Колизей посреди воды

Фонд «Крохино» уже 12 лет занимается консервацией руин храма Рождества Христова в затопленном в середине прошлого века селе Крохино и сохранением истории этих мест (Вологодская область, Белозерье). Директор и основательница фонда Анор Тукаева рассказала разделу She is an expert, с какими стереотипами и дискриминацией она столкнулась за годы существования фонда, зачем нужно сохранять руины и строить памятник затопленным территориям — и о том, как строится работа фонда с нематериальным наследием этих мест и с творческими проектами, созданными на основе находок, которые помогают переосмыслить трудную память ХХ века.

— Сегодня Крохино — известная достопримечательность на Русском Севере и один из старейших волонтерских проектов по сохранению культурного наследия в России. Благодаря деятельности фонда «Крохино» руины храма-маяка посреди реки Шексны стоят на созданном вокруг него искусственном острове, куда засыпано более 900 тонн песка, и каждая песчинка — чье-то пожертвование. Храм надежно защищен от ледохода — пирсом и ледорезами. Прилегающая территория благоустроена: деревянные дорожки связывают домики для волонтеров и реставраторов с архитектурной инсталляцией с названием старинного села. Так выглядит Крохино в 2021 году, а с чего все начиналось?

— История храма Рождества Христова как здания началась в 1788 году, когда он был построен в старинном селе Крохино. Раньше на этом же месте стояли еще более древние храмы: первое упоминание о селе относится к XV веку. Думаю, что Крохино существовало бы и сейчас, настолько удобно и благополучно его местоположение в истоке реки из Белого озера, но в 1964 году оно было уничтожено и затоплено при наполнении Шекснинского водохранилища. Затопление населенных пунктов — распространенное явление в XX веке. Сёл, подобных Крохино, в одной Вологодской области несколько десятков, а в Центральной России и Сибири наберется больше тысячи. Единственное, что отличает Крохино от остальных уничтоженных поселений, — это то, что здесь сохранился храм. Его не снесли и не взорвали, потому что разместили в нем маяк зоны затопления.

Мое знакомство с Крохином произошло в 2008 году. Мне тогда было всего 23 года, я увидела документальное кино о затопленной Мологе, стала изучать историю затопленных территорий и наконец наткнулась на фотографии крохинской руины, стоящей посреди реки. Меня тогда поразило, что такое повсеместное явление, как строительство водохранилищ и гидроэлектростанций, повлекшее за собой масштабные затопления исторических территорий, не описано в учебниках. Об этом не говорят, не вспоминают, хотя многие свидетели еще живы.

Первая поездка в Крохино стала логичным продолжением этого исследования. Мне было интересно увидеть, что сохранилось в зоне затопления. В свой первый маршрут я включила Тверскую и Ярославскую области, в том числе Калязин. А второй маршрут выстраивался вокруг и ради Крохино. На тот момент я уже знала, что это последний сохранившийся на территории современной России затопленный храм.

Помимо общих позитивных эмоций от путешествия, сотен фотографий и новых видов эта встреча стала для меня толчком к важным внутренним изменениям. В том, что осталось от храма, я увидела не просто один мемориальный объект, находящийся под угрозой исчезновения, а большую историю, связанную с темой наследия в нашей стране. Трудно найти более красноречивый объект, так наглядно рассказывающий о событиях ХХ века, отношении общества к истории и памяти, о периоде безвременья, который зачастую продолжается и по сей день. Трудно даже представить, что люди десятилетиями проходили на кораблях мимо разрушающегося храма и просто отводили глаза. Возможно, и сожалели о былой красоте, но никто не пытался что-то сделать для его сохранения.

— Фонд появился в 2010 году. Тогда благотворительность в России была еще в самом зачатке, даже к привычным сейчас сферам помощи детям и животным относились с большим скепсисом. А уж сохранение культурного наследия — это что-то совсем диковинное. Тебе не было страшно?

— Страшно не было — во многом из-за относительно юного возраста, когда трудно рассчитывать последствия и «море по колено». Но с трудностями я столкнулась сразу же. Во-первых, у меня на примете не было человека или команды, которая могла бы направлять и опекать фонд организационно и интеллектуально, и во-вторых, не было понимания, на какие средства он будет существовать. В итоге в первый год работы в фонд пришло единственное пожертвование в 500 рублей. И в последующие годы ситуация менялась не так быстро, как хотелось бы.

Были и другие сложности, связанные с самим проектом в Крохине. Больше года ушло на то, чтобы собрать экспертные оценки архитекторов, реставраторов и гидрогеологов о том, как вообще работать с таким нестандартным объектом, как двухсотлетнее здание, стоящие посреди реки и разрушающееся от ледохода и волн. Я консультировалась с самыми разными специалистами, в том числе и с теми, кто занимался Калязинской колокольней. Писала письма и запросы во все организации, связанные с сохранением культурного наследия, в Администрацию президента РФ, министерства и департаменты культуры… Чтобы понять, куда и как двигаться дальше.

— И какой отклик был?

— В основном это были формальные ответы, которые давали понять, что этим храмом никто заниматься не будет. Он стоит посреди болот, ближайший город в 18 км, памятником архитектуры не является, на фоне тысяч других разрушающихся исторических зданий в России ничем особенно не выделяется. Но это меня не остановило, скорее — наоборот.

Тогда я отправилась к частным лицам — просила совета и помощи. Реакция людей была чаще всего безразличная, иногда — негативная. Мне говорили: «Девочка, это юношеский максимализм, скоро само пройдет» или «Это нецелесообразно, не стоит и пытаться». Думаю, образ юной девушки часто работал против меня.

Помню, как обратилась в местную газету с просьбой опубликовать статью об истории храма Рождества Христова. Неделю редакция думала, а потом замредактора ответила: «Девочка моя, эту статью мы публиковать не будем, этот храм никому не нужен»…

Но было два человека, которых я вспоминаю с большой теплотой. Тогда они были единственными, кто меня поддержал. Это Игорь Климентьевич Русакомский — известный архитектор, реставратор, педагог, который 25 лет занимался восстановлением взорванного в 1964 году московского храма Преображения Господня в Преображенском. И Владимир Иванович Плужников — выдающийся искусствовед, архитектуровед, историк искусства. Оба они сказали примерно так: «Деточка, занимайся, не бросай». И я не бросала.

— Получается, ты столкнулась с эйджизмом. А сталкивалась ли ты с гендерной дискриминацией? Все-таки работы по сохранению старинного здания — это в основном строительные работы, а значит, суровый мир русского регионального патриархата?

— С одной стороны, да. Скажем, рабочие, которых мы иногда нанимаем в близлежащих к Крохину населенных пунктах, не готовы воспринимать молодую женщину как начальника. Спорить с ними по поводу строительных вопросов просто невозможно, они все равно сделают так, как им виднее. Стало понятно, что продуктивный процесс работ выстраивается тогда, когда между мной и рабочими есть посредник-мужчина. Правда, это правило не имеет никакого отношения к волонтерским экспедициям, но в них принимают участие совершенно другие по складу люди и подобных проблем не возникает.

По-другому диалог складывается с чиновниками или руководителями на местах. Пожалуй, мне как женщине проще просить странное. А благотворительность в сфере наследия вообще до сих пор звучит странно и непривычно. Тем более в провинции, тем более если речь идет о затопленном храме: то потребуется водный подъемный кран, то баржа для перевозки грузов. Не могу себе представить в роли просителя мужчину — его бы скорее всего застыдили, назвали лентяем и бездельником.

Конечно, сейчас, когда проект существует 12 лет, меня знают многие местные чиновники и руководители. Если раньше на решение некоторых юридических вопросов уходило больше восьми лет, то сейчас всего два-три года (горькая ухмылка). Для многих это звучит нереально, но любые вопросы, связанные с имущественными и земельными отношениями, решаются очень долго.

— С какими еще стереотипами ты сталкивалась?

— Несколько стереотипов, с которым нам приходится работать до сих пор, связано с восприятием руин. Дело в том, что целью крохинского проекта является именно консервация храма, а не его восстановление. Между тем, культура консервации мемориальных объектов распространена лишь по отношению к объектам, разрушенным в ходе Великой Отечественной войны. Во всех остальных случаях консервацию принято считать промежуточным шагом к будущему восстановлению, а не конечным результатом работ. Но в случае с Крохино мы в прямом смысле сохраняем руины.

Для сохранения исторического ландшафта страны это очень важно. Сохраненные и облагороженные руины приобретают новую функцию, они могут стать точками притяжения, с которых начнется развитие близлежащих территорий. Россия буквально усыпана такими объектами: полуразрушенными храмами, фабриками, особняками. Восстановить их все — непосильная задача, а вот сохранить, законсервировать, привести в порядок близлежащую территорию — вполне возможная.

Такие места, как Крохино, — прежде всего, про честную историю и честное наследие, которое нам досталось в таком виде, в котором оно есть. Обшарпанным, с рухнувшим куполом и мусором в алтаре, с десятилетиями безмолвия и безразличия. Именно в таком руинированном состоянии храм несет в себе намного больше ценной информации и смыслов, нежели «пряничный домик» на воде, в случае воссоздания храма до состояния золотых куполов. Этот Колизей посреди воды провоцирует в людях множество вопросов, о том, что здесь произошло, и какие имело последствия. Целый ворох вопросов, ответы на которые дадут человеку исчерпывающее понимание о событиях и семейных историях в XX веке.

При этом стереотип о том, что храм нужно восстановить ради исполнения его главной функции, также очень устойчив. Иногда нам всем трудно примириться с тем, что в отдельных сельских храмах уже не будет регулярных служб из-за того, что в округе нет людей, которые бы могли составить его приход. Но, на мой взгляд, это не значит, что нужно обрекать памятник на верную гибель. Его мемориальная ценность никак не ниже! Зачастую на одном только сельском храме, как на стержне, держатся вся локальная память и нематериальная история. Не станет материального объекта — рассыплется и нематериальное наследие этого места.

— Крохино, безусловно, один из примеров культуры консервации в России. Но также фонд создал ряд творческих проектов — начиная с Музея незатопленных историй, где вы собираете воспоминания бывших жителей села, и том числе и об укладе их быта, и продолжаете более конкретными — документальным фильмом «Незатопленные истории Белого озера», созданием на основе архивных данных сказок о жизни села. Когда творческие проекты интегрировались в противоаварийные работы по спасению здания?

— Я вообще не могу разделить эти направления. Невозможно заниматься материальным объектом и не учитывать его исторический контекст. Поэтому творческая составляющая появилась в работе фонда практически сразу. Первые волонтерские экспедиции мы начали в августе 2011 года, а в ноябре того же года записали первое интервью с переселенцем из села Крохино.

Сейчас я понимаю, какая это большая удача, что мы успели записать ряд интервью с теми, кто хорошо помнил жизнь в Крохино, кого затопление застало в зрелом возрасте. На момент записи интервью всем собеседникам было уже за 90 лет… В нашем архиве всего семь аудиозаписей с людьми, которые жили в Крохине более 15–20 лет. Значительно больше воспоминаний тех, кто покинул Крохино в раннем детстве, и тех, кто помнил жизнь до затопления со слов родителей. Все это невероятно ценно и напоминает мне калейдоскоп, который позволяет из осколков разных воспоминаний создать целостную картину места.

Благодаря бывшим жителям и их потомкам мы собрали редкие фотографии села и его жителей и в итоге вышли к теме трудной памяти, связанной с затоплением и переселением. К 2018 году у нас набрался внушительный архив воспоминаний, документальных свидетельств и артефактов, который вылился сначала в создание документального фильма «Незатопленные истории Белого озера», куда вошли интервью и живые голоса переселенцев, а затем и в сборник «Сказок Крохинских болот».

В этих творческих проектах мы сохраняем фрагменты истории человеческих судеб и семейную память. Сама по себе история человека очень хрупкая, она существует, пока жив он сам или те, кто хорошо знают его и помнят. Если дети или внуки не захотели зафиксировать подобные воспоминания и факты, то память уходит бесследно. Можно листать семейные фотоальбомы, но если фотографии не подписаны, — это просто картинки, а если подписаны — то история. В этом вообще суть любой работы с исторической памятью и семейными историями: успеть записать, придать этому форму, систематизировать. Но успеть записать — самый важный этап, иначе всему остальному попросту не дано будет случиться.

Так получилось, что наш фонд — один из немногих, кто так подробно изучает историю затоплений — не только на территории Белозерья, но в других регионах. Пару лет назад, когда мы решили собрать информацию по другим затопленным территориям и составить полный список утраченных поселений, мы написали более 60 запросов в краеведческие музеи 35 российских регионов, так или иначе связанных с затоплением. Нам ответили чуть меньше половины из них. Кто-то написал, что такой информации нет, кто-то предоставил обрывочные архивные данные. И лишь единицы действительно собирают и хранят эту историю, например в Музее Мологского края. Так мы выяснили, что до сих пор никто не предпринимал попытки собрать, сохранить и передать историю затоплений в России. И даже составить список всех затопленных городов и сёл — не такая простая задача, как это может показаться на первый взгляд.

— Над какими проектами сейчас работает фонд?

— Помимо постоянной работы, связанной с сохранением здания храма-маяка и проекта «ПроНаследие.Медиа», где мы рассказываем о низовых инициативах в сфере наследия, мы стараемся находить новые форматы и подходы, чтобы рассказывать о хрупком — нематериальном. С одной стороны, это очень трудоемкий формат, но с другой — он обогащает нашу деятельность новыми смыслами и находит хороший отклик.

Несколько лет назад мы добились того, чтобы название села Крохино вновь появилось на кадастровых картах России. А этим летом построили архитектурную инсталляцию с названием села — по сути, вернули ему имя.

А совсем недавно мы нашли полевые дневники, записанные в Крохине в 1910-х годах. Там зафиксированы тексты свадебных песен, бытовавших здесь во второй половине XIX века. Это невероятная удача. И перед нами появилась еще одна творческая задача — возродить звучание этих песен, актуализировать их и, возможно, воссоздать свадебный обряд затопленного села. Так мы сможем вернуть этому месту его голос.

— Крохину, безусловно, повезло встретиться с тобой в 2008 году. Анор, ты много общаешься с активистами в области сохранения культурного наследия, выступаешь на тематических форумах. Можешь ли сказать, кто более инициативен в этой сфере: мужчины или женщины?

— В 2018 году в рамках проекта «ПроНаследие.Медиа» мы проводили подробное исследование низовых инициатив в сфере сохранения культурного наследия. Кстати, это единственное исследование в этой сфере, — такие проекты, к большому сожалению, находятся в информационном вакууме. На это исследование ссылаются до сих пор, так как ни до, ни после него опыт частных инициатив не анализировался.

Мы тогда составили портрет инициаторов и активных участников подобных проектов: среди активистов-лидеров проектов по сохранению наследия 61% — это женщины, при этом лидеры проектов — часто мужчины. Многие отмечали, что им недостает не только финансовой и административной, но и общественной поддержки. Более 80% опираются на собственные ресурсы, что в долгосрочной перспективе приводит к выгоранию и усталости.

Мои надежды в этой сфере связаны с тем, что мы, как общество, научимся ценить свою историю и память, а значит, будем активнее поддерживать проекты, связанные с сохранением наследия. В конечном итоге именно они помогут нам не потерять смысл и равновесие в постоянно растущем ритме жизни, информационном шуме и обезличивании наших городов. Помогут примириться с историей и принять честное наследие.

Этот раздел мы делаем вместе с проектом She is an expert — первой базой женщин-эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом.

Ищите здесь эксперток для ваших событий.

Регистрируйтесь и становитесь экспертками.

Понравился материал? Помоги сайту!