Марат Гацалов: «Максимально расширять сферу поиска»

Открывшаяся в мае уходящего года Новая сцена Александринского театра объявила планы на 2014 год: акцент в программной политике делается на междисциплинарность и синтез искусств, сразу после Нового года главный режиссер самой передовой в стране театральной площадки Марат Гацалов начинает репетировать спектакль по «Теллурии» Владимира Сорокина (предпремьерные показы запланированы на начало лета, полноценная премьера обещана в сентябре), в июне покажут премьеру написанной специально по заказу театра оперы Владимира Раннева «Жених» по рассказу Юрия Мамлеева в постановке Филиппа Григорьяна. Свое первое большое интервью в новом статусе до сих пор воздерживавшийся от общения с прессой Марат Гацалов дал Лилии Шитенбург.

— Вы официально вступили в должность главного режиссера Новой сцены Александринки в самом конце августа. Удалось ли за прошедшее время определиться с приоритетами художественной политики? Что будет и что, на ваш взгляд, должно происходить на этой площадке?

— Это время было нам отведено на знакомство с ситуацией. Новая сцена — это необычное место: не просто филиал театра или его Малая сцена, а мультикультурный комплекс со своим собственным лицом, с одной стороны, являющийся частью Александринки, с другой — вполне независимый в идеологическом отношении. Последние месяцы мы как раз занимались разработкой художественной программы Новой сцены. Изначально здесь была заложена очень важная идея: создать необходимое пространство для соединения и, возможно, столкновения различных театральных дисциплин — чтобы обновлять режиссерский инструментарий и двигать вперед театральное искусство. Для этого у нас есть все возможности, в том числе технологические. Что-то проверяя, пробуя, молодые режиссеры постоянно будут заняты поиском нового. К сожалению, традиционная структура репертуарного театра не всегда способствует такому поиску, иногда перекрывая и ограничивая режиссерские возможности производственными задачами. Задача руководства Новой сцены — снять любые ограничения, предоставив художнику полную свободу.

Главное, чего бы мне хотелось, — чтобы практические исследования, которые тут будут проводиться, осуществлялись ни в коем случае не поверхностно, а серьезно, с глубоким погружением. Только в ситуации углубленного лабораторного поиска мы можем рассчитывать на то, что наши мечты о языковом обновлении действительно воплотятся. Важно, чтобы громкие слова про поиск и эксперимент не оказались бутафорией. Во всяком случае, для меня, когда мы с Валерием Фокиным обсуждали будущее сотрудничество, основной мотивацией прихода сюда было то, что на Новой сцене можно всерьез заниматься режиссерскими исследованиями. Здесь для этого есть все: три сцены, одна из которых по своим техническим возможностям просто не имеет аналогов в стране, медиацентр — руководить им мы пригласили ведущих профессионалов из обеих столиц. Вместе с москвичом Антоном Яхонтовым и петербуржцем Юрием Дидевичем мы попытаемся осмыслить сложившуюся сегодня в стране ситуацию, при которой появление мультимедиа в российском театре не отрефлексировано и оно используется зачастую на самом примитивном уровне.

— Быть может, проблема в отсутствии достаточно современных технических средств?

— Да дело не только в этом! Когда мы смотрим, допустим, спектакль Томаса Остермайера, то нельзя сказать, что в нем использованы какие-то супертехнологичные вещи: оператор снимает происходящее на сцене, картинка в режиме реального времени транслируется на экран — не самая сложная с технической точки зрения задача, многие театры могут себе это позволить. Вопрос в том, как это сделано, как прием встроен в ткань спектакля и как он осмыслен. Видео у нас чаще всего используется как театральный задник или иллюстрация — но иллюстративные методы в театре себя давно изжили, они неактуальны. Надо максимально расширять сферу поиска, пытаясь соединять вещи, казавшиеся раньше, может быть, несоединимыми. Например, объединять людей, которые занимаются социологией, с драматургами: этим, среди прочего, будет заниматься шеф-драматург Новой сцены Екатерина Бондаренко. Так уж устроен современный театр: он все в себя впитывает, стремится все включить в свою сферу. И нам волей-неволей приходится соответствовать этим процессам.

— Красивая идея.

— Да, красивая, но вместе с тем вполне, на мой взгляд, реалистичная. Я не витаю в облаках, я понимаю, что нам придется соизмерять наши планы с бюджетным финансированием, с определенными правилами игры, которые задаются реальностью большого федерального театра. Но со всем этим можно работать — чтобы реализовать жизнь этого комплекса так, как мы сейчас ее видим.

— За счет чего будет пополняться репертуар Новой сцены?

— За счет тех режиссерских проб, которые будут у нас делаться, за счет лабораторных работ, длительных мастер-классов и воркшопов. В партнерстве с Русским инженерным театром «АХЕ» мы уже выпустили премьеру спектакля «Выбор», те же ахейцы показали у нас свой немецкий проект «Архив Макарии», сразу после Нового года мы покажем премьеру «Камеры обскуры» — постановку по мотивам романа Набокова осуществит молодая команда из Москвы: ученица Сергея Женовача режиссер Вера Попова и художники Алексей Лобанов и Александра Ловянникова. И все это — не говоря уже о музыкальной программе, которую мы реализуем в партнерстве с eNsemble фонда «ПРО АРТЕ» и Московским ансамблем современной музыки. В наступающем году планируем провести несколько международных лабораторий, одну из которых сделаем, вероятно, совместно с польскими режиссерами, сценографами и драматургами.

— То есть существует вероятность, что в Питер приедет Дорота Масловская и, что называется, «зажжет»?

— Да, это вполне возможно. В Польше сейчас выросло очень интересное театральное поколение, которое любопытно будет познакомить с нашей театральной молодежью: допустим, наш режиссер — их драматург и сценограф или наоборот. Должны создаваться какие-то интересные творческие комбинации — это всем даст возможность обогатиться новым опытом. А у нас на Новой сцене из этих встреч совершенно разных творческих индивидуальностей, принадлежащих разным школам и воспитанных разными контекстами, мог бы появиться любопытный результат. Такую же лабораторию мы планируем провести и с немцами. Для нас важно дать возможность молодым режиссерам не только проявить себя, но и услышать аналитический разбор, что-то скорректировать в своей работе. Это очень важная часть лабораторного опыта.

— Что подсказывает ваш опыт застрельщика и куратора «Мастерской на Беговой» — многие ли режиссеры всерьез воспринимают критические замечания в свой адрес? Становился ли для кого-то этот опыт по-настоящему важным?

— На подобного рода лабораториях — почти для всех. Понимаете, это же не просто поверхностное обсуждение на тему «понравилось — не понравилось». Садятся пятнадцать человек: критики, режиссеры, драматурги, филологи. У каждого есть свой профессиональный подход, все разбирается всерьез, без прямых оценочных суждений. Это настоящая аналитическая работа. Выявляется изобретенный режиссером закон постановки, и в соответствии именно с этим внутренним законом рассматривается режиссерское решение материала — рассматривается детально: как разные элементы постановки соотносятся с избранным материалом, нарушается ли собственный режиссерский закон (это вполне допустимо — но тогда необходимо объяснять в спектакле, как и почему это было сделано) и так далее. Такая вдумчивая и последовательная работа на самом деле двигает вперед театральную мысль: на новое поколение молодых московских режиссеров, например, такие лаборатории очень повлияли. Потому что одно дело, когда ты сидишь в аудитории, ходишь на лекции, учишься у определенного мастера — и уже точно знаешь, что надо сделать, чтобы ему понравилось. Но любой мастер — художник со своими собственными приоритетами в искусстве. В лабораторной же ситуации совершенно посторонние люди высказывают свое профессиональное беспристрастное мнение, ориентируясь в процессах современного театра в целом. Потому что театральный контекст очень важен — мы же не можем закрывать глаза на то, что в нашем искусстве существуют вещи, которые уже были изобретены задолго до нас.

— Как ни странно, это очень многим успешно удается…

— А хочется, чтобы так не было. Для этого и необходимо понимать, как способ мышления режиссера, инструментарий, который он применяет, его образный ряд — как все это сочетается с контекстом современного мирового театра. Мы теперь, слава богу, многое видим — не на необитаемом острове ведь живем!

— А нет опасности того, что молодые люди просто начнут подражать модным образцам?

— Ни в коем случае. Дело ведь совсем не в моде — происходит творческое взаимообогащение.

— Откуда будете брать режиссеров?

— Как откуда? Из России прежде всего. В Санкт-Петербурге много талантливой молодежи. Хотелось бы, чтобы к нам пришли люди, не ограниченные какими-то железобетонными установками, режиссеры с открытым сознанием, готовые к восприятию нового, желающие двигаться вперед, понимающие, что каждый следующий спектакль должен заставлять решать новые задачи. Я встречался с некоторыми перспективными молодыми питерскими режиссерами, они очень восприимчивые, мобильные.

— Мобильные-то они мобильные, но...

— Ну, не все сразу.

— А вот что касается «не все сразу» — собираетесь ли вы что-то делать с режиссерами, которые явно недополучили мастерства? Таких сегодня хватает.

— Образовательное направление — одно из важнейших в работе Новой сцены. Мы будем проводить мастер-классы, в том числе и дистанционные, в которых будут принимать участие специалисты из других городов и других стран. В конце февраля на Новой сцене с лекциями по теории современного театра выступит автор «Постдраматического театра» Ханс-Тис Леман, мы ведем переговоры о возможности проведения серии мастер-классов с Анатолием Васильевым.

— Как соотносятся принципы, закладываемые Новой сценой, с теми, на которых базируется деятельность лаборатории «ON.ТЕАТР», только что завершившей свой осенний сезон на вашей площадке?

— Начнем с того, что «ON.ТЕАТР» — совершенно независимая организация со своим руководством, которая оказалась в трудной ситуации и которой мы не могли не прийти на выручку в непростую минуту. Для нас было важно поддержать эту важнейшую инициативу, дающую молодому поколению режиссеров возможность проявить себя на практике. Все-таки театр — дело практическое. У молодого режиссера должна быть возможность работы в условиях настоящего профессионального театра. Потому что режиссеры зачастую выходят из своей студенческой аудитории и попадают…

— …в другую аудиторию.

— Что не дает им понимания того, что же такое реальность репертуарного театра. В театрах жалуются на растерянных дебютантов: мол, сроки горят, выпуск спектакля происходит в авральном режиме — и все в ужасе. Другая ситуация — когда молодые режиссеры сразу со студенческой скамьи оказываются в провинции, в условиях директорского диктата: победить его они не могут, выстроить нормальные взаимоотношения с труппой не умеют, и в итоге все эти неурядицы отражаются на творческом процессе. Одно дело, когда ты работаешь со своими однокурсниками, и совсем другое — когда приходишь в готовый коллектив и должен за достаточно короткий срок обратить его в свою веру. Это отдельная важнейшая часть профессии — а ей в театральных вузах мало уделяют внимания. В театрах опасаются «людей с улицы». Но где и как молодежь может попробовать свои силы? Театр — это то, чему надо учиться до конца жизни, это не результат, а процесс. У Алена Бадью в книге «Рапсодия для театра» замечательно сказано: «Зритель — это тот, кто прерывает репетиции».

Понравился материал? Помоги сайту!