Доменный адрес

Четыре месяца назад остановились последние большие мартеновские печи в Европе — это случилось в Нижегородской области, на Выксунском металлургическом заводе. В июне мартеновский цех снова открылся — но не для того, чтобы плавить сталь. Заводское здание на несколько дней превратилось в театральную площадку: хореограф Анна Абалихина, композитор Алексей Сысоев и художница Ксения Перетрухина поставили здесь перформанс «Страсти по Мартену» в память об отжившем производстве.

Выкса вот уже восьмой год принимает фестиваль городской культуры «Арт-Овраг». Его учредитель — владелец завода, Объединенная металлургическая компания. Руководство «Арт-Оврага» меняется каждые три года, с недавних пор это кураторы «Архстояния» Юлия Бычкова и Антон Кочуркин. Конкретно «Страсти по Мартену» курировал режиссер Юрий Муравицкий, заведующий театральной программой.

* * *

Нынешний фестиваль проходил под лозунгом «Полезное искусство» — хотя, по большому счету, проект и раньше следовал этому девизу. Расписать фасад, поставить инсталляцию, провести перформанс — все это для кураторов не цель, а средство. Реальная цель — найти применение местным ресурсам, материальным и символическим.

Скажем, год назад «Арт-Овраг» освоил городскую акваторию. Когда-то, чтобы питать заводы энергией, вокруг Выксы вырыли восемь прудов. Но стоило производству перейти на паровые машины, как огромные водные пространства оказались бесполезными. Прошлым летом фестиваль заказал архитекторам и художникам пять плавучих скульптур, а потом подарил их Выксе. Сейчас эти плоты катают отдыхающих, а город на них благополучно зарабатывает.

Или другой, совсем свежий, пример: прямо посреди города разбит лесопарк, который местные жители называют «Посадкой», — после захода солнца там темно, неуютно и никого нет, кроме пьяных компаний. В первый день фестиваля в парке загорелась неоновая надпись «Все это не сон». Ее создатель — уличный художник Тимофей Радя, автор легендарного билборда «Я бы обнял тебя, но я просто текст». Если все пойдет по плану, по вечерам инсталляция будет притягивать выксунцев и «Посадка» перестанет быть дырой на городской карте.

В перформансе Абалихиной—Сысоева—Перетрухиной таким ресурсом оказалась история промышленного города. Мартеновский цех — натуральная местная скрепа. Выксунские печи выплавляли сталь с 1930-х годов и на несколько десятилетий пережили свой срок: технология давно устарела, экологи называют ее вредной, а экономисты — невыгодной. Сам металлургический завод намного старше: ему больше 250 лет, он — ровесник города.

* * *

Композицию «Страстей…» задавал порядок работы сталеваров. Зрители шли по пути металла — действие начиналось у печных ворот, куда закладывали лом, и заканчивалось там, откуда уезжали вагонетки с готовой сталью. Три пролета (зала) авторы поделили между собой: в первом основную роль на себя брал композитор, во втором — хореограф, а в последнем — художник.

Сперва девушки в халатах и белых касках становились прерывистой линией по длине всего пролета и распевали трудовые инструкции. Вокал мешался с криками грачей: эти птицы десятками гнездились на стропилах оставленного здания. Музыка Сысоева вызывала в памяти христианские хоралы, но по сути была заклинанием, чем-то вроде «Сезам, откройся»: от песнопений цех оживал — обе печи с грохотом поднимали ворота, по пять на каждую. Не случайно самым отчетливым словом в этом производственном хорале было «Утверждаю»: производство начинается не с пуска машины и даже не с постройки цеха, а с изъявления воли.

Робер Лепаж — и тот бы позавидовал.

После распоряжений, планов и смет наступает очередь физического труда — поэтому во втором пролете господствовала хореография. Танцовщики в алых касках и рабочих комбинезонах то падали, то кружились, то застывали в общем устремлении, напоминая группу персонажей на какой-нибудь из фресок Микеланджело, то синхронно размахивали флагами — белыми, как дым от остывающей стали. Все это — под аккомпанемент хора и ударных (перкуссионисты играли на вагонных колесах, отлитых из мартеновской стали в соседнем цеху).

Абалихина с удовольствием обживала местную технику — вроде громадных, выше человеческого роста, ковшей, которые служили танцевальными тумбами. Для хореографа «Страсти…» — визит из хорошо известного постиндустриального мира в малознакомый индустриальный. Один из любимых сюжетов Абалихиной — человек и цифра: движение, рожденное телом танцовщика, продолжается в компьютерной анимации (как в этих постановках для телепроекта «Большой балет»). Перформеры в мартеновском цехе взаимодействуют не с виртуальными сущностями, а со вполне материальными средствами труда.

Кульминация «Страстей...» — танец заводских кранов: исполинские машины движутся над головами зрителей под жуткий вой сирен, бесцельно перетаскивая грузы с места на место. Наблюдать эти гиганты в действии — зрелище само по себе фантастическое, но в контексте перформанса оно впечатляет еще больше, чем в обыденности. Утратив утилитарный смысл, механизмы стали грандиозной кинетической инсталляцией, какую ни в одном театре не увидишь. Робер Лепаж — и тот бы позавидовал.

Если пение соответствует инженерному замыслу, а танец — труду сталеваров, то продукцию цеха символизирует лес изложниц, занимавший половину последнего пролета (изложница — большой чугунный стакан, где сталь затвердевает и становится слитком). В героическом балете Абалихиной рабочие казались единым организмом. Ксения Перетрухина выбрала другую оптику — у нее получился памятник частным судьбам. Пока остальная команда сочиняла перформанс, драматург Екатерина Бондаренко расспрашивала металлургов о работе на мартене, фиксируя воспоминания на диктофон. Каждого, кто заходил в инсталляцию, мгновенно накрывало хором голосов. Встав под любым из динамиков, зритель мог услышать чей-то рассказ от начала до конца.

«Страсти…» заканчивались обещанием новой жизни: в пролет заходил состав из вагонеток, нагруженных живыми зелеными саженцами, и забирал перформеров на свежий воздух. Деревья, по словам Перетрухиной, появились не случайно: на месте разобранных мартенов завод собирается разбить парк.

* * *

Перформанс Абалихиной и компании — это, в сущности, церемония прощания с цехом, прослужившим городу восемьдесят с лишним лет. Создатели «Страстей…» — не первые, кто работает с местной исторической памятью: локальная культура — непреходящая тема фестиваля. Деревянный единорог Габора Миклоша Сёке напоминает об эмблеме промышленников Баташёвых, основателей Выксы. Инсталляция Петра Виноградова «Про. Елка» использует конструкции Владимира Шухова, подарившего городу место в истории: инженер опробовал на заводе новую технологию перекрытий и соорудил одну из первых гиперболоидных башен. А на колоссальной фреске Миши Most'а «Эволюция-2» — крупнейшей в мире мурали одного автора — выксунские металлурги представляют научно-технический прогресс вместе с учеными и киборгами.

Каждый город, будь то миллионник или крошечный райцентр, пытается рассказывать о себе — не только командированным и туристам, но и собственным жителям. В России обычно с этим туго: трудно вообразить человека, который при виде всех этих гранитных стел, патриотичных баннеров и безликих сувениров ощущал бы что-то кроме скуки. Выкса — счастливое исключение: над ее идентичностью работают не безвестные фирмы, а талантливые художники.

Понравился материал? Помоги сайту!