«Ощущение свободы совпало с ощущением молодости и всесилия»
Один из первых российских клипмейкеров — о том, как все начиналось
В 90-е годы Михаил Хлебородов стал одним из первых российских клипмейкеров и снял такие известные ролики, как «Делай как я» Богдана Титомира, «Barber» Игоря Саруханова, «Утекай» и «Дельфины» группы «Мумий Тролль» и «Любочка» группы «Маша и медведи». Как снимались первые видеоклипы, на кого ориентировались их создатели и почему клипы 90-х, несмотря на технологии, все равно лучше современных, рассказывает продюсер, учредитель и руководитель Magic Factory Михаил Хлебородов.
— Механизмы существования советской эстрады более-менее понятны: концерты, пластинки, «Голубые огоньки», гастроли. А было ли тогда какое-то подобие клипа?
— На самом деле все в той или иной степени было — была телепрограмма «Утренняя почта» и были попытки телережиссеров делать музыкальные постановки. У Лаймы Вайкуле был клип «Шоколад».
Вообще классика — первый русский клип — это «Пароход» Утесова. Его в кинотеатрах показывали перед сеансом. Это не часть фильма, это самостоятельное кинопроизведение.
Очень часто в конце «Утренней почты» показывали какой-нибудь зарубежный ролик — либо концертное выступление, либо клип. А еще была программа «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» — у нее было странное, плавающее расписание: она шла поздно вечером, и там иногда показывали чуть ли не Майкла Джексона. Но по большей части все это было очень сильно отфильтровано: Демис Руссос, Карел Готт, Мирей Матье. Я помню, когда неожиданно показали Art of Noise, это вышибло мозги всей стране. Но все это было урывками, по-настоящему началось, когда стали появляться первые видеомагнитофоны и начали привозить записанные часы MTV и дописки после фильмов.
— У вас есть какое-то личное воспоминание, какой-то ваш первый клип, который произвел впечатление?
— Первое воспоминание — 1982 год, 8-й класс. У нас в классе училась девочка, у которой папа был иностранец, они жили в шикарной квартире на Кутузовском. Мы у них дома на видеомагнитофоне посмотрели Джеймса Бонда, «Moonraker», и там была дописка — лучшие песни Queen. На меня это произвело даже более сильное впечатление, чем Джеймс Бонд. Я тогда и решил стать режиссером. А собственно отправная точка — это 89-й год, когда я купил свой первый видеоплеер у Гарика Сукачева, и дальше я смотрел не столько фильмы, сколько эти клипы MTV.
— Как вы сняли ваш первый клип?
— Первый серьезный клип был для Игоря Саруханова, для «Утренней почты». В 87-м году я вернулся из армии и перевелся из Института культуры в ГИТИС на второй курс. А у меня в доме жили ребята из Гнесинки, я с ними все старшие классы тусовался. Я неплохо играл на гитаре, кто-то — на банджо, еще кто-то — на контрабасе. Вместе мы играли разные вещи — что-то свое, что-то западное. Это мне очень помогло в институте, там такой музыкальный курс подобрался: Игорь Песоцкий, снимавший клипы для «ВАН МОО», Сережа Косач, который делал «Бухгалтера».
Однажды Игорь Песоцкий сочинил песню, товарищ из Гнесинки написал музыку. Мы решили ее записать, кое-как скопили денег и поехали на студию. А записаться хотели, чтобы потом снять клип. И там на студии мы и познакомились с Сарухановым, он в очереди на запись был следующий за нами. Он спросил: «А что за музыку играете? О, прикольно. А клипы не снимаете?» — «Снимаем». Я до этого успел снять клип группе «Рондо» на песню «Эмансипация» — нигде на YouTube не могу ее найти. За 200 рублей, товарищ мне предложил, для «Утренней почты». И Саруханову я снял клип «Barber» тоже для «Утренней почты».
Тогда не было камер, которые ездили бы по городу, снимать можно было только на пленку, а все видеокамеры стационарные — с рогами, с огромными станинами. В начале 90-х появились ТЖК-комплексы, с которыми можно было выезжать на натуру. Вот так все началось. Потом я много снимал — группу «Квартал», Ольгу Кормухину, Богдана Титомира.
— Вы помните реакцию на «Barber» Саруханова? Как вообще публика восприняла идею клипа?
— Полный восторг, стопроцентный. Иногда даже не писали в титрах, что это Саруханов, и все были абсолютно уверены, что это какая-то западная музыка, — потому что там была фирменная картинка.
— Когда вы эту картинку выстраивали, вы на что ориентировались?
— К тому времени вышел конкурс клипов Pepsi — одного конкретного ориентира не было, но все это в целом башню сносило. Тогда было еще замечательное время, все на энтузиазме. Саруханов вызвал такой взрыв эмоций, что это превратилось из хобби в профессию.
— Вы помните процесс, как это у вас тогда происходило: как вы находили образ, как придумывали сюжет?
— Во время прослушивания музыки рождается мир. От одной ситуации происходит какой-то толчок, и начинается обыгрывание. С «Barber» я вот не помню, какой именно клип в тот момент я посмотрел на конкурсе Pepsi, чья именно песня меня впечатлила, — но там было какое-то кафе, барные стулья, это дало картинку, а дальше идет игра с деталями. Или, например, с «Мумий Троллем»: когда снимали клип «Кот кота», я придумал, что все будет показано глазами таракана — от этого образа все пошло. Сюжет тут как раз не так важен. Сюжетные ролики часто проваливаются в небытие, а абстрактные цепляют и держатся в памяти.
— Это правда, что клип Титомира «Делай как я» вы снимали во время путча 1991 года?
— Да, мы снимали там, где рестораны «Бочка», «Шинок», там еще Трехгорная мануфактура, и там же ТЭЦ, которая все время дымит. Вот мы в ТЭЦ и снимали.
— И что, сняли и пошли на баррикады?
— Нет, это было через пару дней после того, как баррикады разобрали. Но символически это было сильно — «Делай как я», старая страна рушится, вообще новый мир какой-то.
— Все ваши клипы ориентированы на западную картинку, на западную музыку. А вот тот же клип «Бухгалтер», который вы упомянули, — это совсем другая история, такая попытка работать с российской спецификой, обыгрывать ее, сочетать несочетаемое.
— Ну там и музыка другая. Музыка все диктует. «Бухгалтер» — кабацкая песня, ну и антураж соответствующий. Вообще у каждой страны своя музыкальная культура, и надо признаться, что, к сожалению, у нас не международная музыка. Поп-культура должна покрывать как можно большее количество людей — русская музыка на экспорт работать не может. Это как раз в 90-е стало совершенно ясно, когда занавес упал: попробовали выйти на международный рынок — ни у кого не получилось. Дмитрий Маликов пробовал, но сам потом принял решение не играть в эти игры. Отдельные музыканты играли в группах уровня The Smashing Pumpkins, но так, чтобы прийти и заполнить нишу брит-попа, — нет.
— Да, но внутри своей страны вы скорее пытались работать с музыкой, похожей на западную?
— Скорее да. «Делай как я» или какие-то песни Свиридовой — это абсолютно фирменные треки, их нельзя делать лубочно. Но вообще у нас тогда еще не было никаких позиций, один бешеный энтузиазм. Я во взрослую жизнь вошел вместе с перестройкой — и это все определило: полный отрыв и свобода. Мне застой очень нравился, я бы вернулся обратно в какой-то момент. Железный занавес железным занавесом, но жизнь была гораздо спокойнее.
У нас еще не было никаких позиций, один бешеный энтузиазм. Я во взрослую жизнь вошел вместе с перестройкой — и это все определило: полный отрыв и свобода.
— Это вы сейчас говорите — или это вам тогда так казалось?
— Сейчас, конечно. Тогда так перло, шли вперед, не оглядываясь назад.
— Есть ли какой-то клип, который вы смотрите — и вам кажется, что хоть сейчас показывай на MTV? Или вы смотрите снисходительно, с высоты опыта?
— Я больше скажу: сейчас так не снимают. Любой клип из тех, что были сняты в то время, по качеству лучше того, что снимается сейчас.
— Несмотря на технологии?
— Технология не заменяет драйв. А сейчас она только вредит, потому что, кроме нее, ничего нет. В 90-е был драйв, особый химический состав. Это же все делалось одногодками: я, Федор Бондарчук, Тигран Кеосаян — за нами не появилось никого, сопоставимого по уровню выброса энергии. У нас ощущение свободы совпало с ощущением молодости и всесилия. Это видно в клипах, мы горели, мы себя тратили. Мы сами рисовали все, не было художников, не было ничего. Я помню, как в «Программе А» я в прямом эфире одним кадром снимал клип — это был эксперимент с какой-то очень крутой фанк-группой, название которой я не помню. На YouTube далеко не все есть. Но на YouTube есть клип «Усталое такси» Кормухиной — один из первых, где мы вручную делали эффекты: снимали через синий фон и черной ручкой на камере рисовали по кадру переходы. Ручная работа буквально.
— Как вы решали технические проблемы? Если вам нужна была студия, куда вы шли?
— Вначале во ВГИК, в учебные студии. Или снимали где-нибудь на телевизионной студии. «Мосфильм» и Горького нам были не по карману. Как-то искали по знакомым, просили. Профессией это стало примерно в 1993 году, когда в бизнес пришли киношные директора. Тогда появились фирмы: вот у меня была RED-Video, у Бондарчука — Art Pictures, она до сих пор есть, он смог, к счастью, сохранить то, что было, — я не смог.
— То есть до 93-го года вы на клипах не зарабатывали?
— Зарабатывали, но не системно. Периодически что-то. За первые работы я получал 50—100 рублей. Потом вдруг 300 долларов. Дальше были моменты, когда появилась фирма и были большие рекламные кампании — там были прямо бешеные деньги. «“Хопер-Инвест” — отличная компания» — я с нежностью ее вспоминаю.
— А как начиналась студия?
— Я снимал с Михаилом Мукасеем, сыном оператора Анатолия Мукасея и Светланы Дружининой, он мне сказал: ну что мы как мальчики, давай серьезные дела делать, познакомим тебя с директором. Познакомили с Гошей Меклером, который был одним из директоров киностудии «Фора-фильм». С нами еще был директор «Бригады С» — Марио Сомальоа. Сейчас он директор Гарика Сукачева. Просуществовала компания четыре года, мы много всего наснимали, кучу рекламы.
— Почему все закончилось?
— Кризис не пережили, Гоша начал вести бизнес не только по киношным направлениям, а я считал, что я режиссер и должен только снимать. Мы остались в хороших отношениях, но в рабочих вопросах разошлись.
— Вы можете назвать пять главных для вас клипов 90-х?
— Конечно.
«Barber»
Ветлицкая — «Посмотри в глаза»
«Моральный кодекс» — «До свиданья, мама»
«Мумий Тролль» — «Дельфины»
Лика Стар — «Дождь»
Задача раздела «Музей 90-х» — создать открытое пространство, где собиралась бы информация о девяностых годах (от проблемных зон, нуждающихся в переосмыслении, до частных историй и документов), и дискуссионную площадку, где экспертный разговор об этой эпохе был бы обращен к широкому кругу читателей.
подробнее