О любви

На следующий день после убийства Бориса, в субботу вечером, я поехал на мост, а оттуда — в РГГУ, университет, в котором много лет назад учился. Здесь проходил вечер памяти Григория Дашевского, гениального человека и поэта, умершего год назад.

Я немного опоздал, и когда вошел в амфитеатр той самой Центральной аудитории, где пятнадцать лет назад меня и моих будущих близких друзей принимали в студенты, вечер уже начался, и здесь уже сидели около сотни человек. Я вошел, когда объявили: сейчас на большом экране мы сможем посмотреть некоторую видеозапись. На экране во всю стену возникло лицо Григория Михайловича Дашевского, и весь деревянный лес зала заполнил его голос. Случайно я сел ровно на ту скамью, где сидел пятнадцать лет назад, я узнал ее, на ней также латиницей было выковыряно KUDA MY, как и тогда, когда мне было семнадцать лет. В том сентябре я только начал курить, только вернулся из Крыма, куда ездил с родителями каждое лето, хотя он тогда еще был Украиной, с которой никто не мог помыслить воевать, в том сентябре, когда еще были живы родители моей мамы, когда были живы те, кто в ту осень стали моими учителями, когда президентом был Ельцин, а о Путине я не слышал.

Дашевского записали незадолго до смерти. Несколько стихотворений. Черно-белые съемки, крупный и боковой планы. Он и так всегда казался не здешним человеком, а на этих кадрах он совсем не отсюда, инопланетный принц, говорящий с сегодняшним мною своими инопланетными текстами.

Дашевский читал:

Марсиане в застенках Генштаба
и способствуют следствию слабо
и коверкают русский язык
«Вы в мечту вековую не верьте
нет на Марсе ничто кроме смерти
мы неправда не мучайте мы»

Я не знаю, я уверен: все сидевшие в этой старой университетской аудитории, все поэты и студенты, филологи и журналисты, все те, кто вошел сюда с февральской холодной улицы, уже почти сутки знающие о ночном убийстве, а на завтра вышедшие на шествие прощания, все услышали этот текст как в первый раз. Это было так неожиданно и так естественно, что именно с «Марсиан» Дашевский «начал» эту встречу, что становилось жутко до слез. Тихий голос умершего год назад человека в темной молчащей аудитории 28 февраля 2015 года.
Потом по очереди выходили поэты, каждый читал по одному стихотворению Дашевского, некоторые читали и свои тексты, посвященные его памяти или как-то связанные с ним.

Я пошел через парк:
кора серая, кроны шумные.
Чу — иван-чай
звенит свою думу:

«Бывает дрема в грунте,
где негромкий мрак.
Там, страхи мои бормоча,
я счастлив был.

Потом я вышел на свет,
похож на зарю как брат,
на новое счастье рассчитывая.
Но мне не по себе».

Через эти голоса, полные любви к умершему другу, полные нежности и глубины, через стихи, задевающие твои самые секретные материки, о которых ты и сам не знал, через шум в голове от захлестывающих новостей, от бессилия остановить войну, спасти жизнь Надежды Савченко, от цветов на мосту, от двух слов «Немцова застрелили», в которые верить нельзя, от очевидности причины случившегося в пятницу ночью, причины, которая со всей своей очевидностью будет повторяться вновь и вновь и утром воскресенья станет плакатом, обретя тем самым дополнительную аргументирующую силу и сделается не образом, но правдой: это созданный властью воздух, воздух злобы и ненависти родил убийцу, это воздух, воздух ненависти и злобы ведет людей убивать в родную соседскую страну, это воздух, воздух ненависти и злобы каждый день заставляет уничтожать все живое вокруг, — через эти смешивающиеся звуки и шумы, через эту обреченность, через это длящееся прощание с человеческим я слышал, как здесь много лет назад я сам, вместе со всеми, был другим человеком, как и мой сосед по лестничной клетке, который сейчас, хрипя, требует расстрелять врагов России, как и мой близкий друг, который призывает повесить советских людей на столбах, я видел, как мы стали людьми, которым давно не хватает любви. Как жаль всех нас, ставших слишком несчастными, чтобы вспомнить, какими мы когда-то хотели быть, ставших людьми, забывшими в себе детей. Тем более остро это слышишь в свете фразы «Немцова застрелили» — в те немногие случаи, когда я общался с ним, мне казалось, что этот человек тем и отличается от «среднестатистического россиянина», что у него с этим все в порядке: у него есть антидот от животной злобы, он любит и он знает, что он любим.

Ближе к концу вечера к микрофону вышел поэт Илья Эш, он начал читать старый текст Дашевского «Никогда не коснусь виденного во сне...». Это текст достаточно длинный, и в нем есть такие слова:

Рот и глаза
оторочены черной каймой.
Рассекает мне руки обрез золотой
книги тонкостраничной, откуда им взят
образец его казни. Я знаю:
через час,
этим мальчиком став, закрывая
умирающий глаз,
ты исчезнешь…

Когда он читал эти строки, дверь аудитории открылась и появился человек в форме. Резким голосом, поверх слов «умирающий глаз, ты исчезнешь» он сказал: «Встали-пошли». И через паузу — «Собрались, я сказал, на выход».

Это был охранник университета, ему нужно было закрывать здание, он не смутился, увидев большую аудиторию, заполненную людьми, и то, что один из них читает что-то, стоя у микрофона. Это был незначительный эпизод, обычное дело: после удивленной паузы все выдохнули, рассмеялись, преподаватель древнегреческого языка Борис Никольский с ним как-то жестко объяснился, и чтение закончилось только тогда, когда это было нужно. Но в появлении этой фигуры в форме и в сказанных словах была настолько идеально подходящая для этого дня и этого времени сценография, что все казалось придуманным. И Илья Эш перечитал текст заново:

Никогда не коснусь
виденного во сне.
И опять засыпаю.
Волосам тяжек груз
рук и воздуха. Падает снег.
Я наружу гляжу из сарая.

Сквозь проем мне видна
белая и без окон стена,
и в ней есть
ниша, чья глубина
неясна зрителю сна,
потому что для зрячего света
плоскими стали предметы...

Перед началом вечера, утром в субботу, его организатор Татьяна Нешумова написала у себя в фейсбуке: «Поэтический вечер в честь Григория Дашевского сегодня в РГГУ обязательно состоится, как и объявлено раньше, в 20 ч. в центральной аудитории. Поэзия и память - это усилие по сохранению человеческого в стремительно теряющем человеческий облик мире. Люди ждут человеческих слов, и они должны прозвучать».

Я из тех, кто ждал и ждет человеческих слов. Я из тех, кто благодарен им и знает, что они всегда смогут прозвучать. Я из тех, кто знает, что выживут только влюбленные, сильны только любящие. Мне жаль мою страну, которой последние пятнадцать лет мощным фонарным светом бьют в лицо, вымораживая всю любовь, вытаскивая из каждого из нас все самое темное. Мне жаль всех нас. Я сам в свете этого фонаря — я ненавижу людей, делающих это с нами, они прокляты, я не могу их простить. Но я из тех, кто знает, что будущее только у тех, кто любит.

Потом я вышел на свет,
похож на зарю как брат,
на новое счастье рассчитывая.
Но мне не по себе.

Понравился материал? Помоги сайту!