«Выводы суда противоречат фактам, материалам дела и ст. 77 УПК РСФСР»

16 сентября умер Лев Юдович (1925—2018) — адвокат, защищавший о. Павла Адельгейма, Кронида Любарского, Петра Якира, Габриэля Суперфина, Сергея Григорьянца, Андрея Твердохлебова. В июле 1977 года он эмигрировал — не смог выехать вместе с женой и дочерью в конце 1976 года, но был выпущен, как и Кронид Любарский и адвокат Дина Каминская, перед Белградской конференцией. Остался в Германии по приглашению Amnesty International и Комитета по правам человека ООН, затем работал в United States Army Russian Institute в Гармише. Последние 15 лет жил в Берлине.

Публикуемое ниже — краткая версия разговора в январе 2014 года в берлинской квартире Льва и Ирины Юдович. Разговор длился около четырех часов. Прерывались, пили чай. Гораздо чаще, чем это видно по публикации, задавала вопросы Вероника Любарская. Лев Абрамович разговор начал с июня 1941-го: «23 или 24 июня я был вызван в школу. Нас построили, повели на митинг. Митинг продолжался часа два, а мы за эти два часа стали добровольцами истребительного батальона». Рассказывал о том, как, проучив их четыре месяца с ружьями без патронов, 16-летних отправили по домам — как раз в начале октября. Об эвакуации в Джамбул, о призыве, о курсах военных переводчиков, о смерти матери, пока был в армии, о том, что отец — выжил.

До диссидентских дел мы в том разговоре так и не дошли: говорили об очень важном для Льва Абрамовича «деле мальчиков», которое закончилось как раз перед первым его «диссидентским» делом — делом Павла Адельгейма. Об этом деле Лев Юдович написал сам: «Быть на таком процессе защитником — значит, находиться под постоянным наблюдением КГБ, прокуратуры, суда и партийных органов. <…> Частное определение суда известит партийные органы или Министерство юстиции, и… пиши пропало: выгонят из коллегии адвокатов. Обычно в этих случаях частные определения судов утверждают, что адвокат “допустил идеологически вредные, политически незрелые высказывания и суд просит рассмотреть вопрос о его профессиональной пригодности”. Такое определение означает конец. Я не мог не думать об этом, читая дело» ^[1]. И тем не менее за дело он взялся и сразу после эмиграции, в 1978 г., написал о нем.

О «деле мальчиков», длившемся целых три года, с 1966-го по 1969-й, и все-таки закончившемся оправданием, подробно написала — тоже после эмиграции — адвокат второго обвиняемого Дина Каминская:

«В самых первых числах февраля 1967 года мне позвонил адвокат Лев Юдович. Мы были знакомы много лет и, хотя нас не связывала тогда личная дружба, относились друг к другу с уважением.

— Я к тебе с опасным предложением, — сказал Лев. — Я хочу, чтобы ты приняла участие в потрясающе интересном деле. Два мальчика — Саша и Алик — обвиняются в изнасиловании и убийстве своей четырнадцатилетней школьной подруги. Я уже знакомился с материалами в прокуратуре — они совершенно невиновны. Я в этом уверен. Дело уже назначено к слушанию. Прими ты защиту второго мальчика».

23 ноября 1967 г. мальчики были приговорены к 10 годам лишения свободы каждый. Через два года, в последних числах октября, — оправданы. Кассационная жалоба, составленная Львом Юдовичем, хранится в архиве Исследовательского центра Восточной Европы при Бременском университете. К годовщинам этих двух дат мы и публикуем разговор о «деле мальчиков».

Лев Юдович: Был я, наверное, можно сказать, сталинист. Потому что все образование и вся история подделаны были под Сталина.

— Да, это очень интересно: как можно в 1946 году принять решение пойти в юристы?

Лев Юдович: А я не принимал решение. Перед тем как я попал в юристы, я подавал заявление во Внешторг (Академию внешней торговли. — Ред.), хотел заниматься торговлей и финансами. Был еще какой-то институт, готовивший финансистов для армии. Я подал в министерство торговли — отказали. Тогда я написал жалобу в министерство и, по-моему, в ЦК партии. Короче говоря, меня вызвали, и комиссия разбирала мое дело. И потом мне объявили, что мои документы в университете. Юридический факультет. В 1950 г. ^[2] юристы требовались везде. Но от 80 до 100 учреждений Москвы мне отказали в работе.

Ирина Юдович: Мы оба закончили в 1950 году, он — университет, я — [институт] Мориса Тореза. И оба стали искать работу. Причем написали в Министерство высшего образования: согласны на любую точку Советского Союза, включая Магадан. Получили ответ: свободных мест нет.

Лев Юдович: Короче говоря, мы нигде не могли устроиться и уехали в Тулу: в Тульской области, в деревне, меня приняли адвокатом. Село Теплое. Огаревский район. А моя юридическая консультация располагалась в передней. Стеклянная перегородка и печка. С этого момента я стал адвокатом. 1951—1955 или 1956, я точно не помню. Мой друг был адвокатом Московской городской коллегии адвокатов. И я стал адвокатом Московской городской коллегии адвокатов и был им с 1956 по 1977 год.

— Как можно было быть юристом в 1950 году? В 1956 году? Чем вы занимались?

Лев Юдович: Судили тех, кто таскал с полей остатки урожая. Помню дело, когда один вернувшийся после демобилизации из армии человек ехал на лошади с посиделок из другого села, проезжал мимо поля, где была свекла мороженая. И он набросал в свои сани эту свеклу. Дома у него были дети. Естественно, ее ели. Но пришла милиция: ты — социалистическую собственность? Его арестовали и осудили не то на три года, не то на пять, не то на семь лет. Это то, чем я занимался. Но были и смешные вещи. Одна женщина пришла ко мне: «А можно мне Ваньку засудить? Он меня ссильничал».

Ирина Юдович: «Он меня ссильничал, теперь у меня ребеночек будет». — «Когда ребеночек будет?» Ну, скажем, в декабре. «А когда он тебя ссильничал?» — «В январе». — «Так не получается». — «Так он меня сперва ссильничал в декабре, потом в январе и немножко в феврале».

Лев Юдович: Вот этим я и занимался. Красивый мужик, сидел. Говорит: скучно, пойти убить кого-нибудь? И убил пару. И я — его адвокат. Я говорил, правильно его привлекли или неправильно. И какую меру наказания избрать. Его приговорили к расстрелу. И когда он ехал (потом мне конвойные говорили, приговоры приводили в исполнение где-то в Москве), бил себя по щекам и говорил: живой, живой.

— Вы ведете дело в 1950-е — 1960-е; судья — профессионал?

Лев Юдович: В 1950-е — явно непрофессионал. Мои первые судьи в Туле были людьми с юридических курсов. Ира, расскажи ты, как он танцевал.

Ирина Юдович: Есть такое правило непрерывности судебного разбирательства ^[3]. А этот судья понял его буквально. И сколько адвокат и прокуроры ни просили перерыв, он говорил: нет. И кончилось тем, что он все-таки описался.

А потом с капустой. Экономическое дело. Это в Туле уже. Посылают, скажем, вагон квашеной капусты в Астрахань. А она взяла и скисла вся. Протухла. Судят тех, кто эту капусту отсылал. А у них очень интересная грамматика, в Туле: они, когда обращаются на «вы», все равно говорят в единственном числе. Чтобы не спутать с массами. Сам судья ведет допрос. Он спрашивает свидетеля: «Так вы как ее квасила?» — «Ну как. Большие чаны, мы туда спрыгиваем и ногами топчем ее». — «А вы когда ее топтала, вы ноги мыла?» Она говорит: «Не мыла». Он решил, что он уже ее поймал. Пока она не объяснила, что они надевают специальные костюмы и ноги мыть совершенно ни к чему.

Лев Юдович: Положение адвоката было очень спорным, но и тяжелым. Тульский областной суд. Судья — участник войны, инвалид войны, судит председателя колхоза. Я поставил вопрос о том, что это не хищение, а превышение — какое-то мелкое нарушение. Чтобы переквалифицировали. И со мной заседатели согласились — а это необычная ситуация. Он направил в обком партии письмо, чтобы меня призвали к порядку…

Ирина Юдович: …потому что ты «ввел заседателей в заблуждение».

Лев Юдович: Это значит, что все были под контролем, в том числе и адвокаты. Народный суд — это судья и два народных заседателя. Которые могли быть безграмотными. И слушали, что говорит судья. Их назначали. Они дела не видели, не читали, они пришли слушать только то, что… Режиссером всего этого дела был всегда судья.

К сожалению, очень поздно у меня появились эти мысли. Но вся система была коррумпирована. Вся система подстраивалась под лидеров. И суды. Практически вся судебная система была продолжением карательной политики. Суды как таковые вместе с законодательством были направлены на подавление, а не на рассуд. Очень часто встречаешься с таким делом, когда доказательств нет, но все равно человек будет осужден. Адвокаты ставили вопросы об освобождении по недоказанности, но они как ставили, так эти вопросы и стояли. Суды выносили решения, не считаясь с адвокатами.

— Вы — юрист под Тулой, потом в Туле. Вы приезжаете в Москву, работаете в консультации. Какая разница? Какая профессиональная среда?

Лев Юдович: Разница колоссальная. Во-первых, коллеги. Это сразу человек 25 в нашей консультации. На проспекте Мира. А всего в Московской городской коллегии адвокатов около 1000 человек было. Во-вторых, существует время явки в консультацию тогда, когда ты свободен. В-третьих, оплата идет не тебе лично, ее принимают специально выделенные люди — секретари консультации. Мы зарплату не имеем. Не зарплата, а гонорары ^[4]. Гонорары вносятся в юридическую консультацию. Беседы были бесплатные, а что касается защиты в суде, то это было за плату, плата была по таксе. Такса была установлена. Естественно, жить на эту таксу было невозможно.

Есть заведующий консультацией, который принимает заказы, в том числе на дела, где никакого гонорара нет, так как люди не имеют денег: статья 49 УПК РСФСР. Какую-то мелочь адвокатам платили за эти дела. Потом было изменение в ставках адвокатов. 250 рублей, по тем временам большие деньги, — это гонорар по обычным делам (судебные заседания). Но 10 рублей еще платили за ознакомление с делом. Можете себе представить: если дело — 50 томов, можно их прочесть за несколько оплаченных дней? Адвокаты не хотели такие дела и брали деньги в карман. За это их судили.

Ирина Юдович: Это называлось «микст». Максимальное использование клиента сверх таксы.

Лев Юдович: Адвокат знакомится с делом, причем тоже в ограниченное время, когда следователь разрешил прийти и читать. А свиданий очень мало, в суде выступлений очень мало. Если [по времени рассмотрения] совпадают дела, нужно передать дело другому либо судья может его отложить.

— Правильно ли я понимаю, что у каждого адвоката была своя специализация и его дальше уже рекомендовали как человека, который вел дела…?

Лев Юдович: В том числе, конечно, так. Но не обязательно. Очень часто давали дело в порядке 49-й. Давали дело — и ты идешь защищать. Кто, что — неизвестно. Это так называемые обязательные дела. Каждый раз, когда судья назначает дело, он обязательно вызывает адвоката.

— Что такое допуск?

Лев Юдович: Допускали тогда списком, список санкционировал КГБ. Кого включали в список, те получали допуск. Но допуск этот мы не видели никогда. Потом этот список сократили до 100 с лишним человек, и только они вели громкие, политические дела.

Ирина Юдович: Причем интересно, что допуск получали самые известные адвокаты. Дина Каминская, Лев Юдович…

Лев Юдович: Потому что публичное выступление. А публичное выступление не все могут.

— Но ведь человек, произносящий речь, должен быть и политически благонадежен?

Лев Юдович: Со мной никто не беседовал…

Вероника Любарская: Вы что-то делали, чтобы попасть в эти списки?

Лев Юдович: Нет. Не я один — все.

Ирина Юдович: Это пресса, это международный интерес. Они брали сильных адвокатов, которых знали за рубежом.

— В 1972 году вы защищали Любарского, в 1973-м — Якира, в 1974-м — Суперфина, в 1975-м — Григорьянца, в 1975—1976 годах — Твердохлебова. Первое ваше «диссидентское» дело — дело о. Павла Адельгейма, 1970 год. Какого рода дела вы вели в основном в конце 1950-х — 1960-е?

Лев Юдович: Экономические дела, политические дела и автотранспортные дела.

Ирина Юдович: Вот как раз по транспортным делам были оправдательные приговоры — либо этот виноват в аварии, либо тот.

Лев Юдович: За почти 30 лет я могу насчитать максимум пять-шесть приговоров [оправдательных] ^[5].

— Как часто бывало, что вы просите оправдать?

Лев Юдович: Не оправдать. Но, когда можно было, я просил о переквалификации на статью, которая грозила меньшим наказанием человеку. Это я делал реально по всем делам.

— Зависело ли это от судьи? В Москве более профессиональные судьи?

Лев Юдович: В Москве профессиональные судьи, которые окончили институт или университет. Все дела прикрывались мнением судьи. А мнение судьи всегда было одинаковым: осудить.

— Было ли так, что какой-то судья известен был как более профессиональный?

Лев Юдович: Было. Были судьи, которые понимали, что они делают, но все равно выполняли не требование закона, а требование обкома партии, горкома партии…

— Вы сейчас говорите про политические дела?

Лев Юдович: Про все. Потому что очень часто было такое указание: усилить уголовную ответственность — за хищение, предположим. И ее усиливали. Поэтому я думаю, что я абсолютно прав, когда утверждаю, что суд — орган принуждения, а не рассуждения. Требования адвокатов в большинстве случаев не выполнялись.

— Какие бывали исключения? Вы сказали, что были оправдания.

Лев Юдович: Не по политическим делам.

— Если оправдания были так редко, то с чем они могли быть связаны?

Лев Юдович: С нарушением ведения расследования. За все время ведения моих дел это [только] «дело мальчиков».

* * *

Лев Юдович: Так называемое выполнение ст. 201 УПК РСФСР: заканчивается следствие, вызывается адвокат. Я пришел, ознакомился с делом, и я не знаю, что меня надоумило посмотреть протокол и сравнить его со звукозаписью. Они разошлись. Разошлись по очень серьезным вещам. «Я тебя уничтожу», — сказал я следователю. Это было хамством, это было вызовом.

Ирина Юдович: Когда Лева ознакомился с делом, он спросил мальчика: «Скажи честно, ты это сделал?» И мальчик сказал: «Нет». И тогда он пошел к следователю, встал перед его столом и сказал: «Я тебя уничтожу». Однажды мы заехали на станцию обслуживания автомобилей. [Там сидели люди за столиками, ждали свои машины.] «А про Юсова ты слышал? Последние слова перед тем, как закрыл глаза, были: “Уничтожьте Юдовича”».

Помимо всего прочего, вся литературная общественность [подключилась], Чуковский. Все же было поднято на ноги, надо было как-то реагировать.

— Как часто подключалась общественность?

Лев Юдович: Общественность подключалась очень редко. С общественностью там было очень интересно. Во-первых, она была организованной. Организованной писателями.

— Кто?

Лев Юдович: Фамилий я не помню. Чуковский — нет, его фамилия только была, сам он не был. Вокруг него организовалось… Он знал погибшую, интересовался ее судьбой, она была его любимицей, хорошо занимавшейся. И он обратился в ЦК партии. С такой крышей общественности можно было не бояться последствий. Они сыграли колоссальную роль. Они выделили в качестве общественного обвинителя Сарру Бабенышеву. Она должна была поддерживать обвинение, а она через два дня перешла на сторону защиты.

Ирина Юдович: Гром среди ясного неба. Слушается дело под председательством, всех перечисляют… Сарра встала и сказала: я перехожу на сторону защиты. Она была очень близка и с Чуковскими, и [позже] с Сахаровым.

Лев Юдович: Весь собранный следствием материал был сфальсифицированным.

— Неужели это было так редко?

Ирина Юдович: Оно было очень шумное, это дело. Писательская общественность подняла шум. Высокие такие имена. [Сергей] Смирнов позвонил прямо в ЦК.

— Он пришел на суд?

Ирина Юдович: Нет, он пришел к нам после суда ^[6]. С писателями не выходили на связь. Первый раз мы встретились с представителями писателей у нас дома, когда Смирнов пришел на выпивку.

Лев Юдович: Почему не было практики контакта с писателями? Ну не было такой практики. Неформально ни адвокаты, ни писатели не выходили на связь. Адвокат не имеет права вести расследование, искать свидетелей. Дело закрыто, с ним ознакомились — не имеет права адвокат выйти на связь с писателями. Адвокат не имеет права встретиться даже с теми свидетелями, которые фигурируют в деле. А уж на третьи лица…

Ирина Юдович: В день вынесения приговора хоронили Чуковского. И после суда все поехали на кладбище, а с кладбища поехали к нам. Ольга Чайковская, которая потом написала огромную статью в «Литературной газете» по этому поводу. Дина [Каминская], Костя [Симис, муж Каминской], [Ирина Козополянская], которую мы потом поехали отвозить ночью.

— Чуковская не была включена?

Ирина Юдович: Нет.

— А Чайковская?

Ирина Юдович: Чайковская слушала все, и Чайковская написала после оправдания. Помню ее фразу [о сестре одного из подсудимых]: «Она летела к нему, как ласточка, расправив крылья». А они уже были два старичка. Один без зубов, второй седой. Им было тогда 19 лет.

— Почему в результате удалось оправдать?

Лев Юдович: Оправдательным приговор был потому, что мы доказали, что там был «наседка», который проводил линию обвинения: человек с разорванной грудью, который уговаривал [мальчиков] признаться. «Наседка» был и у одного, и у другого. Каждого посадили в камеру с «наседкой». Верховный суд РСФСР признал, что были нарушения процесса и что ребята невиновны.

Где-то там рядом с местом убийства была дача Буденного. И работали какие-то военные, солдаты, строили ему что-то на даче. Потом мы обнаружили не то шнурки, не то портянки, и это убедило нас в том, что не ребята [убили]… Следственным органам было ясно, что это дело солдат, которые строили дачу Буденного. Дело было очевидное — оно не должно было передаваться в суд.

— Дина Каминская пишет, что вы предложили ей участвовать в опасном, но интересном деле. Почему это дело интересное?

Лев Юдович: Когда я познакомился с делом, я понимал, что дело сфальсифицировано.

Ирина Юдович: Из-за этого дела хотели тебя исключать из коллегии — потому что препятствовал установлению истины и брал взятки плащами «болонья». Свининой (из всех мяс они выбрали именно это!) и плащами «болонья».

А как он у меня дом крушил! Мальчики отсидели пару лет, [их выпустили, когда возобновилось следствие по делу], потом звонит мама [подзащитного Л. Юдовича], говорит: мальчиков опять взяли. Лева приходит домой, я не знаю, как ему сказать. Это была еще годовщина нашей свадьбы. Такой был боевой и дерзкий. Говорю: «Звонила…» — «Ну и что?» — «Их взяли». Вы читали [воспоминания Дины Каминской], она пишет: «Кто знает Льва — как у него раздуваются ноздри…» ^[7] — он начал мне крушить дом, схватил стулья…

А знаете, как он меня «насиловал»? По описанию в обвинительном заключении, как мальчики девочку эту насиловали: одной рукой они ей держали рот… другой рукой они ей… И мы пробовали это дома, у нас не получалось. Технически невозможно.

Из кассационной жалобы Льва Юдовича:

«Выводы суда противоречат фактам, материалам дела и ст. 77 УПК РСФСР. Признание вины не может быть положено в основу приговора, так как оно опровергается другими объективными материалами дела и получено с грубейшими процессуальными нарушениями» (Л. 3).

---

^[1] Юдович Л. Отец Павел Адельгейм // СССР: Внутренние противоречия. Сб. Вып. 16. Под ред. В. Чалидзе. Отв. ред. С. Максудов. — New York: Chalidze Publications, 1986. С. 243. См. также продолжение в: Юдович Л. Отец Павел Адельгейм // СССР: Внутренние противоречия. Сб. Вып. 17—18. Под ред. В. Чалидзе. Отв. ред. С. Максудов. — New York: Chalidze Publications, 1987. Вып. 17. Вып. 18.

^[2] Л. Юдович окончил учебу досрочно.

^[3] Правило подразумевает, что во время рассмотрения одного дела заслушивать иные дела не разрешается, но объявление перерыва допустимо.

^[4] Коллегия адвокатов — общественная организация.

^[5] Ср. у Дины Каминской: «<…> память подсказывает мне и такие дела, в которых защита добивалась правильной правовой оценки. Я могу вспомнить и немало дел, где адвокатам удавалось добиться полного оправдания. Иногда этого удавалось добиться сразу в суде первой инстанции. Чаще победа приходила после длительного хождения по судам высших инстанций».

^[6] Ср. воспоминание Д. Каминской:

«— Судебная коллегия находит...

Как-то очень торжественно вдруг зазвучали эти слова, необычайно громок голос судьи Петухова. Быстро смотрю на Льва. Какое бледное, напряженное у него лицо.

А судья продолжает:

— …обвинение, предъявленное Бурову и Кабанову, недоказанным.

И дальше какие-то слова, которые уже не слышу. Впервые смотрю назад, в зал. Первым замечаю лицо писателя Сергея Смирнова. Лицо, залитое слезами, которые он даже не пытается скрыть».

^[7] «Когда Лев волнуется, он бледнеет. Когда он злится, у него раздуваются ноздри. Сейчас он стоит, готовый отвечать, бледный, с плотно сжатыми челюстями, с раздувающимися ноздрями».

Понравился материал? Помоги сайту!