Не только о «Сроке»

Фильм Расторгуева—Костомарова—Пивоварова «Срок» вызвал общее разочарование. Дмитрий Быков даже, не стесняясь, назвал его «неадекватной мерзостью». Режиссеры долго работали над фильмом о протестном движении 2011—2012 годов, обнародовали множество эпизодов и в конце концов сделали фильм, в центре которого оказалась… Ксения Собчак. Собчак никогда не была политиком, и ее выдвижение на первый план выглядело странным. В своей рецензии Олег Кашин раздраженно замечал, что «Срок» — это фильм «о любви»: «В самом деле, а о чем еще — не о протестном же движении? История ухода Ксении Собчак от Ильи Яшина к Максиму Виторгану — из всего, что происходило в митинговой Москве 2012 года, это единственная сюжетная линия, в которой произошло хоть что-то (свадьба), о чем можно вспомнить без обязательного во всех остальных сюжетных линиях “эх, слили протест”». И даже сама Собчак, кажется, была немного удивлена той центральной ролью, которая ей отведена: «“Срок”, разумеется, немного спекулирует на медийных персонажах, и за кадром остаются искренние люди, мерзнущие за абстрактные ценности, их благородство и бесстрашие, которое впоследствии многих привело за решетку».

Между тем фильм как раз и интересен тем, что в центр помещены не политики, а благополучная, преуспевающая молодая женщина, которая сначала с энтузиазмом вливается в протестное движение, а потом его оставляет. Собчак интересна тем, что она лучше других выражает эволюцию отношения «среднего класса» к протесту. Отношение это питается особым опытом свободы, внутреннего раскрепощения, который приносили с собой первые митинги и шествия. В своем отклике на фильм его героиня подчеркивает, что участие в движении было для нее в бóльшей степени экзистенциальным опытом, чем проявлением политических убеждений: «Та Зима была невероятной концентрацией благородства и человеческого достоинства — такое нечасто встретишь в жизни. И этим она ценнее всего для меня. Но пленка не может зафиксировать это магическое состояние».

Задавленный страхом и инертностью средний класс испытал неожиданное опьянение неведомым до того опытом, который, между прочим, косвенно связан с культурой достатка и потребления, строящейся вокруг множественности потребительского выбора. Расторгуев, Костомаров и Пивоваров поняли, что это чувство опьянения прямо связано в случае Собчак с переживаемым ею романом. Ее отношения с Ильей Яшиным в начале фильма полны такой же веселой романтики и свободы, как и протестные демарши. Авторы подчеркивают параллелизм в развитии любовных отношений и социального опыта. Достоинство «Срока», на мой взгляд, в том, что он — первое отражение протеста в Москве, в котором минимизирована роль политики. Протест показан почти исключительно как пьянящий экзистенциальный опыт свободы. И я думаю, что этот диагноз — умный и точный.

Не уделяя внимания политике, «Срок» дает ясную картину причин вырождения движения. По мере того как власти начинают применять систематическое насилие и запреты, сходы протестующих естественным образом утрачивают связь со свободой и постепенно перерождаются в противоположность: опыт несвободы. Героиню обыскивают, у нее изымают деньги, ее сажают в автозак. И резон участвовать в движении исчезает. Какой смысл упорствовать, когда главный стимул исчез?

Центральным эпизодом тут является бродячий Майдан, придуманный Навальным и Удальцовым. Это хождение по улицам Москвы оказывается изнуряющим передвижением от одного полицейского заслона к другому. Выбора больше нет. Именно в момент этих блужданий свобода окончательно обнаруживает свою фундаментальную метаморфозу — в принуждение. Одновременно происходит и постепенное изменение отношений между Ксенией и Ильей, из них исчезает легкость. Авторы вставили в фильм, казалось бы, никчемный эпизод, в котором Собчак заставляет Яшина купить помаду, чтобы снять раздражение, появившееся на губе. Этот «пустой эпизод» — показатель испарения романтического.

Едва ли не главной метафорой фильма является противопоставление свободной текучести ригидности препятствий, чинимых властью. Некоторые современные социологи различают в обществе проявления морфостазиса и морфогенеза — взаимосвязанных явлений кристаллизации формы и ее непрерывной изменчивости. Зигмунд Бауман написал знаменитую книгу «Текучая современность», в которой провозгласил изменчивость социальных форм главной чертой сегодняшнего дня. Не существует, однако, текучести без форм, берущих ее в берега.

Меняющееся отношение текучего к статичному в фильме представлено не только в оппозиции протестующих и ОМОНа. Отношение это принципиально и для пары Собчак—Навальный. Навальный занимает в фильме значительное место, которое становится все более важным по мере нарастания репрессий. Одеревенению полиции Навальный противопоставляет свое собственное окаменение. Чем больше на него давят, тем ригиднее становятся его бесстрашие и принципиальность. Навальный показан как смелый человек убеждений, носитель идеи, а следовательно, человек политики. Чем решительнее он противостоит властям, тем восхищеннее становится обращенный на него взгляд его жены Юлии. Навальный превращается в героическую фигуру политического протеста. И именно в этот момент Собчак выражает полное его неприятие. В разговоре с Венедиктовым она называет его Путиным 2.0. Для свободной текучести абсолютно неприемлем стазис политического противостояния. Из этого эпизода особенно хорошо видно, что в центре фильма и личного проекта Собчак находится не политика, а исключительно экзистенция, форма существования.

Любопытно, что в фильме в качестве эпизодического персонажа возникает придурочный лидер радикальных националистов Белов-Поткин, выражающий восхищение Навальным именно как воплощением окаменевшей силы.

Фильм кончается истощением протестного движения и — иронически — неожиданным браком Ксении с Максимом Виторганом. Романтическая свобода отношений с Яшиным полностью исчерпывается, и происходит интеграция героини в социальный институт семьи. Личный морфогенез завершается морфостазисом.

Конечно, метафора текучести и неподвижности не придумана авторами «Срока». Но она удачно ложится на динамику российских событий, позволяя осмыслить их не в политической плоскости, а в плоскости трансформации социальных форм. Такой подход к событиям недавнего прошлого может быть продуктивен и за рамками кинематографа. Если с такой точки зрения посмотреть на происходящее, то становится очевидной любопытная динамика этих форм. Первоначально мы имеем динамический, текучий и хаотичный процесс, сосредоточенный в протестном движении, и противостоящий ему репрессивный аппарат, блокирующий всякую возможность движения. Государство в этой ситуации выглядит как сила, чья ригидность в борьбе с протестом резко возрастает. Между тем все разворачивается так, как если бы динамизм протеста в парадоксальной форме передался государственному аппарату, который начинает вести себя все более нестабильно и непредсказуемо. Текучесть переходит от протеста к государству. В последнее время мы наблюдали сквозную дестабилизацию многих социальных форм — от грубого нарушения международных договоров и до войны. Мы наблюдаем дестабилизацию экономики, культурной политики, хаотическую смену риторики на уровне международных отношений и т.д. Силы морфостазиса начинают мутировать в свою противоположность. Радикальный социолог из Англии Маргарет Арчер показала, что динамика возрастает в результате отсутствия адаптации и нагромождения препятствий. Выстраивая препоны, система сама производит собственную дестабилизацию. Результат этой мутации трудно предсказать, потому что страна входит в зону неопределенности и турбулентности. Когда-то замечательный английский биолог Конрад Хэл Уоддингтон ввел понятие гомеорезиса, который он определял как динамическую форму гомеостаза. Речь шла о способности организмов поддерживать стабильную форму через непрерывное динамическое движение, возникающее в ответ на внешний и внутренний шум информационно-термодинамической системы. Само по себе это движение производит мощный информационный шум, отражающий царящую внутри него хаотичность. Форма и ее смысл заглушены этим шумом, который может быть подавлен лишь при переходе в иную систему, при смене точек зрения. Французский философ Мишель Серр утверждает, что только для взгляда изнутри иной системы хаос перестает господствовать и за ним возникают очертания стазиса, то есть формы, имеющей смысл.

То, что происходит в российской реальности и в фильме «Срок», похоже на процессы гомеорезиса. Изнутри движения Собчак и Навальный кажутся элементами общей динамики, но из другой системы обнаруживается их противостояние, оппозиция, кристаллизующая смыслы и формы. Будучи частью движения, Навальный становится элементом неподвижности. С внешней точки зрения политика властей выглядит как чистое возрастание неподвижности (все вокруг зажато и под мелочным контролем), но при выходе в иную перспективу этот стазис оказывается хаотически-бессмысленным шумом системы, утратившей всякие точки опоры.

Понравился материал? Помоги сайту!