Пол Лайтфут: «Екатеринбургской труппе хочется бросить вызов»

Буквально на несколько дней в Екатеринбург прилетел художественный руководитель одной из ведущих мировых балетных компаний — NDT — Пол Лайтфут. Цель первого визита выдающегося хореографа в столицу Урала — кастинг артистов балетной труппы Екатеринбургского театра для его новой постановки Step Lightly, премьера которой намечена на 29 мая. Дебют Лайтфута в России — событие из разряда сенсаций: о работе с ним мечтали многие, а заполучить его удалось пока лишь худруку Екатеринбургского балета, триумфатору последней «Золотой маски» Вячеславу Самодурову. Свое первое большое интервью в России Пол Лайтфут дал COLTA.RU и Ларисе Барыкиной.

— Как настроение в Екатеринбурге, не холодно?

— Настроение рабочее. Пока не было возможности посмотреть город, мало времени и много работы — все очень стремительно. Но я люблю холод и зиму.

— Что вам больше по душе — сочинение новых балетов или перенос старых?

— Это два совершенно разных творческих опыта. Работа над новыми балетами меня невероятно вдохновляет, иногда реально сводит с ума. И мне, и Соль (Соль Леон — хореограф, супруга и постоянный соавтор Лайтфута. — Л.Б.) не нужно особенно много времени на сочинение нового спектакля — три-четыре недели, но это недели по-настоящему тяжелой работы. Мы работаем как сумасшедшие. От обращения к старым работам я порой получаю большое удовольствие. На сегодняшний день на пару с Соль мы сделали 55 балетов для NDT; конечно, многие из них мы сами давно не видели, какие-то я и вовсе не хочу видеть, а какие-то постановки меня до сих пор вдохновляют — как и та, что я собираюсь делать в Екатеринбурге, Step Lightly.

— Насколько при сочинении нового балета вы ориентируетесь на индивидуальность того или иного артиста? И что происходит, когда вы переносите готовую хореографию на другую труппу, — не возникает ли ощущения, что она смотрится словно одежда с чужого плеча?

— Иногда телесность, физические данные играют свою роль — например, в динамичном отрывке с быстрыми движениями у слишком высокой танцовщицы мало что получится, она просто не успеет сделать то, что от нее требует текст. Однако я не ищу в новой труппе людей, по физическим параметрам похожих на исполнителей оригинального спектакля, — я ищу тех, кто подходит мне. Есть хорошее английское выражение — the comfort of strangers, так вот: все новые для меня люди одинаково хороши. Работая в NDT, я прекрасно знаю всех танцоров, они для меня как семья, и нам с Соль не нужно много говорить с ними — мы понимаем друг друга на каком-то особом уровне, что позволяет двигаться вперед и открывает все новые и новые перспективы. А когда ты встречаешь людей, которых вообще не знаешь, и каждый представляет для тебя какую-то загадку, ты начинаешь понемногу их открывать — это, что и говорить, волнует, даже возбуждает.

— Вы работаете с русскими артистами во второй раз?

— В репертуарном театре — и вовсе впервые, до того был спектакль Subject to Change («Объект перемен», «Золотая маска»-2013 за лучший спектакль в балете и лучшую женскую роль. — Ред.) с Дианой Вишневой. Для меня и Соль это очень важный спектакль, мы сочиняли его в тяжелые времена: няня нашей тогда маленькой дочери тяжело болела и умирала, и мы впервые решились перенести свои эмоции из жизни на сцену. При том что этот балет на очень непростые темы — о смерти, уходе из жизни, переходе в иное измерение, — в NDT его танцевали очень молодые артисты, сольную партию танцевала и вовсе 19-летняя девушка. Диана, конечно, привнесла в Subject to Change очень много интимного, личного, и спектакль добавил объема и глубины, да и Андрей Меркурьев показал себя настоящим большим артистом. Но сам процесс работы был очень сложным: Диана плакала, не знала, что с собой делать, куда себя деть, — не все получилось сразу.

— Но итог-то был потрясающим. Для меня до сих пор Subject to Change — одно из самых сильных хореографических впечатлений последних лет.

— Ну вот Step Lightly — спектакль тоже очень эмоциональный. Сейчас он, правда, может показаться несколько наивным: все-таки, когда мы с Соль его поставили, мне был 21 год. Это была история взросления и изменения, во время репетиций мы с танцорами много говорили о природе, о жизни, об успехе. Не последнюю роль в этом балете играет болгарская музыка — очень мощный саундтрек: я англичанин, а не болгарин, и главное, что меня в этой музыке восхищает, — ее внутренняя сила и какая-то особенная чистота. Когда я впервые услышал хор Le Mystère des Voix Bulgares, то был потрясен, просто мурашки по телу: мы не могли не поставить балет на эту музыку!

Nederlands Dans Theater — очень странная птица.

— Насколько вообще сегодня национальная идентичность может быть выражена в танце — или современная хореография все-таки скорее универсальна и наднациональна?

— Мне интересно работать с культурными пластами, сильно отличающимися от той условной традиции, к которой принадлежу я сам, — я люблю выстраивать диалоги. Да и для Соль фольклор всегда важен — она ведь испанка по рождению. А вообще современная хореография разных стран, конечно, сильно различается. Я сталкиваюсь с этим постоянно: да, я англичанин, во мне генетически заложен определенный культурный код, но я живу и работаю в Голландии, которую всегда отличало как раз большое смешение народов и традиций. Основа голландской ментальности — терпимость, восприимчивость к другим культурам, так уж исторически сложилось: голландцы всегда много путешествовали, исследовали новые земли, налаживали торговые связи, это нация первооткрывателей. Естественно, что при таком раскладе они всегда черпали что-то из других культур, и это пошло Голландии только на пользу.

— Знакома ли вам современная русская хореография? Есть ли у нее, на ваш взгляд, собственное лицо?

— Буду с вами честным: мне кажется, что в России пока нет своей сформировавшейся современной хореографии — правда, признаю, что я видел не так уж и много, возможно, я незнаком с какими-то сильными труппами современного танца. Но, судя по фестивалю Дианы Вишневой Context и по тому, что я видел в Мариинском театре, современная хореография у вас пока еще совсем «зеленая». Впрочем, это и неудивительно: в стране, где так сильны традиции классического балета, сложно развивать современный танцевальный язык. Но с имеющейся у вас техникой, с русскими танцовщиками можно достичь очень многого — вообще работа на стыке балета и contemporary dance мне очень интересна!

— В России эти две реальности не просто разделены непреодолимой преградой — между ними подчас пролегает целая пропасть. Балет — это большие театры-дворцы, большие бюджеты, большие школы, повышенное внимание властей, современный же танец остается уделом маргиналов…

— В этом-то вся и проблема! Мы в NDT как раз стараемся наводить мосты между классикой и contemporary dance, который в России упорно воспринимается как андеграунд. Это сродни выстраиванию взаимоотношений между двумя странами на самых разных уровнях — социальном, политическом, эмоциональном, культурном, в конце концов, на уровне эмоции и энергии. У вас есть потрясающая классическая школа и уникальная традиция, и в то же самое время присутствует определенная безграмотность, незнание того, как можно развивать эти связи с современным танцем. Русские игнорируют тот факт, что из классического балета можно создать нечто большее. Я не берусь сейчас утверждать, что это проблема тех, кто занимается современным танцем, или что дело в представителях классической школы, но факт остается фактом: контакта между ними как не было, так и нет. Взаимное незнание, неведение — меня эта проблема очень и очень волнует, и мне бы хотелось, чтобы NDT стал настоящим послом в деле этого объединения, наведения мостов и творческого просвещения обеих сторон.

— Если у вас выдался свободный вечер, куда вы скорее отправитесь — на роскошный классический балет, или на современный танец, или, может быть, в драматический театр, или в кино?

— Творчески я до сих пор очень тесно связан с миром классического танца, в то же время представляя весьма специфическую школу современного танца. В принципе, что касается классики, я готов смотреть все по-настоящему исключительное и потрясающее воображение. Что же до современного театра, то я небольшой любитель спектаклей заумно-концептуальных и одновременно невнятных по форме и по сценической подаче. Вообще в современном искусстве я предпочитаю честность — вот это, наверное, самое главное.

— В работе над новым спектаклем насколько вам важна принадлежность танцовщика к определенной школе — классической или contemporary?

— Для всех моих балетов важна классическая подготовка. Большинство современных балетных трупп в мире укомплектованы выходцами из классической школы. Танцовщик contemporary dance должен быть выдающимся, чтобы мне было интересно с ним работать.

— Чем еще кроме классической школы должны обладать танцовщики, чтобы попасть в постановку Пола Лайтфута?

— Безусловно — техникой, музыкальностью. Впрочем, чем старше я становлюсь, тем интереснее мне работать с артистами, обладающими не столько техникой, сколько энергией. У меня есть инструментарий, чтобы помочь тем, кто технически менее оснащен, но зато является проводником энергии. Еще мне, конечно, очень нужен стиль. «Своими» я могу назвать танцовщиков, с которыми у меня возникает своего рода «химия», общая связь между нами, — так что открытость новому и готовность меняться тоже обязательны.

— Что вы подразумеваете под энергией? Особую способность «излучать», умение направить свой посыл в зрительный зал?

— Да, конечно, именно так! Мне важна личность, и в этом смысле я часто работаю даже с артистами, которые, возможно, не нравятся другим, а мне они подходят. Я видел многих великолепных танцовщиков, неспособных сказать ровным счетом ничего — их танец был для меня пустым. В классическом балете большое значение имеет тело танцовщика, его физические данные, для меня же куда более важны внутренние свойства. Эстетика — это, конечно, хорошо, что и говорить, красивые линии балерин всегда восхищают, но если нет души, если нет нутра, мне неинтересно работать. Хотя в идеале мне хотелось бы, разумеется, иметь дело с артистами, органично сочетающими и то, и другое.

— Вы надеетесь найти в екатеринбургской труппе таких танцовщиков?

— О, я их уже нашел.

— Поговорим о вашем театре. Вы в курсе, что NDT в России любим и необыкновенно популярен?

— Да! И мне это, признаться, очень нравится. В июне мы приедем в Большой театр, два года назад мы выступали в Мариинском — прием был просто потрясающим! Мне показалось, что российская публика очень голодна до такой хореографии.

— Чем для вас является NDT — домом, жизнью, местом работы?

— Ну, начать стоит с того, что у меня с этой компанией очень долгие и сложные отношения. В январе я отметил тридцатилетие пребывания в NDT — это место, где я повзрослел, место, «сделавшее» меня, это моя первая работа, средоточие всей моей творческой жизни «от рождения до смерти, аминь», как говорят в Англии. В NDT я встретил Соль, свою будущую жену, здесь выросла моя дочь, здесь я сделал первые шаги как хореограф. Сейчас я автор 55 балетов, поставленных для NDT, — и сегодня для меня важно не все время находиться внутри этого гигантского мыльного пузыря. При этом я невероятно горд тем, что делает эта компания, я чувствую колоссальную ответственность по отношению к своему театру — хотя и до сих пор до конца не ощущаю себя директором, пускай работаю в этом качестве уже пятый год.

Хореография — это прежде всего общение.

— Как случилось это назначение и как происходила передача власти в NDT?

— Это был долгий процесс. Иржи Килиан, остававшийся моим начальником на протяжении двадцати двух лет, сложил с себя директорские полномочия в 2000 году, ограничившись постом штатного хореографа труппы. Какое-то время директорами NDT были не творческие люди, а менеджеры, администраторы — вопрос о моем назначении висел в воздухе довольно долго. Я не раз говорил с Иржи о том, брать или нет на себя эту роль, — Килиан, кстати, долгое время считал, что мне не нужно становиться директором, потому что это может убить меня как хореографа: это всегда было проблемой для него самого. Но в какой-то момент я понял, что мне нужно принять решение и все-таки возглавить NDT — для этой труппы важно, чтобы во главе стояла творческая личность, действующий хореограф. Арт-директор, занимающийся исключительно менеджментом, — ситуация, нормальная для многих балетных компаний, но только не для NDT. Nederlands Dans Theater — очень странная птица, нуждающаяся в том, чтобы у директора существовала особая творческая связь с артистами. Все-таки моим предшественником был Иржи Килиан, а до него NDT возглавляли Ханс ван Манен, Глен Тэтли, Бен Харкарви… И именно Килиан радикально изменил судьбу NDT.

— Настолько радикально, что многие в России думают, что именно он этот театр и создал…

— Да, это распространенная точка зрения, но я ее терпеть не могу. Конечно, Килиан — очень важная для NDT фигура, не случайно труппу долгое время называли не иначе как «театр Килиана»… Что, согласитесь, вообще-то довольно странно — Иржи привел в NDT сотни хореографов, а окружающий мир замечал только его одного. Внутри самого театра — при всей любви и при всем уважении — у нас совсем иная конфигурация, творческая палитра NDT складывается из множества других цветов и оттенков. Немножко отдает шизофренией, да? Мир видел нас определенным образом, а в действительности все было совсем по-другому — и сегодня Иржи вообще предпочитает дистанцироваться от работы компании. Ему не хочется, чтобы я тащил его наследие как пожизненное завещание, — театр должен меняться и развиваться, в противном случае компания становится репертуарной, бесконечно переливая из пустого в порожнее одно и то же. Но NDT никогда не был репертуарным театром, это компания, которая занимается прежде всего созданием новых балетов. С момента основания театра и вплоть до сегодняшнего дня за 55 сезонов было выпущено 666 мировых премьер, созданных специально для NDT!

— А переносы чужих спектаклей?

— Очень редко, на заре истории театра, так что об этом даже говорить не стоит. Только на нынешний сезон у нас запланированы одиннадцать мировых премьер, и так — каждый год. Иногда хорошие, иногда неудавшиеся, но всегда оригинальные спектакли.

— Вы с Соль Леон образуете семейный дуэт. У нас в России тоже есть знаменитый тандем Наталии Касаткиной и Владимира Василева. Но для большинства людей все-таки остается загадкой — как можно сочинять хореографию вдвоем?

— Как и любые другие взаимоотношения, творческий дуэт — это, конечно, непросто. Наш союз, как семейный, так и профессиональный, проходил через разные периоды развития — поначалу мы как бы постоянно держались за руки, потом было важнее разделиться: ты — это ты, а я — это я. Но мы повзрослели — и наши взаимоотношения очень гармонизировались.

— Сегодня вы по-прежнему ставите вдвоем?

— Да, конечно. Но сейчас куда больше времени проводим раздельно. Мы настолько хорошо знаем друг друга, уважаем и доверяем, что творческий процесс совершается в полной гармонии. С годами мы, например, гораздо меньше времени тратим на разговоры — а вот раньше без конца все обсуждали.

— Но о чем-то вы все-таки договариваетесь, так сказать, «на берегу»?

— Почти нет, многое происходит инстинктивно. Даже за день до начала работы над спектаклем мы не знаем, как она пойдет. По-настоящему все случается в репетиционном классе. Первоначальные идеи, если они и есть, быстро меняются в ходе репетиций. Работа в NDT хороша как раз тем, что можно все мгновенно поменять — музыку, костюмы, концепцию… Это невероятно!

— Постоянное пребывание вдвоем — дома, на работе, на гастролях — это ведь серьезное испытание для брака?

— Согласен, это постоянное напряжение и стресс — но именно он сделал нас по-настоящему сильными. Хотя романтическая сторона наших взаимоотношений, конечно, пострадала. Это забавно, но мы с Соль смеемся над этим фактом: когда наши отношения бывали не в самой лучшей фазе, мы ставили свои лучшие спектакли, и так было всегда. Почти как у Шуберта, написавшего свою самую выдающуюся музыку в годы депрессии. Или вот Матс Эк, ставивший у нас «Спящую красавицу», рассказывал, что в период создания этого балета Чайковский был очень несчастен…

— Ну, положим, Петр Ильич был несчастен практически всю свою жизнь — по крайней мере, так принято считать.

— Но поэтому-то он и стал гением, написавшим так много прекрасной музыки (смеется)! В общем, создание нового — это всегда борьба, и не так уж важно, с самим ли собой или с кем-то еще…

— Классический балет — это главным образом многоактные сюжетные спектакли крупной формы. В современной хореографии, напротив, преобладают одноактные формы, лишенные всякого нарратива. Видится ли вам здесь какая-то дилемма — и как вы ее решаете?

— Я бы не сказал, что наша с Соль хореография нарративна, скорее наоборот. Но что в ней есть эмоция — безусловно, да. Мы привносим ее в свои балеты специально: хореография — это общение с публикой. Эмоция — наша story, которую мы никогда не рассказываем до конца: люди должны все почувствовать сами. В абстрактном вроде бы Subject to Change есть, к примеру, скрытый сюжет. Или вот Sehnsucht — вы видели этот балет?

— Позапрошлым летом NDT показывал его в Мариинском театре.

— Там, если помните, все вращается вокруг взаимоотношений матери и сына: маленькие, мы все защищены родителями, но когда проходит время — буквально все меняется с точностью до наоборот, в том числе и социальные роли. Об этом-то мы и рассказывали, выстраивая на сцене комнату — переворачивающийся куб…

— Что для вас как хореографа чаще всего является импульсом вдохновения?

— Многое — музыка, конечно, очень важна или вот наш с вами разговор за этим столом. Но если все-таки сконцентрироваться, то сейчас меня больше всего вдохновляет природа. Я ею очарован.

— Как так получилось, что первой российской труппой, в которой вы будете ставить, оказалась труппа столицы Урала, а не столицы России?

— Екатеринбург я выбрал по многим причинам, но решающим тут было то, что Слава Самодуров — очень творческий человек. Мы с Соль прислушиваемся к внутреннему голосу. Я знаком со Славой лет пятнадцать, мы встретились, поговорили — и я понял, что буду работать в Екатеринбурге. Все решилось на уровне инстинкта. Ну а потом с ним встретилась Соль — и сразу же сказала, что он ей нравится, что мы будем работать вместе.

— Что ж, мне осталось пожелать, чтобы вы об этом ни разу не пожалели, премьера удалась, а от работы с екатеринбургской труппой у вас остались самые лучшие воспоминания.

— Я очень хочу бросить ей вызов.

Понравился материал? Помоги сайту!