3 марта 2021Colta Specials
790

Философия клитора

Глава из новой книги Катрин Малабу

 
Detailed_pictureСандро Боттичелли. Рождение Венеры. 1482–1486 (деталь)© Galleria degli Uffizi

Презентация вышедшей во Франции книги известного французского философа Катрин Малабу состоится 8 марта в 18:00 в стенах Европейского университета в Санкт-Петербурге. Катрин Малабу расскажет о своем новом труде «Le plaisir effacé: Clitoris et pensée» — «Стертое удовольствие. Клитор и мысль» (Rivages, Bibliothèque Rivages, 2020). COLTA.RU с разрешения издательства публикует перевод первой главы книги Катрин Малабу с предисловием переводчицы Камилы Мамадназарбековой.

Сегодня мы знаем о Луне больше, чем о клиторе. Поиском этого важнейшего органа в философских текстах занимается в своей последней книге известный французский философ Катрин Малабу — профессор философии Кингстонского университета, специалистка по Гегелю и Хайдеггеру. Труды Катрин Малабу вызывают огромный интерес у философов и других исследователей, ее книга «The Future of Hegel: Plasticity, Temporality and Dialectic» (Routledge, 2004) широко обсуждается в научной среде. На русский язык переведены несколько ее статей и книга «Что нам делать с нашим мозгом» (М.: V—A—C Press, 2019. 112 с. 12+. Пер. с французского: Карен Саркисов).

Малабу предлагает новый подход к осмыслению места клитора в философской традиции — места, по большому счету, отсутствовавшего на протяжении долгих веков. В более чем двухтысячелетней философской традиции орган женского удовольствия был фигурой умолчания, тем, о чем не говорят (как замечает Малабу, Мишель Фуко не упоминает клитор ни разу в «Истории сексуальности» — и таких примеров масса). Развенчание фаллоцентрического языка философии и обнаружение анархической природы клитора проходят под знаком возвращения к ранним феминистским текстам, объявленным позднейшими теоретиками эссенциалистскими.

При всем уважении к транс-феминизму и гендерному повороту в психоанализе Малабу предлагает вернуться к разделению понятий «женщина» и «женское», сформулированных второй послевоенной волной феминизма и поставленных под вопрос гендерными исследователями и исследовательницами. И здесь намечаются три главные героини — Симона де Бовуар, Карла Лонци и Люс Иригарей.

До Симоны де Бовуар вопрос женского удовольствия вообще не интересовал философию. Вместе с Симоной де Бовуар Малабу пытается выйти за пределы позаимствованной Сартром у Гегеля диалектики Раба и Господина — Сартром, который в книге «Бытие и ничто» демонизирует женские гениталии, называя их «зияющей дырой» и «глоткой, которая заглатывает пенис».

Название книги Симоны де Бовуар «Второй пол», согласно Малабу, можно читать двояко — пол «второй» в смысле последовательности, иерархичности предполагает наличие первого. Но, кроме того, deuxième sexe — это другой половой орган. Не только вагина, но и клитор.

В этом смысле Малабу рассматривает и работу Люс Иригарей «Пол, который не единичен» о географии удовольствия. Согласно Иригарей, у женщины не один половой орган, а как минимум два: «Ее сексуальность, как минимум двойственная, на самом деле множественна». В утверждении этой множественности Иригарей радикальна: «У женщины половые органы почти везде. Она везде может получать удовольствие». Малабу интересует, как это утверждение, с одной стороны, может быть продолжено, а с другой — противоречит современному транс-феминизму.

Из новой книги Малабу мы узнаем о том, почему клитор появляется и вновь исчезает из философских, художественных и анатомических текстов. Через философские тексты, историю живописи, литературы и кино Малабу пытается вернуть в речевую и мыслительную практику то, что ею веками замалчивалось. Каждый шаг к признанию клитора — это одновременно и своего рода новый провал в забытье: как только анатомия клитора стала более или менее проясняться, Фрейд объявил его кастрированным пенисом. Чем больше ликвидируется безграмотность в этой области, пишет Малабу, тем более изысканные формы принимает отрицание (или, как автор называет его, «стирание»).

«В мое время, — говорит она в интервью «Либерасьон», — половое воспитание в школе сводилось к тому, как не забеременеть. И многие девушки и женщины игнорировали реальность своей половой морфологии». Клитор для нее — точка обретения женщиной своей субъектности.

Малабу не впервые обращается к оптике гендерных исследований. Десять лет назад она опубликовала совместное с Джудит Батлер исследование («Sois mon corps», Bayard, 2010), посвященное проблеме телесности и власти в «Феноменологии духа». В целом можно сказать, что Малабу настаивает на существовании некоего континуума феминистской философской мысли.

Другая героиня ее книги — итальянская феминистка Карла Лонци, сформулировавшая концепцию «клиторальной женщины». Первый тезис Лонци: «половой орган женщины — это клитор» (а не вагина, как считалось раньше). Быть «клиторальной женщиной», согласно Лонци, значит думать от первого лица. Тут Малабу подчеркивает мыслительную и творческую компоненты этого утверждения. Нимфа (у которой нет клитора) или любимая поэтами и художниками «муза» сама ничего не создает. Чтобы активировать свою человечность и свой творческий потенциал, ей необходимо быть инициированной человеком-мужчиной, которой и есть «творец». Философия на все лады твердит о связи фаллоса и созидания — но не о связи клиторального удовольствия и интеллектуального, художественного и научного творчества. Клитор в этом смысле, согласно Лонци, становится своеобразной точкой самосознания или даже «лесбийского сознания» — категории, предложенной американской небелой писательницей Одри Лорд.

«У истинной феминистки лесбийское сознание независимо от того, спит она с женщинами или нет» — такую трактовку этого тезиса предлагает бельгийская исследовательница феминизма и психоанализа Люс Иригарей. То есть «познать себя» означает подвергнуть критическому переосмыслению гетеронормативный конструкт женской сексуальности.

Гендер — не биологический, но социальный конструкт. Возможности современной хирургии делают его абсолютно подвижным. «Клитор можно подключить к любой части тела», — говорит философ и психоаналитик Поль Б. Пресьядо. Небинарность (которую теоретизируют Джудит Батлер и Пресьядо) ставит под сомнение столь важную для Малабу категорию «женского». «Женщина» и «женское» — не одно и то же: «“Женское” подвижно, социально пластично и не сводимо к естественной “женщине”». Это женское-клиторальное, его нельзя стирать. Феминизм, точнее, феминизмы Малабу определяет через отношение к власти и доминированию.

Феминизм для женщин, утверждает Лонци, — то же, что психоанализ для мужчин: либидинальное освобождение.

Клитор — это орган, который нужен только для удовольствия. Не для размножения, не для материнства; это не фаллический орган, не имеющий отношения к пенетрации, — и это фундаментально. Клитор — это власть наслаждаться, право на удовольствие. Малабу объявляет удовольствие фундаментальной философской категорией, имеющей огромное политическое значение.

«Идея, которую я защищаю, — говорит Малабу, — состоит в том, что клитор, естественный, искусственный или символический, предписывает нечто женское телу, каким бы оно ни было, каким бы ни был его гендер: нечто, отличное от фаллоса». В политическом смысле клитор для Малабу — это анархизм, движение, которое борется с доминированием. Анархизм — это не отсутствие власти, это возможность власти без доминирования. Таким образом, «женское» — это пространство, где возможно помыслить власть без доминирования. Признание женского ставит под вопрос фаллическую форму власти (которую осуществляют сегодня не только мужчины, но и женщины). Феминизм пересматривает идею власти и предлагает новые пути эмансипации.

К концу книги Катрин Малабу приходит и к собственному опыту «клиторального» чтения философских текстов. Она пишет о том, что ее всегда смущала гендерная нейтральность философствующего субъекта. «Раньше я была девушкой согласно конвенциональным гендерным нормам, которым я в то же время не всегда соответствовала, — пишет она в четырнадцатой, самой личной, главе «Зоны экстаза реального». — Философия всегда была для меня — и остается — утверждением этой ошибки. Она научила меня сомневаться в своей женственности и сделала возможной мою гендерную множественность, то есть новое сомнение относительно собственной женственности. Мой клитор уже вел двойное существование — в поле и гендере, анатомическое и социальное. Философия добавила к этому политическое существование трансгендерного клитора» («Le plaisir effacé», глава 14).

Для Малабу важна и полемика с современным философом Полем Б. Пресьядо. В романе «Квартира на Уране» Пресьядо описывает путешествие по заливу Сан-Франциско с Анни Спринкл. Он называет этот город «клитором Америки», электрифицированным переплетением нервных окончаний, секса и технологии, солнца и долларов. «У всех есть клитор», — говорит Поль Б. Пресьядо. «У каждого текста есть клитор», — отвечает ему Катрин Малабу. И это не то же самое, что «удовольствие от текста», о котором пишет Ролан Барт. Удовольствие от текста, о котором пишет Ролан Барт, связано с «пунктумом» — с пенетрацией. В этом смысле Катрин Малабу противопоставляет ему «клиторальное» удовольствие от текста.

И — last but not least — целая глава в этой книге посвящена фильму «Нимфоманка» Ларса фон Триера.

© Rivages
Катрин Малабу. Стертое удовольствие. Клитор и мысль

Памяти Анн Дюфурмантель и в ответ на ее размышления о мягкости

О клитор, таинственный рубин в движении, сверкающий, как драгоценность на туловище бога...

Пьер Луис

Глава 1. Стирания

Клитор — крошечный камушек, тайно вложенный в большой башмак сексуального воображаемого. Молодой Клиторис из греческой мифологии, известный своим изящным размером, говорят, был «мал, словно камушек». Долгое время скрываемый, лишенный имени и художественного представительства, отсутствовавший в медицинских трактатах, игнорируемый часто самими женщинами, клитор веками влачил существование «скрупула» [∗] в самом примитивном смысле — зернышка, которое натирает при ходьбе и не дает покоя [1]. Спорная этимология термина позволяет расположить его морфологически между «холмом» (kleitoris) и «замóчком» (kleidos). Клитор: этот маленький набухший секрет, который сопротивляется, наполняет и мучает сознание, словно ранит пятку, принадлежит единственному органу, который нужен только для удовольствия — то есть «ни для чего». Совсем ни для чего. Это огромное «ничего» — «все или ничего» женского наслаждения.

Первым анатомическим употреблением слова мы обязаны Руфу Эфесскому, врачу греческого происхождения I–II века до н.э., который всячески обыгрывал его и прятал за синонимами: «Нимфа, или мирта, есть крошечный кусок плоти, парящий в глубине расщелины; иные зовут его гиподермис, а иные клиторис, кроме того, употребляют слово клиторизировать, имея в виду сладострастные прикосновения к этой части тела» [2]. Во французском языке он появляется в 1575 году благодаря Амбруазу Паре, который пишет «cleitoris»... а потом стирает [∗∗] загадочным образом из своих «Сочинений» издания 1585 года [3]. Габриеле Фаллопий («отец» известных фаллопиевых труб) может также претендовать на его открытие в 1561 году. Едва рожден — и сразу предан забвению.

XXI век. Женщина-гинеколог объясняет завороженному залу мужчин, как ведет себя клитор во время любовного акта при контакте с членом, с фаллоимитатором, с пальцами, с языком, как он двигается, какое положение он принимает при пенетрации и во время ласк [4]. Сообщник вагины, игрок одной команды. Но также и самостоятельный получатель удовольствия. Приводимый в движение по двум эротическим направлениям, он качается, сопровождая вагину во время пенетрации, и набухает по мере того, как поднимается гребешком. Иногда одно и другое происходит одновременно. Иногда по отдельности. Не ограничиваясь ни тем, ни другим, клитор избегает дихотомии.

Эта двойная жизнь, которая сама по себе подвергает сомнению гетеросексуальную норму, также оставалась незамеченной веками. Первые формы признания клитора лишь еще сильнее игнорировали ее, уподобляя клитор пенису. Теория Фрейда о девочке как неудавшемся мальчике хорошо известна: женский половой орган есть форма отсутствия. Шрам от кастрации, клитор остается усеченным членом женщины. Фрейд — своего рода пленник модели единого пола. В смелой диссертации «Фабрика секса. Эссе о теле и гендере на Западе» [5] Томас Лакёр показал, что со времен античности и вплоть до XVIII века преобладало представление о единстве пола, согласно которому анатомические различия между мужчиной и женщиной незначительны. Была распространена вера в существование единого пола, согласно которой половые органы женщины расположены внутри ее тела, а у мужчины снаружи. Позднейшее открытие анатомии клитора не позволило полностью избавиться от этих представлений.

Отсюда и фантазматическая конструкция лесбиянки как извращенного мужчины, от которой камня на камне не оставила Симона де Бовуар [6].

Искалеченный пенис, клитор в то же время всегда ассоциировался с чрезмерным наслаждением. Негодный для размножения, стертый из памяти, но похотливый. Легенда утверждает, что некоторые горгоны, наделенные обширным клитором, были обречены на вечную мастурбацию. Ампутация клитора, клиторидэктомия, как раз появилась как терапевтическое средство вторичной кастрации женщины, усмиряющее ее пыл. Радикальное решение проблемы бесконечности удовольствия.

Женское обрезание присутствует во всех культурах, и не только в Африке, как нам часто кажется. На Западе его практиковали для лечения истерии и нимфомании. Есть несколько способов отсечения клитора. Физический в первую очередь — однако существует и целая гамма психических усекновений. Опутанная легендами фригидность, противоположность нимфомании, тому пример. Отсутствие, ампутация, усечение, отрицание. Может ли клитор существовать в сознании, в теле и в бессознательном иначе как в негативной форме?

* * *

Многое изменилось — это правда. Сегодня право клитора на существование — анатомическое, символическое, политическое — отстаивается с самых разных сторон, перспектив, культур, практик, активистских и перформативных жестов. «Нужно делать клитореволюцию!» — утверждает Надежда Толоконникова из группы Pussy Riot, название которой дословно переводится как «бунт кисок».

В последнее время, к счастью, публикуются книги, проливающие свет на эту зону невидимости [7]. Целая новая география, эстетика и этика удовольствия утверждают себя, растягиваясь за пределы гетеросексуальной матрицы; их можно наметить четырьмя словами — «по ту сторону пенетрации» [8].

Смещаются координаты и внутри феминистского сообщества. Дискурсу феминизма второй и третьей волны пришел на смену ультрасовременный транс-феминизм. Вопрос больше не в том (или не только в том), чтобы обозначить клитор как исключительный признак женщины. В рамках квир-, интерсекс- и транс-феминизма клитор превратился в либидинальный механизм, который не обязательно принадлежит женщине и расшатывает традиционные представления о сексуальности, удовольствии и гендере. Новые хирургические возможности открыли дорогу новому воображаемому. Отныне, восклицает Поль Б. Пресьядо, каждый из нас, без исключения и универсализации, может подключить себе «клитор к солнечному сплетению» [9].

И тем не менее.

* * *

И тем не менее я пишу этот текст, потому что ничего на самом деле не изменилось. С одной стороны, калечащие операции до сих пор — обычное дело. Миллионам женщин отказано в удовольствии. Клитор все еще остается — в физическом и в психическом смысле — органом стертого удовольствия. Другая причина в том, что борьба со стиранием, мне кажется, всегда оборачивается иным стиранием. Признавать одну реальность не есть ли способ отвергать другую? Направленный свет не творит насилия? Лаская одной рукой, мы стираем другой.

* * *

Историю клитора, конечно, можно читать как линейную траекторию прогресса, ведущую от стирания к видимости, от вычеркивания к существованию. Сегодня клитор — по крайней мере, в некоторых странах и в некоторых кругах — смог обрести достоинство существования. И тем не менее между всеми этапами, фазами, фразами этого «прогресса» открывается своего рода пропасть. На самом деле для того, чтобы забвение прекратилось, недостаточно заявить о существовании клитора, уточнить детали его анатомии, настоять на его значимости, задействовать его в перформативном утверждении. Все мое чтение и научные изыскания привели меня к заключению, что касаться клитора — в прямом и в переносном смысле — это всегда опыт раздвижения, зазора (écart). Клитор существует лишь в промежутке, что не компрометирует ни его автономию, ни интенсивность оргазма, но в то же время парадоксальным образом затрудняет возможность смотреть на него как на нечто завершенное, целостное, самодостаточное.

Промежуток между клитором и вагиной — объект массивного анализа и психоанализа. Зазор между пенисом и вагиной. Зазор между клитором и фаллосом: первый, в отличие от пениса, отказывается подчиняться закону второго. Зазор между биологическим и символическим, между плотью и чувством. Зазор между «субъектами» феминизма и самими феминизмами. Зазор между телами. Зазор между анатомической судьбой пола и социальной пластичностью гендера. Зазор между данным от рождения и хирургически измененным. Зазор между требованием существования «женщины» и отрицанием такой категории. Промежуток между «мы женщины» и разнообразным опытом, который не позволяет унифицировать и универсализировать это «мы» и этих «женщин».

Зазор — это не просто различие. Различие между иным и тем же самым — или различие по отношению к самому себе. Различие — в том числе половое — есть лишь частный случай зазора. Зазор разбивает парадоксальную идентичность различия, выявляет таящуюся в нем множественность.

В этом ряду удивляет, конечно, выбор одного органа, одной части тела или части гениталий — клитора, вмещающего в себя все это множество промежутков. Зачем выделять именно его, клитор, а не другие зоны, не обязательно даже генитальные?

Потому что он — немой символ.

Во-первых, можно пересчитать по пальцам одной руки философов, рискнувших заговорить о нем, в то время как мы находим у них множество отсылок к другим частям женского тела — груди, вагине, малым половым губам. Фаллократия философского языка уже ни для кого не секрет. Жак Деррида первый назвал его «фаллоцентричным» или «фаллогоцентричным», подверг его деконструкции, поставил под сомнение его основные характеристики: предпочтение, отдаваемое вертикальной прямоте, эрекции (как архитектурной модели всего, что возвышается), наглядности, фаллической символике и, следовательно, низведение женщины до материи-матрицы, матери, вагины-матки [10]. Удовольствие женщины никогда не было вопросом философии.

В «Истории сексуальности» Мишель Фуко не посвящает клитору ни одной строчки, упоминая лишь один — «монструозный», принадлежащий гермафродиту [11]. Кроме этого случая, он не предполагает для него никакой роли в «использовании удовольствий» [12]. Возможно, потому что в его отношении было бы трудно рассматривать «репрессивную гипотезу» [13]...

Фаллогоцентризм играет организующую роль с момента возникновения философии и все еще господствует в западном философском дискурсе.

Несмотря на все это, одной из задач философии, одновременно научной и этической, всегда являлось проливать свет на те пласты реальности, которые по тем или иным причинам оставались скрытыми, избегаемыми, часто подавляемыми. Говорить о клиторе философски, таким образом, означает призывать его появиться. Но как это сделать, не спрятав его во второй раз? На самом деле — как помыслить клитор, если сам язык философии есть логическое отсечение?

Во-вторых, женщины-философы, которые пытались разрешить это противоречие и помыслить клитор, критиковались феминистками третьей и четвертой волн.

В книге «Второй пол», которую многие справедливо считают философской, Симона де Бовуар взяла на себя смелость оказаться лицом к лицу с клитором и концептуализировать, говоря открыто о «двух сексуальных органах» женщины и об особенностях удовольствия, не связанного с продолжением рода. Ее подход тем не менее сочли эссенциалистским, слишком привязанным к изучению предполагаемой женской идентичности.

С тех пор возникли и другие теории, такие, как теория полового постразличия, критика неизменности пола, естественности и бинарности. Они открыли и продолжают открывать новые промежутки между философией и политикой, доминирующим языком и миноритарными языками, европоцентризмом и деколониальным подходом. Клитор, таким образом, оказался лишен ясного статуса «генитального органа», привилегии женщины. И в самом деле: что значит клитор для небинарного субъекта, для iel (он/а) [∗∗∗], не идентифицирующего себя ни с мужчиной, ни с женщиной? Не пришло ли время отказаться от «фетишизации анатомического органа, от фокуса на физиологии», справедливо задается вопросом Дельфин Гарде, — «это нам и советует Джудит Батлер, ставя вопрос о сконструированном характере тела и эротического, которое как раз задействовано в конструировании тела “по частям”» [14].

Можно ли быть уверенными в том, что эти новые повороты темы сексуальности, гендера и тела не будут и сами подвергнуты, в свою очередь, своего рода стиранию?

Почему нужно отказываться от портрета клитора в тот момент, когда он только появился? Новорожденный, можно сказать. Отчего мы должны полагать, что работы Симоны де Бовуар, Люс Иригарей или даже радикальных итальянских феминисток, как, например, Карла Лонци и Сильвия Федеричи, обязательно устарели? Клитор — почему бы не послушать тех, кто взял на себя смелость впервые дать ему слово?

Позиция, которую я здесь защищаю, — это позиция радикальной феминистки, стоящая, однако, очень далеко от TERF — транс-эксклюзивных радикальных феминисток, которые полагают, что борьба транс-персон делает невидимой и неслышимой борьбу женщин [15]. Я также далека и от тех, кто считает бинарность пола непреложной и высеченной в мраморе, от тех, кто осуждает перегибы гендерной теории, кто осуждает семьи, в которых родители одного пола, от тех, кто продолжает делать уступки фаллократии. Но я отказываюсь и от обратного — сдавать в утиль основательниц догендерного феминизма, основательниц как раз таки феминизма радикального.

Клитор и сегодня несет на себе следы той раны, о которую слова разбиваются, как волны, он исчезает под ними, едва появившись. Это не значит, что он становится местом отсутствия, означаемого, буквой письма или объектом abc или z. Нет, тут все проще и одновременно сложнее. Даже не обязательно принадлежащий женщине, клитор остается энигматической точкой женственности. Что значит, что он не нашел еще своего места.

Это место я и пытаюсь обрисовать в данной работе серией штрихов, скомпонованных согласно одновременному проявлению и исчезновению, отдаленных друг от друга, лишенных иерархии и осуждения. Можно их читать по порядку, соответствующему хронологии развития феминизма, или беспорядочно — они все равно закольцованы.

Я не стремлюсь ничего продемонстрировать, но лишь дать волю нескольким голосам, благодаря которым я пытаюсь удержать равновесие между сильнейшей трудностью и острейшей необходимостью проговаривать женское сегодня.

Мои штрихи и сами как маленькие клиторы на письме. Не придавая ему точной формы, они намечают некое состояние органа удовольствия, который все еще скрупул и который никогда еще не был органом мысли.

Перевод с французского Камилы Мамадназарбековой

Материал подготовила Елена Костылева

Встреча с Катрин Малабу пройдет 8 марта в 18:00 в рамках серии мероприятий, посвященных подготовке нового номера журнала Stasis о психоанализе и феминизме. Присутствие гостей возможно как офлайн (Санкт-Петербург, ул. Шпалерная, 1, конференц-зал), так и онлайн.

Европейский университет в Санкт-Петербурге и центр практической философии «Стасис» благодарят Французский институт в Санкт-Петербурге за помощь в организации мероприятия.


[∗] Scrupulum — маленький острый камешек, мелкая римская монета, аптечная единица измерения веса (примеч. перев.).

[∗∗] «Стирание» (effacement) — автор концептуализирует термин, который можно перевести как «удаление, вычеркивание из памяти», используя его в названии всей книги и в названии главы, обыгрывая одновременно редакторские, историографические и тактильные коннотации (примеч. перев.).

[∗∗∗] Iel — во французском языке нейтральное персональное местоимение (il+elle), используемое небинарными персонами (примеч. перев.).

Примечания к главе 1

[1] Во Франции пришлось дождаться 2019 года, чтобы увидеть «в пяти учебниках для старших классов полную анатомию клитора» (Марлен Тома, Libération от 4 октября 2019 года).

[2] Цитируется по: Rufus d'Éphèse. Du nom des parties du corps humain.Paris: Daremberg- Ruelle, 1879. P. 147.

[3] См.: Michèle Clément. De l'anachronisme et du clitoris / Le Français préclassique, № 3. — Paris: Champion, 2011. P. 25–45. См. также: Christian Boudignon. Vous parlez grec et ne le saviez pas / Connaisance hellénique, № 28, 07.07.2014.

[4] Одиль Бюиссон. Точка G и женский оргазм. Конференция TED серии Les ERNEST, 7 июля 2014 года. Невероятная конференция, на которой существование таинственной «точки G» поставлено под вопрос.

[5] Thomas W. Laqueur. La Fabrique du sexe. Essai sur le corps et le genre en Occident, trad. Michel Gauthier.Paris: Gallimard, 1992.

[6] См.: Simone de Beauvoir. Le Deuxième Sexe (1949). T. II. — Paris: Galllimard, coll. «Folio», 1976. Chap. IV: La lesbienne. См. также Валери Трауб, которая утверждает: «Со времени утверждения психоанализа клитор и “лесбиянка” были взаимно связаны как сестры стыда: первый был знаком раздражения второй» (The Psychomorphology of the Clitoris. GLQ. Vol. 2. 1995. P. 82).

[7] Например: Delphine Gardey. Politique du clitoris.Paris, 2019. Camille Froideveaux-Metterie. Le corps des femmes. La bataille de l'intime.Paris: Philosophie Magazine Éditeur, 2018. Maité Mazurette et Damien Mascret. La Revanche du Clitoris.Paris: La Musardine, 2016. Les articles de Michèle Clément«De l'anatomisme et du clitoris» (Le Français pré-classique, № 3, Champion, 2011, p. 27–45) et de Sylvie Chaperon«“Le trône des plaisir et de voluptés”: anatomie politique du clitoris, de l'Antiquité à la fin du XIX siècle» (Cahiers d'histoire. Revue d'histoire critique, № 118, 2012, p. 41–60).

[8] Martin Page. Au-delà de la pénértation.Paris: Le Nouvel Attila, 2020.

[9] Paul B. Preciado. Un appartement sur Uranius.Paris: Grasset, 2019. P. 258.

[10] Как и указывают сами эти слова, «фаллоцентризм» и «фаллогоцентризм» у Жака Деррида обозначают центральное место, отведенное символике фаллоса. См., например: Glas, Que reste-t-il du savoir absolu?Paris: Gallilée, 1974. P. 85 sq.

[11] См.: Stefanos Milkidis. Foucault: On the Monstrosity of Hermaphroditic Body / Queer Cats Journal of LGBTQ Studies. Vol. 2. № 1. P. 1–12. См. также: Josée Neron. Foucault: l'histoire de la sexualité et la condition de femmes dans l'Antiquité / Les Cahiers de droit. Vol. 36. № 1. 1995. P. 246–291.

[12] Le tome II de L'Histoire de la sexualité de Michel Foucault, se penche sur L'Usage des plaisirs.Paris: Gallimard, 1984.

[13] «Репрессивная гипотеза» для Фуко соответствует общей репрезентации власти как источника запретов и цензуры — особенно в том, что касается сексуальности. Фуко показывает, что запрет и сам становится в некотором смысле источником сексуальности, которую он подавляет. См.: L'Histoire de la sexualité. T. I. La Volonté de Savoir (1976). — Paris: Gallimard, coll. «Tel», 1994. P. 14.

[14] Delphine Gardey. Politique du clitoris. Op. cit. P. 145–146. См. также: Judith Butler. Trouble dans le genre. Le féminisme et la subversion de l'identité (1990). — Paris: La Découverte, 2005. P. 228 sq.

[15] Аббревиатуры TERF и SWERF часто связаны друг с другом. SWERF — акроним от Sex-Worker Exclusive Radical Feminist (радикальная феминистка, исключающая секс-работниц): это самоназвание феминисток, противостоящих проституции, которую они считают формой угнетения.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Илья Будрайтскис: «Важным в опыте диссидентов было серьезное отношение к чужим идеям»Вокруг горизонтали
Илья Будрайтскис: «Важным в опыте диссидентов было серьезное отношение к чужим идеям» 

Разговор о полезных уроках советского диссидентства, о конфликте между этикой убеждения и этикой ответственности и о том, почему нельзя относиться к людям, поддерживающим СВО, как к роботам или зомби

14 декабря 202255286
Светлана Барсукова: «Глупость закона часто гасится мудростью практических действий»Вокруг горизонтали
Светлана Барсукова: «Глупость закона часто гасится мудростью практических действий» 

Известный социолог об огромном репертуаре неформальных практик в России (от системы взяток до соседской взаимопомощи), о коллективной реакции на кризисные времена и о том, почему даже в самых этически опасных зонах можно обнаружить здравый смысл и пользу

5 декабря 202235905
Григорий Юдин о прошлом и будущем протеста. Большой разговорВокруг горизонтали
Григорий Юдин о прошлом и будущем протеста. Большой разговор 

Что становится базой для массового протеста? В чем его стартовые условия? Какие предрассудки и ошибки ему угрожают? Нужна ли протесту децентрализация? И как оценивать его успешность?

1 декабря 202283017
Герт Ловинк: «Web 3 — действительно новый зверь»Вокруг горизонтали
Герт Ловинк: «Web 3 — действительно новый зверь» 

Сможет ли Web 3.0 справиться с освобождением мировой сети из-под власти больших платформ? Что при этом приобретается, что теряется и вообще — так ли уж революционна эта реформа? С известным теоретиком медиа поговорил Митя Лебедев

29 ноября 202249407
«Как сохранять сложность связей и поддерживать друг друга, когда вы не можете друг друга обнять?»Вокруг горизонтали
«Как сохранять сложность связей и поддерживать друг друга, когда вы не можете друг друга обнять?» 

Горизонтальные сообщества в военное время — между разрывами, изоляцией, потерей почвы и обретением почвы. Разговор двух представительниц культурных инициатив — покинувшей Россию Елены Ищенко и оставшейся в России активистки, которая говорит на условиях анонимности

4 ноября 202236680