Не нужен ли нам берег турецкий?

Недели полторы назад мелькнула новость: в Турции закрыты государственные театры. Все. Спектакли отменены, контракты разорваны. За броскими заголовками следовали более обтекаемые формулировки: ну, не закрыты, а «приостановлена деятельность», и вроде как не насовсем, а в связи с переходом под прямой контроль Эрдогана — которого теперь, после всенародно одобренной смены формы государственного правления, впору называть скорее каудильо, нежели президентом. Пока не будет создана новая, более вертикальная структура взамен бывшего директората — пусть, стало быть, постоят театры закрытыми, не беда. В стране сейчас такая глобальная перетряска идет, что не до культурных зрелищ. А уж какие театры после перерыва откроются, какие контракты наново будут заключены, а какие, наоборот, почему-то нет — это наперед никак сказать нельзя, как и то, когда будет создана та самая структура. Погодите, товарищи турки, не все сразу. Вон какие дела делаются. Вас много, а он один.

Но даже и в этом смягченном и приправленном рутиной виде что-то в той новости было не так.

На первый взгляд, все просто и ясно: диктатор зачищает культурную сферу, чего от них и ожидать-то, от диктаторов? Театр — по крайней мере, по сути своей — искусство прямого действия, а потому потенциально опасен, лучше уж вовсе прикрыть от греха подальше. Да и знаем мы эту «приостановку деятельности» — формула вроде «десяти лет без права переписки», только еще лучше, потому что без прямого вранья о сроках, маскирующих бессрочность. Не будет, короче, в Турции отныне никакого театра, заголовки тут правдивее контента. Впору лишний раз помянуть злым словом Оливера Кромвеля и нежным — Карла II. И заняться самым глупым на свете делом — провести умную историческую параллель. Не обязательно с английской революцией, можно и с иранской. Там театры в 1979-м хоть напрочь и не закрыли, но прижали так, что на протяжении первых десяти послереволюционных лет в 13-миллионном Тегеране играли в среднем меньше двух спектаклей в день. Не люб исламским богословам театр: очень уж он, мол, факты искажает.

Вот только если на каудильо Эрдоган еще похож, то аятолла (или даже лорд-протектор) из него никудышный. Да и революции, собственно, никакой не случилось, референдум лишь легализовал фактическую диктатуру последних лет, позволив законодательно отождествить интересы государства с интересами Эрдогана. Которые — заметим с риском впасть в тавтологию — к этому отождествлению и сводятся и в области идеологические почти не заходят. А при тех, кто прилюдно восклицает «государство — это я», театров обычно не закрывают. Диктаторы — они ведь разные. Те, которые посланцы небесной справедливости, разыгрывают собственные спектакли, им конкуренты и впрямь не нужны. А те, кто служением высшим смыслам себя не обременяет, народным развлечениям скорее уж попустительствуют. Сурово искореняя, разумеется, малейший намек на крамолу. Ну так турецкая культура и в прежние годы мягкостью цензуры избалована не была.

— Читатель, вдумайся в смысл этой басни, и тебе станет не по себе.

Так что при сколько-нибудь внимательном рассмотрении история эта утрачивает былую ясность. И чем внимательнее вглядываешься, тем мутнее она становится.

Потому что никакого закрытия турецких театров не было.

И не предполагалось даже.

Предполагалась, действительно, передача полномочий новому органу, официально напрямую подчиненному Эрдогану. О том, какой именно ущерб культуре может быть нанесен подобной переменой — иными словами, каков зазор между строгой, но безлико-чиновной цензурой и пресловутым «прямым контролем», — можно рассуждать долго. Какой-то да есть. Цензура, например, может хотя бы прикидываться институцией буржуазной, действующей в раз и навсегда очерченных границах правил, прямой же контроль правителя — явление по определению авторитарное. Первая отчасти соприродна театру, ибо тоже покоится на игре, только социальной, в которой безликость (читай: замаскированность) исполнителей обеспечена неким сводом правил как текстом, а значит — оказывается (или может быть) включена в дискурс интерпретаций и конвенций; об этих сугубо театральных по своей сути играх с цензорами представители «застойного» поколения могут порассказать немало упоительных сюжетов, которые сами по себе суть готовые пьесы, подчас многоактные. Личный же надзор если и родственен театру, то совершенно иначе: здесь, если упростить, стихия одной прихоти, властной, схлестывается с другой, художественной. Ни о каких конвенциях, ни о какой игре сообща и исподволь тут речь уже не пойдет.

Может, конечно, дело было и не в этом и о сути театральных материй никто особо не рассуждал. Может, наступившая в Турции авторитарность управления, с которой еще кое-как пришлось смириться, пока дело касалось всякой там промышленности да молодцов в погонах, оказалась нестерпимой, когда речь зашла о культуре. А может, все и того бесхитростнее и здесь нет ничего, кроме попытки оставить хоть что-нибудь хоть сколько-нибудь неподконтрольным новоявленному диктатору, — а где это сделать проще (или, скажем так, возможнее), чем в области зрелищ?..

…Российские СМИ, опубликовав новость о «приостановке деятельности» турецких театров, все сделали чин чином, с положенными ссылками на источники. Но подвох оказался в самих источниках. Нет, громогласные статьи в турецкой независимой прессе о закрытии театров — всех, немедля, надолго-навсегда — не были в классическом смысле этого слова «уткой». Они были — в классическом же смысле — провокацией. Попыткой создать скандал вокруг указа о переподчинении турецких гостеатров, который без этого легко бы остался незамеченным, затерявшись в лавине прочего эрдогановского законотворчества, хлынувшей из президентского дворца в последние две недели. Попыткой, создав общественную шумиху, оттяпать назад хоть одну мало-мальски свободную зону посреди государства, только что всемерно укрепившего свою вертикаль. Причем заплатив за это немалую цену — несложно понять, что та часть турецкой интеллигенции, которая была в курсе истинной подоплеки дела, теперь надолго утратила доверие к своей независимой прессе. Но, возможно, оно того стоило.

Ибо не было бы никакого смысла писать эту статью о, в конце концов, всего лишь некоем небезынтересном казусе из новейшей истории турецкой журналистики, если бы не развязка.

Указ-то, знаете, отменили.

«Как же это получилось? — недоумевал я несколько дней назад, разговаривая с одной своей турецкой коллегой. — Как смог скандал, поднятый по такому в общем-то маргинальному поводу, привести к отмене правительственного указа, идущего в русле общей политики? У нас бы…» — тут я замолк. «Вы знаете “Мехтеран”? — чуть подумав, спросила она в ответ. — Это османский военный марш. Там есть такая строчка: “Шаг вперед, два назад”. Это про нас. Про Турцию». Несколько оторопев от невозможности даже пошутить как следует (да и что бы я смог ей рассказать про Соломона Пляра?), я нерешительно спросил: «И что?» — «Вы столетиями жили под сильной властью, — чуть смущаясь, объяснила мне турчанка. — А у нас все-таки революционное прошлое. Для нас “назад” — это туда».

Как написал Хармс, «читатель, вдумайся в смысл этой басни, и тебе станет не по себе».

Понравился материал? Помоги сайту!