«Ты делаешь так, что я выгляжу сумасшедшей!»

В 1990 году по инициативе ООН было решено считать 1 октября Международным днем пожилых людей. Сегодня COLTA.RU отдает должное этому важному непрофессиональному празднику.

В последние годы я нередко слышу рассказы от знакомых кураторов о том, что, просматривая работы фотографов на международных портфолио-ревю, особенно в Америке (знаменитый Фотофест в Хьюстоне), видишь все больше похожих проектов, снятых фотографами про собственных пожилых родственников. Причем практически все эти фотопроекты достаточно однотипны, имеют похожую схему — родственника начинают снимать с началом какой-то тяжелой болезни или, например, после смерти другого близкого родственника, что заставляет фотографа в первый раз серьезно почувствовать бренность бытия. Далее снимаются происходящие коллизии, борьба с болезнью/старостью, краткие периоды ремиссии/радости, и заканчивается проект, как правило, кончиной героя фотоистории. Очевидно, что в тяжелый момент, когда обычный человек, возможно, стал бы бороться с депрессией, прибегая к помощи таблеток, алкоголя или, например, психолога, фотограф берет в руки камеру. Камера — это давнее и известное средство терапии. Но об этом чуть позже.

Это натолкнуло меня на размышления о том, почему же пожилые люди стали такой популярной темой в фотографии (прежде всего западной), своего рода фотографическим мейнстримом в документалистике и даже арт-фотографии. Конечно, все находящееся в расцвете своих жизненных сил — дети, животные, цветы и юные прелестные девы на лоне природы — всегда было и будет «красивым» и популярным, самым фотогеничным объектом для съемки. Так же как и фоторепортеры и даже фотолюбители, имеющие некую гражданскую позицию, всегда будут снимать пожилых людей — об этом свидетельствует количество посвященных этой теме серий на различных отечественных тематических сайтах о фотографии. Однако фотосерии о пожилых, представленные там, тоже довольно однотипны — они показывают сложную жизнь пожилых людей, часто брошенных, находящихся в больницах или домах престарелых, демонстрируя их как бы со стороны, часто взглядом фотографа-аутсайдера (почти туриста), нередко экзотизируя изображаемое или превращая его в социальный плакат. Чаще всего это черно-белые контрастные снимки убогого, безрадостного быта, снятые широкоугольником с позиции сверху, или портреты, с готовностью предлагающие зрителю крупный план, который позволяет заглянуть в глаза, ожидаемо полные тоски и безнадежности. Подобные серии обывателем могли бы быть обозначены словом «чернуха». Обычный зритель смотреть такие фото не очень любит (хотя их часто демонстрируют региональные союзы фотохудожников на своих отчетных фотовыставках, где-нибудь посреди натюрмортов и опять тех же самых неизбывных дев на лоне природы). Впрочем, неудивительно, что случайно забредшему на фотосайт или выставку зрителю гораздо милее лицезреть нечто приятное, чем видеть в сериях про заброшенных стариков свое собственное вероятное будущее.

Почему же на Западе столь популярной и важной стала тема репрезентации старения? Когда фотографы обратили свою камеру на пожилых людей? Старение и смерть — невозможно снимать одно без другого: документируя процесс старения, мы, не желая того, в то же время обращаемся к самой идее завершения существования. Философ Сергей Лишаев размышляет в своей книге «Ветхое» о том, что, созерцая ветхие вещи, мы непроизвольно антропоморфизируем их. Их ветхость становится свидетельством конечности нашего собственного бытия, нашего со-бытия с вещью. То же самое можно сказать и о снимке пожилого человека — он становится memento mori, напоминанием о смерти, представляя нашему взгляду практически эфемерную, уже полуисчезающую субстанцию. А фотография — не тот ли это медиум, который позволяет сохранить, «спасти» от исчезновения не только мгновение, но и образ?

Во всем мире фотографы поняли это далеко не сегодня. Спрятанная за пределами повседневности смерть (кладбища, вынесенные за пределы городов, попытка спрятать пугающее за высокими стенами моргов, хосписов, больниц) долго не появлялась в фотообъективах, практически исчезнув не только из повседневной реальности, но и из фотографии, вытесненная формальными экспериментами модернизма. Однако примерно с середины 1960-х годов все изменилось. Авторы книги «Осознание смерти» (1965) Ансельм Страусс и Барни Глейзер призвали врачей в США изменить их правило молчания и дать возможность больным смертельной болезнью сделать последние приготовления, завершить дела. В связи с этим фотография вдруг стала возможностью для родственников умирающих и даже для них самих снимать свою собственную жизнь и попытаться сохранить последние месяцы хотя бы на пленке — оставить своеобразный отпечаток бытия. Сам легендарный Ричард Аведон одним из первых начал снимать старость, сделав небольшую, но очень драматическую серию портретов отца в течение последних семи лет его жизни.

Почти в то же самое время известный американский фотограф Нан Голдин, первая персональная выставка которой состоялась в 1973 году и шокировала всех документальными подробностями и откровенными сценами из жизни комьюнити геев и транссексуалов, внесла в фотографию ту самую ничем не цензурированную реальность и документальность — эта линия сегодня продолжает жить, например, в работах ученика Нан Голдин и Ларри Кларка фотографа Антуана де Агата. Этот же документальный жесткий стиль raw-insider, не ограниченный этикой, какими-либо табу или даже рефлексией о том, можно и должно ли снимать то, что я сейчас вижу, внутри чего существую и что переживаю, явно присутствует и во многих проектах о старости. Ты должен просто жить тем, что ты снимаешь, и просто снимать это, не рассуждая, плохо это или хорошо. Кажется, именно поэтому многие проекты о старении и смерти столь предельно откровенны — клок седых волос на комоде, состриженный пожелтевший ноготь в раковине, промокшие в районе паха домашние штаны наверняка заставят зрителя поморщиться: зачем мне на это смотреть? Но сразу возникает и другой вопрос — неужели ты не можешь принять жизнь такой, как она есть?.. Ведь в этих проектах есть и другое: ласковые прикосновения родных, маленькие домашние праздники, игровое позирование перед камерой, радость от того, что ты, несмотря на почти полную глухоту и полувидящие глаза, еще можешь быть чем-то кому-то полезен и интересен, найденная тема для общения и совместного дела — например, перетрясти старый гардероб, чтобы принарядиться для съемки, и долго с важностью усаживаться — не только же болезни обсуждать... Театр? Да, часто это театр, но театр по сути своей терапевтический, причем для обоих действующих лиц — по ту и по эту сторону камеры.

Пожалуй, самым известным проектом о старении на сегодняшний день является фотодневник нью-йоркского фотографа Филипа Толедано «Дни с моим отцом». Толедано — известный модный фотограф, франт и красавец, снимающий в студии знаменитостей и занимающийся параллельно персональными концептуальными проектами, рефлексирующими уже с другой стороны то же самое царство пластической хирургии и вездесущего гламура. И вдруг этот глянцевый фотограф после смерти матери начинает вести личный и трогательный онлайн-дневник о жизни своего ослабевшего и престарелого отца, страдающего потерей памяти.

После ухода жены у отца Филипа Толедано начинаются провалы в памяти — его память отказывается сохранять информацию о смерти самого близкого человека. Сын описывает дни, проведенные с отцом, в своих кратких заметках, которыми сопровождает снимки — кстати, не отличающиеся большим разнообразием. Весь проект, над которым Толедано работал в течение нескольких лет, вообще снят не выходя из одной комнаты, где провел свои последние годы его отец. Отец, обессиленно уснувший в кресле; отец, погруженный в воспоминания; отец, смотрящий в окно; отец, разбирающий старые письма и газеты; отец, с трудом передвигающийся по комнате; отец, безвольно лежащий на кровати; отец, с удовольствием примеряющий соломенную шляпу; наконец, отец, отчего-то вдруг загрустивший, и рядом утешающий его сын. Все фотографии сняты без каких-либо дополнительных источников света, в полутемной спальне, многие — силуэтом напротив окна: кажется, все это — чтобы не травмировать и не беспокоить отца ярким светом и вообще чем-либо. Какая коллизия в этом проекте, как развивается сюжет, в чем конфликт? Да он просто в этой повседневной действительности. Все содержание проекта можно описать одной короткой фразой: сначала умерла мать, а потом через несколько лет умер отец. Завершается серия лицом сына со слезами на глазах и опустевшим любимым креслом Толедано-отца. Все очень и очень просто. Но эта серия получила огромное количество отзывов, посетители блога Days with My Father благодарили автора за его трогательный и честный проект, который, кстати, впоследствии вышел в виде книги. Излишне уже говорить о том, что эти снимки были опубликованы во множестве изданий и показаны на крупнейших фотофестивалях. Сам Филип признавался, что удивлен таким интересом к его онлайн-дневнику, не предполагая, что это может оказаться важным для кого-то, кроме него самого.

Американский фотограф Алин Смитсон сняла проект о своей собственной матери. Он называется «Композиция в зеленом и черном, портреты матери фотографа» и отсылает к названию известного полотна Arrangement in Grey and Black: Portrait of the Artist’s Mother американского художника викторианской эпохи Джеймса Уистлера. Собственно, и сама композиционная схема была заимствована фотографом из того же знаменитого портрета — только наполнила ее Алин совершенно иным содержанием. Главная роль в этом проекте, смешавшем в себе документальное и концептуальное в равных пропорциях, предназначалась 85-летней матери фотографа. Пожилая дама в образе японской гейши, Элвиса Пресли, диско-стар 80-х, клоуна, невесты, балерины и даже заключенного превратилась в знак различных эпох и стилей. Трагикомичность и карнавальность, постмодерновость этих работ поддерживались купленными дочерью-фотографом на eBay и гаражных распродажах репродукциями различных картин — от копий известнейших полотен до дурно намалеванных котиков (располагает их, кстати, Алин именно там же, где композиционно размещена картина на портрете кисти Уистлера). К слову, сам по себе сюжет пожилой леди, смиренно и задумчиво сидящей в профиль на стуле рядом с картиной на стене, очевидно перекликается также и с другими проектами о пожилых людях — например, посвященной «эрмитажным бабушкам» серией Люции Ганиевой или проектом Энди Фриберга на эту же тему, снятым в Русском музее.

Возникает вопрос — является ли проект Смитсон в некотором роде эксплуатацией? Если в случае с Филипом Толедано этот вопрос вряд ли мог возникнуть, то здесь от него трудно удержаться — ведь даже сама автор признается, что скорее всего ее престарелая мать не совсем понимала, как именно она будет выглядеть на этих фотографиях. Иногда съемку проекта приходилось надолго прекращать по причине того, что модель плохо себя чувствовала или даже попадала в больницу. Но этот вопрос почему-то сразу снимается, когда читаешь текст автора о своем проекте: «Мой любимый снимок — тот, где она изображает гейшу. Она смеялась все время, пока я пыталась навести фокус, и мне пришлось попросить ее перестать все время улыбаться. Пока я снимала серию, это занятие приобретало все большее значение, так как вносило радость и веселье в нашу жизнь в те времена, когда нам было совсем не до смеха». Терапевтическая функция фотографии здесь очевидна — сама съемка с выстраиванием ярких комических образов становится игрой, позволяющей хотя бы на время забыть о тяжелой реальности. Пожилой миссис Смитсон так и не удалось увидеть конечный результат совместной работы — она успела принять участие в 20 съемках и скончалась, когда проект ее дочери еще не был окончен.

Проблему этики по-своему преодолевает молодой фотограф Дрю Донован в проекте «Поднимающаяся вода» (Донован опять же американка — благодаря странному совпадению или наличию определенной сформировавшейся «школы», направления в современной фотографии США). Тяжелая болезнь и смерть ее близкого друга не позволили ей начать снимать, пока все это происходило: «Я не хотела и не могла снимать настоящий уход за больным со стороны его семьи и друзей. Этот опыт был слишком личным, интимным». Только после смерти друга Дрю смогла взяться за камеру — чтобы, пригласив актеров, реконструировать события этого тяжелого периода. Даже съемка всего лишь воссоздания прошедших событий стала для фотографа не менее эмоционально изматывающим занятием — однако, по ее словам, это позволило пережить потерю и начать понимать, что именно произошло. Для Дрю было важно найти актера, не столько похожего на ее друга внешне, сколько имеющего собственный подобный опыт, обладающего памятью тела о болезни и уходе за умирающим (в биографии этого человека были подобные события). Интересен факт, что, воссоздавая события, Донован не пытается сымитировать трогательную атмосферу ухода за больным (например, не нарушать его покой ярким светом, как делал Толедано). Стиль ее съемки близок по духу полицейскому отчету — она безжалостно, как бы в исступлении, бьет направленной вспышкой по своим моделям, вырывая из темноты сырые фрагменты тела в поисках грубой и жесткой материальности, пренебрегая любыми правилами композиции и используя весьма скудную эстетику (здесь не идет речь о художественности, боже упаси!), пытаясь достичь этим эффекта документальности.

В тяжелый момент, когда обычный человек, возможно, стал бы бороться с депрессией, прибегая к помощи таблеток, алкоголя или, например, психолога, фотограф берет в руки камеру.

Говоря о репрезентации старости в фотографии, невозможно обойти вниманием и то, что происходит в противоположном документалистике лагере — том, где царствует вечная молодость, а также волшебное средство, что так хорошо умеет останавливать и отменять время и старение, — Adobe Photoshop.

Голландец Эрвин Олаф — успешный коммерческий рекламный фотограф, работающий на территории поп-культуры и столь же успешно иронизирующий над ней. Один из его известных провокационных проектов «Зрелость» посвящен пожилым женщинам и их сексуальности. Фотограф, точно так же как принято среди его коллег по индустрии, мог постараться превратить своих пожилых моделей (а здесь модели выбраны в возрасте 70+) в глянцевые обновленные «суррогаты», стерев с них все (ну или почти все) следы времени. Однако Олаф предпочел, использовав все характерные для глянцевой съемки приемы (свет, постановку, визаж и стиль), лишить своих моделей спасительной цифровой обработки, тем самым обнажив уязвимость этого самого глянца. Ирония над гламуром у Олафа несколько рифмуется с мартин-парровскими зарисовками из жизни современного общества потребления.

Еще один американский фотограф Том Хасси в 2010 году снял проект «Отражения». Несмотря на то что серия была снята для рекламы фармацевтической компании, она оказалась признана и вне рекламного поля, получив отклик профессионалов концептуальной и арт-фотографии, — настолько точным (хотя и несколько глянцевым по своему визуальному языку) получился результат. Пожилые люди, которые в душе чувствуют себя молодыми, смотрятся в зеркало и видят себя в отражении лет на 30 моложе — казалось бы, весьма нехитрая идея, но никем до Хасси почему-то не визуализированная.

Вообще сложно не заметить определенной тенденции: второй год подряд на престижнейшем фотоконкурсе World Press Photo в категории «Повседневная жизнь» побеждают почти идентичные серии, посвященные старению, — «Мирелла» итальянца Фаусто Подавини и «Никогда не позволю тебе уйти» Алехандро Кирчука из Аргентины. Гран-при еще одного престижного конкурса Lens Culture International Exposure Awards в прошлом году получила серия американского фотографа японского происхождения Киоко Хамады под названием «Я была тобой». Главный персонаж серии — некая Кикутиё-сан, несколько комичная японская старушка, за которой фотограф следует повсюду, создавая очень чистые, минималистичные японские композиции. Как обнаруживается в авторском тексте к серии, никакой Кикутиё-сан в природе не существует — это вымышленный персонаж, которого играет сама фотограф Хамада, превращаясь в старушку с помощью одежды, парика и грима. Среди причин своего возможного интереса к проблеме старости автор называет недавнее обнаружение у себя самой седых волос и, что более серьезно, — смерть своего отца. Кикутиё-сан, по словам фотографа, — это напоминание, что время и жизнь всегда быстротечны. Наконец, совсем недавно грант Firecracker для женщин-фотографов, занимающихся документальной фотографией, получила автор Надя Саблин — уроженка Петербурга, выросшая в США. Надя в течение трех лет в летние каникулы снимала своих пожилых тетушек у себя на родине под Петербургом — и это классическая документальная история без претензий на любую концептуальность. По словам жюри конкурса, эта серия, снятая в теплых тонах, «лирическая и трогательная, это портрет стойкости перед лицом приближающейся смерти».

К слову, не отстает от фотографии и мировой игровой и документальный кинематограф. Самые известные примеры последнего времени — обладатель всевозможных наград, включая Гран-при 65-го Каннского кинофестиваля, фильм «Любовь» австрийца Михаэля Ханеке об отношениях пожилой пары, и фестивальный фильм-победитель «Не забывай меня!» документалиста из Германии Давида Зивекинга, посвященный его пожилой матери, страдающей от старческой деменции. И это еще не считая ряда других, менее известных фильмов о пожилых людях (часто комедийных!), где над отношениями и стилем жизни стариков принято свысока посмеиваться, смотря на них словно с позиции сильного и «нормального» на слабого, «неправильного», деградирующего, неспособного логически мыслить. При этом пожилые люди щедро наделяются определенными негативными свойствами, бытующими в качестве стереотипов в культуре: глупость, нерациональность, ненормальность, уродливость, комичное стремление подражать молодым (то есть «нормальным») в поведении и внешности, нередко даже сумасшествие (как тут не вспомнить «Ориентализм» Эдварда Саида с дискурсом о Востоке и его экзотизацией? Эти идеи о взгляде сильного на слабого вполне можно применить и в области «эйджизма»).

Философ Мишель Филибер выделяет две трактовки старости — «хорошую» и «плохую». Good Aging означает мудрость, духовность, богатый внутренний мир, силу духа. Bad Aging — это деградация, духовное и физическое разрушение, внешняя безобразность. Каждый из фотопроектов, посвященных старению и старости, можно так или иначе отнести к одному из этих типов, хотя, безусловно, часто серии весьма противоречивы: трогательны и отталкивающи одновременно (например, предельно откровенная серия голландского фотографа Марри Бот про сексуальную жизнь стариков, снятая на грани прекрасного и безобразного).

«Я такая старая, плохо одетая, страшная, зачем это?»

Интересно, что проекты о пожилых людях (из моего личного опыта) совершенно по-разному воспринимаются зрителями в Америке и Европе с одной стороны и России — с другой. То, что воспринимается западным зрителем как интимное и трогательное, нередко со словами благодарности за тот личный болезненный опыт, которым поделился фотограф, на российском пространстве часто вызывает равнодушие или отторжение. Работая над этим текстом, я вспоминаю комментарии, которые слышала не раз в обсуждениях этой темы: в лучшем случае — «Это неэтично по отношению к больным/умирающим! Это их эксплуатация!» и в худшем — «Кому это интересно? Это отвратительно! Такое скрывать надо, а не показывать!» И ведь действительно, у нас (как недавно я с ужасом ощутила после дискуссии в одном довольно популярном блоге) стыдно быть больным, старым, неприемлемо это показывать, говорить об этом, писать об этом, выставлять это. Болезнь, старость, как и любая «ненормальность», инаковость, маргинализированы, задвинуты в резервации, туда, где никто не увидит (вспоминается отправка инвалидов войны на остров Валаам), прикрыты понятием «чернуха» и не имеют права на существование в правильном, залакированном глянцем мире.

И еще почему-то современный зритель привык смотреть на насильственную смерть на экранах и печатных страницах, это давно кажется нормальным и обыденным, а повседневную болезнь и смерть он видеть и принять не готов.

Кстати, некоторые российские молодые фотографы тоже в последнее время начинают обращаться к теме старения (удивительно, что эта тема у нас привлекает именно молодых, в то время как фотографы среднего возраста, как правило, не проявляют к ней никакого интереса). Фотограф из Петербурга Екатерина Васильева сняла серию под названием «Внутри» о жизни пожилой женщины, пережившей сложную операцию и вынужденной оставаться долгое время в стенах своего дома. Проект почти полностью состоит из деталей и фрагментов крупным планом, нам трудно встретиться с героиней взглядом — кажется, что она все время ускользает от фиксации камерой, ее хрупкую фигуру трудно отделить от фона: то она будто испуганно прячется от камеры за цветочным горшком, то почти растворяется за ритмом деревянного забора, то пытается скрыться в ворохе старых вещей (вот он, «невидимый возраст»?). Во всех снимках сквозит некая трепетность и уязвимость героини проекта, незащищенность и даже своего рода попытка ее мимикрии под окружающую среду, стремление слиться с ней. При этом Екатерина в своем тексте к проекту замечает, что сама она как фотограф пыталась оставаться как можно более незаметной, в то же время стараясь визуальными средствами передать идею закрытости пространства, где обитала ее героиня.

Молодой фотограф Игорь Гавар по аналогии с популярным западным блогом Advancedstyle создал блог Oldushka.com, посвященный уличной моде пожилых людей в России. Проект Игоря — дизайнера из Омска — почти сразу же был замечен и показан в основной программе биеннале «Мода и стиль в фотографии» этого года. Хотя блог Гавара и создан по принципу уже ставших привычными во всем мире стрит-фэшн-блогов, сама идея онлайн-журнала об уличной моде российских пожилых людей представляется весьма спорной — все-таки эти разноцветные винтажные наряды нельзя в полной мере назвать уличной модой. Причины ношения подобных видавших виды вещей относятся скорее к другому феномену, еще из советского прошлого, — вынужденному донашиванию, а также невозможности расстаться с вещами своей молодости вследствие финансовых трудностей.

О серии «Уход» молодого фотографа из Вологды Алексея Курбатова можно сказать, что она полностью снята по законам жанра западных проектов о пожилых родственниках. Становится ли она от этого менее трогательной или значимой? Наверное, нет. Не секрет, что молодых российских авторов (как фотографов, так и художников) нередко упрекают во вторичности и повторении западных образцов. Однако серия снята на российском материале — в ней не найти минималистичных эстетских кадров об увядании на фоне благополучного быта. Это история про хрущевку, занесенную сугробами, редкие возможности выйти из дома и пройти метров 30, чтобы потом без сил кое-как ковылять домой, советские кружевные занавески на окнах и старые фотографии на паспорт с уголками, на которых видно, как старел и менялся в течение жизни дедушка. Это история о родном человеке, снятая изнутри, с очень близкого, интимного расстояния — автор переехал к больному дедушке, чтобы провести с ним его последние годы, ухаживая за ним и одновременно снимая (чего обычно не делают западные фотографы, зачастую просто навещая своих родных два-три раза в неделю и доверяя уход профессионалам).

Но, говоря о репрезентации старения и старости, интересно было бы услышать и голос с другой стороны — каким образом сами пожилые люди реагируют на то, что они становятся героями съемок? Что это означает для них? Вот несколько фраз, которые мне удалось найти в различных текстах и интервью.

«Я такая старая, плохо одетая, страшная, зачем это?» (неизвестная деревенская старушка, проект «Социологическая запись», фотограф Софья Рыдет, Польша).

«Это твоя фотокнига, но мое изображение. Я сижу на кровати, может быть, я немного устал, но я не впал в меланхолию, вспоминая былые прекрасные дни или дожидаясь смерти» (отец фотографа Ларри Салтана, «Картинки из дома», США).

«Я сказал отцу об этом, но это был непростой разговор. Я сказал, что собираюсь выложить некоторые снимки в интернете, и разговор принял следующий оборот — “а что такое интернет?” И как это можно объяснить 96-летнему человеку? Например, возник вопрос, где находится интернет и какого он цвета. Повсюду, как деревья. Это было довольно забавно!» (из недавнего интервью Филипа Толедано).

«Ты делаешь так, что я выгляжу сумасшедшей!» (мать фотографа Тирни Жерон, «Проект о матери», добавляя при этом, что она дочь короля Эдуарда).

«Четверг, 13 февраля 2003 г. Сегодня снова не было химиотерапии (я имею в виду вчера). Начнется с понедельника. Эти ужасные, раздражающие телефонные звонки по поводу того, что Аннабель снимает меня во время химиотерапии и прочего. Слава Богу, наконец все утряслось. Я так долго плакала. Я поняла, как много ее фотографирование всего этого значит для меня...» (дневник Линн Кларк, матери фотографа Аннабель Кларк, «Дневник: выздоровление матери и дочери от рака груди»).

Безусловно, фотосерии о пожилых людях — феномен неоднозначный. Даже подойти к этой теме самому фотографу бывает порой нелегко. Одна подруга-фотограф рассказывала мне, что хотела бы снимать свою бабушку, но не может заставить себя начать, боясь, что возникнет неловкость — ведь и бабушке, и внучке будет понятно, по какой причине родилась эта идея, и уже невозможно будет делать вид, что все в порядке...

Да и у зрителя снимки на эту тему обречены вызывать весьма противоречивые эмоции — часто все сразу и одновременно. Отшатывание как от безобразного или притяжение как к прекрасному, подавленность или сострадание, отвращение или катарсис — не так важно, что именно мы чувствуем, глядя на это. Главное, мне кажется, признаться себе самому, почему подобные серии не позволяют никому остаться равнодушным — ведь где-то в глубине души каждый понимает: это не «про них», это «про нас». Просто «нас» не сейчас, а немного позже.

Понравился материал? Помоги сайту!