Хвост виляет собакой, или Еще раз об эффективном менеджменте

Что может спровоцировать отставку главы культурной институции стратегического значения — скажем, театра, располагающегося аккурат напротив Кремля и хранящего воспоминания о тех счастливых временах, когда ему была доверена роль культурного фасада империи? По логике вещей, увольнению директора этого театра должен был бы предшествовать постепенный рост недовольства реализуемой им художественной политикой. И в самом деле, за те тринадцать лет, что Анатолий Иксанов провел во главе Большого театра, у руководства страны была масса поводов искренне ужаснуться происходящему на столичной Театральной площади: в нулевые — засилье агентов влияния Запада (Конвичный, Уилсон, Паунтни) и общий просвещенно-либеральный вектор репертуарной стратегии, в начале десятых — череда циничных надругательств над отечественной классикой, от «Золотого петушка» Кирилла Серебренникова до «Руслана и Людмилы» Дмитрия Чернякова. Между тем даже беглого ретроспективного взгляда на новейшую историю Большого достаточно, чтобы понять: истинными смыслами тех сложносочиненных процессов, что происходили на подмостках главного театра страны во внутренне неоднородную «эпоху Иксанова» (одно дело — Sturm_ und__ Drang_ первой иксановской пятилетки, совсем другое — реакция последних лет), власть никогда — вероятно, по счастью — особенно не интересовалась.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы в путинскую эпоху Кремль совсем уж не проявлял интереса к ГАБТу — все дело в специфическом фокусе этого внимания. Порногейт весны 2011-го, обострившееся осенью 2012-го затяжное противостояние Николая Цискаридзе и администрации театра, покушение на Сергея Филина в начале 2013-го — вот те немногие события из жизни Большого, что идентифицировались властью как содержательные, требующие ответной реакции. И не так уж важна степень правдивости апокрифа об ущемленном самолюбии экс-депутата Государственной думы, члена партии «Единая Россия» и по совместительству примы Большого, находчиво воспользовавшейся близостью к гаранту Конституции для оперативного решения собственных карьерных проблем, став тем самым вольной или невольной виновницей увольнения Анатолия Иксанова. S_e__ non__ è vero__ è ben__ trovato_: не будучи способной оценить перипетии культурной политики Большого (или, как вариант, не имея на то особого желания), власть — по привычке воспринимая сферу художественного совершеннейшей маргиналией — считывает лишь хорошо понятный ей текст столкновения личностных амбиций, борьбы кланов и передела зон влияния.

Кадровые перестановки в Большом — характерный образец государственной политики в культурном сегменте, способный сказать многое о нынешнем положении дел в ведомстве Владимира Мединского. В сущности, увольнение Анатолия Иксанова и назначение Владимира Урина были продиктованы главным образом одним-единственным желанием власти — избавиться от той головной боли, которую доставлял ей в последние годы ГАБТ. Эта коллизия, можно предположить, аналогична недавнему сюжету с отставкой Ирины Антоновой: не будь скандала вокруг проекта восстановления Музея нового западного искусства, экс-директор Пушкинского продолжала бы, вероятно, занимать свой кабинет и по сей день. Эффективность деятельности того или иного культурного института в современной России оценивается прежде всего количеством и качеством проблем, которые данный институт доставляет власти. Не укладывавшиеся в гостренд священной стабильности войны внутри Большого вызывали понятное раздражение — и пожар этого раздражения следовало экстренно потушить, не разбираясь ни в методах, ни в причинах, ни в следствиях.

Представляя нового директора ГАБТа, Владимир Мединский подчеркнул, что назначение Владимира Урина «входит в концепцию Минкульта по обновлению кадров», заметив в интервью «Ъ», что его ведомство «не принимает спонтанных или эмоциональных решений», — словно бы предлагая воспринимать перемены в руководстве Большого как знаковый creation, как вдумчивое и стратегически рассудительное административное свершение. При ближайшем, однако, рассмотрении разглядеть в этом жесте наличие пусть малейшей толики управленческой воли невозможно даже при всем желании: необходимость внезапной отставки, судя по всему, была навязана свыше (иначе зачем было Минкульту столь спешно дезавуировать контракт, продленный с Иксановым на два года в декабре 2012-го?), а уж конкретный путь реализации задачи, определенной партией и правительством, оказался продиктован самой конъюнктурой кадрового рынка. Не секрет, что число вменяемых театральных менеджеров в России чрезвычайно невелико, а уж фигур, способных взвалить на себя такую ношу, как руководство Большим театром, нет вовсе — кроме, собственно, отлично зарекомендовавшего себя и с хозяйственной, и с культуртрегерской сторон экс-директора МАМТа, за годы правления которого в театре на Большой Дмитровке не случилось ни одного громкого скандала.

Власть считывает лишь хорошо понятный ей текст столкновения личностных амбиций, борьбы кланов и передела зон влияния.

Кандидатура Владимира Урина на пост нового лидера Большого была, что называется, безальтернативной — и в этом сюжет с переменами в ГАБТе отчетливо рифмуется с другим недавним назначением Минкульта. При внешней неожиданности и даже кажущейся эксцентричности хода — где, казалось бы, товстоноговский оплот академизма, а где лидер постперестроечного петербургского авангарда — столь же вынужденным и опять-таки безальтернативным был и приход в БДТ Андрея Могучего: фигур, равнозначных в своем потенциале основателю «Формального театра» и идеологу Александринки-2 (для того чтобы принять предложение Минкульта, Могучему, как и Урину, пришлось пожертвовать любимым детищем, оставив его дальнейшую судьбу туманной), в российском театральном пейзаже не сыскать. Претендуя на роль властителя умов, ведомство Владимира Мединского в своих недавних кадровых решениях вынуждено было довольствоваться не слишком авантажным уделом авторизовывать смыслы, с той или иной степенью хаотичности возникавшие помимо его административной воли — под воздействием обстоятельств природного, так сказать, свойства.

Понравился материал? Помоги сайту!