждого из которых намного, очень намного выше среднего, даже если в коллективе, прекрасно понимающем, для чего «все мы здесь сегодня собрались», даже если у людей, которые не просто ходят каждый день в офис, но живут своей работой, являющейся для них не «службой по призыву» (Beruf), но настоящим призванием (Berufung), — так вот, даже если у таких людей в головах возникают мысли «да что ж ты, в самом деле...», то что же говорить обо всех остальных, обычных горцах или горожанах со свободным доступом к стрелковому и прочему оружию типа «земля — воздух»?

Попробуем провести легкую экстраполяцию, и мы получим, например, Югославию, где одинаковый язык, пусть и записанный разными буквами, привел к жуткой бойне. И встает вопрос: есть ли вообще на свете механизмы, которые могли бы сделать югославские зверства невозможными? Есть, и созданы они в Швейцарии. Если взять тот самый коллектив, который прекрасно понимает, для чего «все мы здесь сегодня собрались», и расширить его до масштабов страны, то мы получим теорию и практику «политической нации», отказавшейся от таких системообразующих факторов, как язык, кровь, почва, культура, и прочих аргументов в стиле «а по совести это наша земля». Мы получим единство людей, разделяющих одни и те же рациональные политические ценности.

Это — либералы: измазанные краской, с руками, испачканными ржавчиной, с порезами и ссадинами на трудовых ладонях.

Мы получим людей, которые являются патриотами, но созданными не по технологии «дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю», а на основе идеала конституционного патриотизма. Именно этот принцип лежит в основе Швейцарской Конфедерации, и именно он помог уберечь страну от югославского варианта тогда, когда в стране в горячую фазу вошел вопрос образования кантона Юра.

А возник этот вопрос еще в 1815 году, когда решением Венского конгресса католический и франкоязычный регион Юра был передан в состав немецкоязычного и протестантского кантона Берн. После того как в 1848 году в Швейцарии было создано современное либеральное федеративное государство, в католических регионах Бернской Юры сепаратистский потенциал начал накапливаться особенно активно, чему способствовали такие случаи, как этот. В конце XIX века руководству только что построенного вокзала на швейцарско-французской границе из Берна были присланы руководящие документы и инструкции на немецком языке. Начальник вокзала обратился в Берн и заявил, что ни он, ни его сотрудники не владеют немецким языком. Ответ был краток — «Учите!».

Теперь я очень хорошо могу себе представить, какие мысли пронеслись в голове франкоязычных чиновников региона Юра после такого ответа. Так что конфликт между бернским государством с одной стороны и частью кантонального франкоязычного меньшинства с другой был запрограммирован. Столь же предопределен был и конфликт внутри самой Юры, то есть между теми, кто был настроен сепаратистски (католический север Юры), и теми, кто предпочел бы оставаться в составе кантона Берн (протестантский юг региона).

***

Историческая особенность и счастье Швейцарии состояли, однако, в том, что национальное самосознание здесь изначально развивалось на кантональном уровне в рамках либерализации политического конституционного порядка в 30—40-е гг. XIX столетия. Поэтому швейцарский кантональный, а потом и национальный патриотизм с самого начала развивался в форме патриотизма конституционного. Именно этот фактор стал в Конфедерации решающим. Если бы не он — конфликт вокруг Бернской Юры обернулся бы немалой кровью. Так что такое конституционный патриотизм?

В центре этой концепции находится понимание того простого факта, что в современных условиях национальное государство не может уже пониматься в качестве «природного явления». Романтическое представление о существовании «естественной» нации в условиях начала нового тысячелетия перестает быть адекватным. Современное национальное государство сегодня — это управляемый конструкт. Противостоящий же «конституционному» патриотизму, условно говоря, «магический» патриотизм, а также тесно с ним связанный «национальный миф» не способны на трансформацию, они способны лишь войти в конфликт с другим мифом и либо отстоять свое существование, либо погибнуть. Именно так развивались события в бывшей Югославии.

Патриоты не по технологии «дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю», а на основе идеала конституционного патриотизма.

Швейцарии в этом плане повезло — несмотря на все разногласия между французской и немецкой частями страны, объединяющее их понимание необходимости сохранить либеральный конституционный порядок всегда побеждало, заставив в итоге свернуть с пути насилия на рельсы политического процесса. В конце концов, швейцарцы понимали, что возникновение нового кантона не будет означать создания какой-либо «зоны беззакония». Они были уверены в том, что народ нового кантона станет не угрозой, а, напротив, еще одной дополнительной опорой для Швейцарии в целом. Отчего тогда и не дать католикам кантона Берн возможность отделиться?

Именно теория и практика конституционного патриотизма создали в итоге условия для бескровного решения сложнейшего конфликта вокруг Бернской Юры. Это не означает, что проблем нет. Проблемы есть — однако в Швейцарии надежда на их компромиссное и мирное решение остается реальной. И, кстати, в 1960-е годы, в самый разгар юрассийского конфликта, никому в Париже не пришло в голову — так, на всякий случай — «защитить» католическое население Юры от «фашистов» в Берне, оккупировав этот регион и проведя там операцию по опусканию бумажек в некие емкости... Более того, сами приверженцы образования свободного кантона Юра и не думали выходить из состава Швейцарии, потому что они знали, что они бы в этом случае потеряли, причем самой главной потерей был бы как раз либеральный общественный и экономический порядок.

***

Кстати, о либералах. Швейцария — страна либеральная. И каждый раз, выходя из дома поутру на улицу, я вижу этих либералов. Нет, они не предлагают мне, дыша духами и туманами, вступить в однополый брак. Они приезжают на фургонах, на боках которых написаны простые слова: «кровельщик», «каменщик», «слесарь», «плотник», «штукатур», «маляр», «сантехник». Эти люди открывают дверцы своих фургонов, засучивают рукава и, звеня инструментами, идут работать.

Именно на таких людях и держится Швейцария. 99% ее предприятий — малые и средние, где число работников не превышает 5—10 человек. Эти люди работают сами, честно платят налоги, они сами отвечают за свою жизнь, они прекрасно знают, что хорошо и плохо, и они требуют в ответ части политического влияния в стране. Это — либералы: измазанные краской, с руками, испачканными ржавчиной, с порезами и ссадинами на трудовых ладонях. Каждый день на своей собственной шкуре они ощущают, что такое либеральный конституционный порядок с гарантиями прав собственности и с верховенством права.

Я очень уважаю таких людей. И я иду мимо них в офис, включаю компьютер и вижу очередной мейл от вчерашнего моего собеседника. Он опять мне шлет интересную информацию на языке Бальзака. Я включаю гугл-переводчик и пишу ему на языке Дюма, корявом и с ошибками, ответ с моей глубокой и самой искренней благодарностью.

Понравился материал? Помоги сайту!