«Художественная правда в сегодняшней России — опасная территория»

Московский театральный сезон традиционно начинается с «Любимовки» — крупнейший и самый авторитетный в России фестиваль современной драматургии пройдет в этом году с 3 по 10 сентября в «Театре.doc». О том, какие вызовы стоят сегодня перед «Любимовкой» и перед российской драматургией в целом, COLTA.RU рассказывает член арт-дирекции фестиваля Михаил Дурненков.

— Нынешний фестиваль — четвертый по счету для арт-дирекции, возглавившей «Любимовку» в 2013 году. Тогда ваш коллега Евгений Казачков в интервью COLTA.RU говорил о том, что «фестивалю требуются перемены», и декларировал желание «сломать устоявшиеся представления о формате “Любимовки”». Получилось?

— Фестиваль делается все-таки разными руками, и отвечать за слова Казачкова мне не с руки: в нашей команде я республиканец, и мне было важно сохранить привычные цели и задачи «Любимовки» — помочь новым авторам начать профессиональную деятельность и ввести драматургов в театр. Жене (Казачкову. — Ред.) хотелось, чтобы о «Любимовке» узнало как можно больше людей, и в этом смысле мы то и дело восклицаем: «Горшочек, не вари!» — «Театр.doc» уже которую осень не способен вместить всех желающих послушать фестивальные читки. У меня до сих пор стоит перед глазами прошлогодняя картина — на улице идет дождь, у входа в «Театр.doc» перед открытой дверью стоят человек десять и, вытянув шею, слушают то, что происходит внутри.

— За три последних года аудитория изначально узкоцеховой «Любимовки» действительно существенно расширилась — это очевидно хотя бы по все более громкому информационному шуму вокруг фестиваля, причем прирост публики происходит главным образом за счет людей со стороны, не имеющих к театру прямого отношения. С чем, на ваш взгляд, связан этот феномен — с успехом фестивального менеджмента или, скорее, с возросшей популярностью гонимого, полузапретного «Театра.doc», посещать который с недавних пор стало чрезвычайно модно?

— У меня куда более тривиальная версия: успех нашего фестиваля — это история эпохи соцсетей. Раньше «Любимовки» не было в Фейсбуке — а теперь мы присутствуем там довольно активно. Одновременно произошла легализация жанра читки, «театра в голове» — из маргинального феномена, интересного разве что профессионалам, он превратился во вполне самостоятельную часть театрального процесса, и обычный зритель прекрасно его воспринимает. Собственно, весь современный театр, с каждым годом все больше и больше передвигающийся в зрительный зал, — это и есть «театр в голове». Со временем читка оказалась таким же привычным медийным форматом, как, допустим, коубы или гифки, с помощью которых мы общаемся сегодня в соцсетях.

— С чем связано основное новшество «Любимовки»-2016 — появление куратора у офф-программы, которую в прошлые годы формировала арт-дирекция фестиваля?

— Разделение на основную и внеконкурсную программы существовало на «Любимовке» более-менее всегда — дебютантов и состоявшихся авторов невозможно судить по одним и тем же законам. И каждый год, придумывая офф-программу, мы вставали перед необходимостью выбора между пьесами, условно говоря, Пряжко и Вырыпаева. Пытаться ответить на вопрос, какая из них лучше, — занятие глупое. Мы решили делегировать свои полномочия куратору (в этом году им будет Елена Ковальская), который — точь-в-точь как это происходит в современном искусстве — будет формировать афишу офф-программы, объединяя пьесы какой-то единой мыслью.

— Со стороны кажется, что ваша команда особенно последовательно нацелена на обновление пула драматургов «Любимовки», — фестивальный шорт-лист, иными словами, очень сильно помолодел. Это результат усилий организаторов или тенденция в отечественной драматургии?

— Это традиция. «Любимовка» всегда была фестивалем молодой драматургии. Программа формируется следующим образом: мы, безусловно, отмечаем ярко дебютировавшего автора, мы стараемся включить его в афишу, даже если через год он присылает пьесу не столь интересную, — но если на третий год участия в «Любимовке» он не перепрыгивает самого себя, мы дадим шанс кому-то другому.

— История «Любимовки» помнит несколько этапов взаимоотношений театров и «новой драмы» — долгое время государственные стационары плевать хотели на современные пьесы, потом их в какой-то момент начали ставить повально, от МХТ до Александринки. Что происходит на этом фронте сегодня, в эпоху реакции?

— Современных авторов не ставят. Вообще. Или, точнее, так: не ставят тех, кто производит цепляющий продукт, где присутствует критический взгляд на реальность. Не ставят тех, кто честно работает с понятием «художественная правда»: в сегодняшней России это опасная территория.

Как драматургия ответит на вызов режиссуры? Вот главный вопрос «Любимовки»-2016.

— Кто эти авторы? Не могли бы вы назвать конкретные имена?

— Не могу, потому что это примерно 95 процентов драматургов, пишущих на русском языке. Остальные пять процентов — это крепкие профессионалы, рассказывающие вечные истории про любовь, ненависть и т.д. Проблема самоцензуры — одна из главных сегодня: каждый худрук или директор театра понимает — взяв в репертуар «проблемную пьесу», он рискует столкнуться после премьеры с доносом, разбирательством. Современная пьеса сегодня — это…

— …токсичный актив?

— Сильно охлаждающий пыл самых прогрессивных руководителей театров. Мне очень интересно, как на эту ситуацию будет реагировать драматургия, — история учит тому, что в подобных случаях пьеса обращается в литературу, становится «пьесой для чтения», как было в конце 90-х — начале 2000-х: в период «малокартинья» пьеса становилась самостоятельным художественным произведением. При этом современный театр провоцирует автора производить как раз не литературу, а текст — разобранный, бесструктурный, который может состоять, скажем, из одних гласных или из одних нот. В этом году, например, читая один из присланных на конкурс текстов, я только ближе к концу пьесы понял, что два ее персонажа озвучивают чат про шизофрению, где участвует полторы сотни пользователей. Это вполне показательный случай: текст как piece of art, который довольно трудно отнести к тому, что мы привыкли называть «пьесой для чтения».

— Институциональная проблема ясна, но как развиваются сегодня взаимоотношения «новой драмы» с теми, кому в этих самых институциях так или иначе приходится работать, — с режиссерами? Не секрет, что именно драматургия спровоцировала режиссерский бум рубежа 2000-х — 2010-х: чтобы появился, к примеру, режиссер Дмитрий Волкострелов, ему нужно было встретиться с текстами Павла Пряжко…

— Мы каждый год привлекаем для участия в «Любимовке» молодых режиссеров, надеясь, что они найдут своего автора — или, что более правдоподобно, найдут себя. Но вообще-то это неторопливый, медитативный процесс, похожий на рыбную ловлю.

— Нa прошлых фестивалях нередко случались конфликтные ситуации, когда ставивший читку режиссер занимался не пьесой, а самим собой. Школа «Любимовки» как-то повлияла на новое режиссерское поколение?

— Театр довольно сильно изменился за последние лет десять. Такое понятие, как «режиссерское решение» — скажем, я сейчас прочитаю только ремарки и выброшу из пьесы все диалоги, потому что мне кажется, что в ремарках соль, а диалоги мне не нужны, — это все-таки феномен старой режиссерской школы. Сегодня на «Любимовку» приходят режиссеры, которые уже за годы учебы усвоили какие-то элементарные профессиональные правила: они выстраивают свои взаимоотношения с текстом, не используя его как мостик для эгоистичного трамплина. Как вы знаете, мы когда-то сформулировали режиссерскую хартию «Любимовки» — как относиться к тексту, почему «режиссерские решения» на этом фестивале не нужны, почему они мешают воспринимать текст (а мы представляем прежде всего драматургию) — ну, элементарные какие-то вещи. Так вот сейчас мы побаиваемся рассылать эту хартию нашим режиссерам — если раньше она была чем-то вроде пассажирской памятки в самолете, то сегодня она выглядит для молодого режиссерского поколения просто оскорбительно: вы что, думаете, нас плохо учили?

— «Любимовка» всегда писала историю «новой драмы» и обозначала ее тренды. Что происходит с отечественной драматургией сегодня — куда она идет, в каком направлении меняется, как мутирует?

— «Новую драму» можно сравнить с феминистским движением — по сути, мы боролись за права драматургов в театре. Сегодня же мы, кажется, находимся в ситуации петли, которую театр, как мудрое существо, сам создает и сам же регулирует. Раньше драматургия выходила из привычного формата, чтобы сделать режиссуру менее формализованной, — она ставила перед театром задачи, которые режиссеры старой школы решить не могли. В этом «новая драма» вполне преуспела, а теперь пошла обратная реакция. Режиссура ответила на наш вызов и развилась настолько, что изменилась до неузнаваемости, лишившись всех традиционных элементов: условно говоря, раньше режиссеру нужно было по отношению к драматургии найти какой-то ход — а сейчас можно вполне сделать спектакль не только без всякого хода, но даже и без актеров. В современном театре режиссуру я вижу, а драматургию — не очень: когда смотришь спектакли по-настоящему актуальных режиссеров, часто возникает ощущение, что они могут вполне обойтись и без драматургов — не очень понятно, нужны ли они вообще сегодняшнему театру. Мне-то кажется, что нужны, просто меняются формы участия драматурга в создании спектакля. Нет вообще никаких границ, феномен театра трактуется максимально широко: режиссура ушла вперед, а драматургия как будто осталась на месте. Сможем ли мы удовлетворить этот обратный запрос? Как драматургия ответит на вызов режиссуры? Вот главные вопросы «Любимовки»-2016. В этом смысле мы возлагаем особые надежды на fringe-программу «Спорная территория» — с текстами, про которые никто не знает, как их ставить и что вообще с ними делать: петь их, читать, танцевать? Сообща мы попытаемся понять, кто такой современный драматург, кто такой режиссер — и кто вообще все эти люди.

Понравился материал? Помоги сайту!