Что такое церковь?

COLTA.RU продолжает рубрику «Ликбез», в которой эксперты делятся с нами своими взглядами на основополагающие понятия и явления культуры. Сегодня — необычный выпуск. Отец Сергий Круглов — православный священник, блогер и поэт — объясняет, что же такое на самом деле христианская церковь и как она изменяется вместе со временем.

Христианство — религия человеческая, и самое важное в ней — это человек. Человек, как известно, — мера всех вещей. Не идеи, не настроения и моды. Церковь — это богочеловек Христос и сам человек, люди. Все остальное, что мы называем условно церковью, — здания, колокола, купола, отношения, институты — все это уже совершенно побочно.

Бог и человек предназначены для того, чтобы жить вместе, — это аксиома, это основа христианства. Бог — отец, а люди — это дети. Самая большая сложность заключается в том, что человек без Бога не может, и любые действия, которые человек предпринимает самостоятельно, без Бога, рано или поздно заканчиваются смехотворно, а чаще чем-то трагическим и ужасным. Как если ребенок пытается подражать маме и малюет себе губы во всю рожу, надевает мамино платье — это смехотворно, а когда ребенок начинает включать газовую плиту, все это может закончиться трагически. Так произошло, что человек оторвался от Бога и решил жить самостоятельно. Многие трактуют отход человека от Бога (то, что мы называем грехопадением) именно как поступок такого пубертатного подростка, который вырос, осознал свою свободу и начал ее реализовывать: совершенно разорвал все отношения со своими родителями, убежал из дома и начал жить сам. В народе иногда считается, что возвращение человека в рай было бы благом, но это не так — человека нельзя вернуть во младенчество, он должен жить дальше, собрать все свои шишки, совершить все свои победы и открытия, познать все свои трагедии. Это жизнь, и он должен вырасти.

Рано или поздно наступит момент, когда он поймет, что вот эта связь, которую он когда-то разорвал, ему необходима. Вот для этого и нужна церковь. Бог не может потащить человека за уши на небо, иначе это был бы не человек. Человек — это ребенок, на него нельзя действовать насильно. Он пришел сам. Это нормальная логика того, кто любит. Я не могу заставить себя любить, но я могу пойти за ним и быть с ним рядом, хочет он того или нет. Вот Бог и стал рядом. Пришествие Христа в мир всему этому и посвящено. И почему появилась церковь? Просто потому, что Бог не может быть вместо человека. Он сделал то, что от него зависело, а дальше, как говорится в известной христианской песне, «действовать будем мы». Вот мы и действуем.

Церковь — это богочеловеческий организм. Но это не система, не нечто симметричное и раз и навсегда устроенное. Она как дерево, которое живет, растет и еще неизвестно, куда вырастет. Дерево, которое живет долго и в разные свои периоды бывает разными деревьями: иногда это пальма, иногда это пихта, иногда вообще бонсай.

Церковь всегда меняется. Как только народилась на свет, так и начала меняться. Это достаточно хорошо видно, если внимательно читать Евангелие и особенно Деяния и Послания апостолов, то есть те книги, которые входят в корпус Нового Завета. Немало прожектеров, которые считают: давайте все восстановим как было в первые века христианства — и всем будет счастье. Но на самом деле никакого особого благолепия и благополучия в церковной жизни не было и в апостольские времена, иначе не было бы нужды апостолу Павлу писать многочисленные «Послания».

В народе иногда считается, что возвращение человека в рай было бы благом, но это не так.

Церковь — это человек. Человек, у которого было детство, юность, зрелость. В каком сейчас возрасте церковь — очень трудно определить. Отец Александр Мень говорил, что церковь еще молода и все еще только начинается. В каком-то смысле он прав. Хотя бы в том человеческом смысле, что молодость из человека никуда не делась. Она может быть затерта со временем, может быть забыта где-то, но ее можно вытащить, обновить, реализовать снова. Та девушка, которая в старенькой старушке где-то внутри живет, со своими мечтами, чувствами, со всей пылкостью — она где-то есть.

Глядя на церковную организацию, видишь, что церковь живет так, как живет человек: болеет всеми человеческими болезнями, подвержена старости, геморрою, натоптышам и т.д. Замечательный церковный подвижник Сергей Иосифович Фудель называл эти признаки заболеваний церкви «темный двойник церкви». Болезни бывают более-менее сносные, приличные, бывают неприличные. Но тем не менее сама личность человека — всегда жива. Болезнь можно вылечить, и она рано или поздно пройдет. Вот именно в этом суть веры христиан: любая болезнь, любое зло рано или поздно кончится. То добро, которое вложено Богом, в том числе в личность человека, — оно никогда не кончится. Человек не кончится никогда. А вот эта вся мутота, которая налипла, нависла, — она отвалится. Даже сейчас мы видим примеры, как она кусками отваливается. Церковь всегда жива, в ней — источник и результат этой вечной жизни.

В разные исторические эпохи болезни церкви происходят по-разному. Скажем, во времена революции 1917 года и всего того, что вслед за ней произошло, многие расценивали происходящее как крах церкви и что-то страшное. На самом деле это такие тяжелые ломки болезни и отпадания коросты. Даже самый прямой результат — сколько новомучеников дала нам эта эпоха. Те, кто не были христианами, отошли, а осталось ядро христианства. И сейчас происходит то же самое: может, нарастание болезни, какое-то ее обозначение.

Как поймешь со стороны, что происходит с церковью? Никак не поймешь. Важный человеческий вопрос сразу же звучит так: а зачем тебе знать, что происходит в церкви? Тебе лично — зачем? Тогда человек начинает думать: а как я отношусь к церкви?

Но это только начало. Самое главное — перешагнуть порог церкви. И прежде чем обратить внимание на это — в кризисе ли церковь или нет, — сперва обратиться к себе и спросить: а надо ли мне это, зачем мне нужна церковь? И вот когда человек попытается сам себе ответить на эти вопросы… Я не хочу сказать, что сразу все решится. На свете гораздо больше вопросов, чем ответов. Бог не дает ответов, вернее, он отвечает совсем по-другому. Отец Александр Шмеман про это однажды сказал очень хорошие слова: когда Бог приходит, он не дает ответа на наши вопросы, он берет нас за руку и ведет нас туда, где исчезают сами вопросы. Поэтому, когда человек сам попытается дать себе ответ на вопрос «зачем это мне надо?», у него изменится взгляд, он будет смотреть совсем по-другому. Вот это очень важно.

Ну и, разумеется, все, что происходит с церковью, — это всегда напоминание для тех, кто считает себя христианином. К счастью, церковь — это не только священники, но и все те люди, которые себя считают христианами (если бы церковью были только священники — это труба дело, надо было бы бежать за тысячу километров). Много таких людей, которые называют себя христианами, а при этом даже не думают, что, называя себя таковыми, автоматически берут на себя ответственность за эту церковь и сами тоже должны за нее отвечать. Священники исполняют только некоторые функции. Другое дело, что некоторые священники оттого, что наваливается вся эта свинцовая усталость и вся эта мерзость жизни, сами иногда любят поддерживать такое «жреческое» настроение. Пришел человек, смотрит на тебя снизу вверх. Во-первых, это приятно. Во-вторых, приятно и хорошо человеку дать понять, что ты специалист и профи, ты можешь совершить то, чего не может пришедший человек: сделать некое таинственное действие, так «постучать в бубен» и поколдовать, чтобы человек ушел совершенно удовлетворенным, что он не зря вложил деньги. Такой своего рода шаманизм. Это искушение совершенно понятно. Хотя, в принципе, любой человек может и должен молиться на литургии сам. Нормальный взгляд церкви очень простой: вся община, весь приход — все предстают перед Богом, и литургия — это высшая точка церкви, когда все дети Бога (и те, кто бегает по свету, и те, кто решил остаться дома) собираются вместе, в одном доме.

В церковь входят через крещение, но это только начало всего, как рождение. Нет повода считать, что крещеный человек чем-то лучше, чем некрещеный. Дети все одинаковые: драчливые, сопливые, капризные. Только вот эти — дома, и у них есть шанс. Это только шанс, потому что сам факт вхождения в церковь, крещения, не означает, что ты автоматически изменился. Это только начало: семечко посажено, но как оно будет расти дальше? И все то, что существует в церкви, — таинства, молитвы, богослужения и так далее — это только средства для того, чтобы поддерживать дальше эту жизнь. Это как ребенок, которого надо поить, кормить, одевать, воспитывать, учить говорить, ходить и т.д. Это огромный процесс. И все эти вещи — каноны, обряды, догматы — каждая из них имеет какой-то смысл, чтобы этого «ребенка» дальше растить. Среди них уникальное положение занимает таинство причастия. Многие древние и современные богословы говорят, что это центральный момент жизни церкви, вокруг которого строится все остальное.

В наше время люди живут совершенно атомизированно. Даже если посмотреть на народ, собравшийся на какой-нибудь службе в храме: такое ощущение, что эти люди молятся каждый сам по себе. В то время как церковь — это семья, люди должны быть вместе. И действительно, человек может все совершать в одиночку: он может читать Евангелие, молиться где угодно. А вот совершить причастие, Тайную вечерю — вкусить тела и крови Христовых — вот это в одиночку никак, для этого все должны собраться вместе. Для этого и построены храмы, для этого и купола блестят, чтобы было видно, куда идти, колокола звонят, чтобы было слышно. И все остальное — уже прикладное. Это основное таинство церкви в чем-то сопоставимо с процессом питания ребенка. Таинство причастия — самая важная литургия в церкви, и все остальные богослужения восходят к ней. Она и делает церковь церковью. Во время причастия священник и все остальные прихожане перед Богом равны, как равны перед матерью все дети, равны в любви. Она любит всех, но только по-разному, потому что дети разные. Есть знаменитые слова церкви: в основном — согласие, во второстепенном — разнообразие и во всем — любовь.

Нет повода считать, что крещеный человек чем-то лучше, чем некрещеный.

Любовь — это основа всего. Априори принятие друг друга в любви. Дети могут между собой драться и спорить, но они любят друг друга, потому что помнят, что они братья и сестры. И в этом отношении и священник, и прихожане совершенно одинаковы. И одновременно с этим они не одинаковы. Одному дано одно, другому — другое. Один человек сочиняет стихи, у другого есть способности к медицине, а третьему дана способность зарабатывать деньги. На этот счет Иоанн Златоуст замечательно сказал, что люди разные потому, что они должны своими разностями служить друг другу: богатый бедному, здоровый больному. Идеал нормальной семейной жизни.

Отношение церкви к меньшинствам? Недавно мне попалась в руки книга одного американского католического богослова. Сам он гей, он прошел весь этот путь. И книга посвящена не проблемам геев как таковых, не всему этому, а более важной, глубокой проблеме — проблеме изгоя в церковной семье. Не важно, по какому признаку он изгой, просто не такой, как все. В нашей стране это принимает самые разные формы: а, вот ты молишься не так; а, вот у вас в храме читают Евангелие не на славянском, а на русском; вы не так одеваетесь, вошли в храм без платочка. Вот здесь лежит самый корень проблемы. Я не знаю, как ее решить. Священник вообще у нас считается человеком, который знает ответы на все вопросы. И многие священники сами себя так ведут: вот, мы знаем ответы на все вопросы. Только им стоит что-то сказать, они открывают рот, залезают на кафедру и начинают поучать. На самом деле это все не так. Очень много вещей, которые, даже испытав на собственной шкуре, и то не узнаешь. Что делать, как быть?

Понятно, слово «грех» звучит страшно для современного общества. Когда кто-то из моих знакомых геев говорит: ну я ничего не могу поделать, у меня природа такая — он совершенно прав, это природа. Но кто сказал, что это хорошая природа? Наука говорит, что мы познали законы природы. А кто сказал, что мы познали законы правильной природы? Природа испорчена грехопадением, это не настоящая природа. Чем отличаются законы Царства Божия от законов природы? Допустим, мы берем человека безрукого, безногого, слепого и глухого. Мы изучаем этого человека досконально, и вот на основании этого человека мы выводим эталон. Но это калека, настоящий человек не такой. В этом самый корень проблемы: человек, который это утверждает, действует сообразно своей природе, он действительно не может выскочить из нее, но сама природа покалечена. Когда я говорю человеку «покалеченная природа», для него это звучит оценочно. Вот в чем проблема — сказать больному, что он болен. Но нужно просто говорить про это, говорить доброжелательно, априорно принимая человека. Неважно, какой он, пусть он со своими недостатками, но про это надо говорить, и основой должна быть любовь. У нас вообще недостаток любви. Везде и, в частности, у нас в России. По многим причинам. Поэтому это вопрос не просто церкви, это вопрос ко всей нашей жизни. Муж не слышит жену, с которой прожил тридцать лет.

Глядя на церковную организацию, видишь, что церковь живет так, как живет человек: болеет всеми человеческими болезнями.

Человека, который боится любить, можно понять. Любить — это страшно. Это значит — подставляться. Есть знаменитое место в поэме о любви апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует... не ищет своего... не мыслит зла» и т.д. А что касается «не верь, не бойся, не проси», то в принципе для России в этом ничего нового нет. Есть определенный оттенок в нашей русской ситуации — эта установка на успех легла на российскую почву. Российская почва насквозь криминализирована, то есть это почва лагерей, гулаговская почва. Вся страна прошла через лагеря, это действительно какой-то сатанинский опыт. Он во многом остался в крови, в генах советского человека. Эти лагерные законы — «не верь, не бойся, не проси», которые совершенно противоположны любви, — это страшное дело. Про это может, например, сказать любой священник, который совершает свое служение на зоне или в тюрьме. Внешне это все приветствуется: строят храмы, часовни, священников пускают. Но как только священник начинает пытаться не просто внешне совершать какие-то церковные обряды, вся эта внешняя сентиментальность заканчивается. Протоиерей Глеб Каледа, который первый пришел, еще во время перестройки, писал, что человек на зоне — это человек, который живет в аду, потому что все законы совершенно противоположные. Христианские законы любви, милосердия, терпимости, взаимопомощи там совершенно не приемлются. И если ты их не только декларируешь, а действительно пытаешься, как семечко, посадить в жизнь, то священников, бывало, убивали. И так в любых закрытых учебных заведениях, в кадетских корпусах, в армии — везде этот гулаговский дух и система. Поэтому естественно, что когда эта религия успеха, или, на православном языке, «религия Мамоны», что надо быть успешным, успеть куда-нибудь вперед всех, — когда она легла на российскую почву, это приняло совершенно дикие формы.

В мегаполисе человек заведен, он бежит по кругу. Хотя я люблю ездить в метро. Я вижу не толпу перед собой, я вижу людей. Иногда представишь жизнь какого-нибудь человека со всеми ее тяготами и помолишься про себя: Господи, я этого человека знаю две секунды, на третью забуду, но ты его, Господи, не забудь. Что такое человек в мегаполисе и что такое вот эта страшная религия житейского успеха? Ради чего? Иногда ради того, чтобы выплатить ипотеку, человек готов на все. Приходит женщина ко мне в храм и плачет вот такими слезами: батюшка, что мне делать, я хочу пойти в метро броситься под поезд. Что такое? Вот, наш директор магазина ко мне пристает, заставляет сожительствовать. Когда я пытался донести до нее простую мысль, что не лучше ли, чтобы директор сам пошел и бросился под поезд, она ответила: так он же меня уволит! Главное для человека — не потерять эту работу! Потому что дети, потому что набрала каких-то кредитов, потому что на это завязана вся жизнь. Когда человек видит перед собой эту огромную гору проблем — вот сейчас я потеряю работу и это все обрушится на меня, все остальное уходит. И это страшно. Такое бывает, конечно, не только в мегаполисе, просто мегаполис — совершенно особая среда обитания, не лучшая для человека. Но чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в одной вещи: жизнь изменить невозможно. Однако самая главная вещь — не важно, какой мир, важно, какой ты сам.

Таинство причастия — самая важная литургия в церкви, и все остальные богослужения восходят к ней.

В таком большом городе у человека в церковном отношении больше возможностей: какие-то источники информации ближе, какие-то храмы, священники, какие-то веяния, кругозор шире. И поэтому здесь я встречаю больше думающих, внимательных христиан, которые действительно как-то отвечают за свою веру. Но и так же, как и по всей России, есть недоверие и есть такое печальное явление, когда церковь превращена в комбинат ритуальных услуг. Человек вроде крещеный, верующий, приходит в церковь, и его обязаны религиозно обслужить. Проблемы, беды и грехи, с которыми человек приходит на исповедь или за советом, в принципе, везде одинаковы, но здесь, в Москве, гораздо чаще встречаются проблемы семейной жизни, одиночества и распада семьи. Есть в Москве еще такая специфическая проблема — чрезмерная свобода выбора: очень много храмов, разных общин. И все зависит только от свободы передвижения человека: сегодня я поехал в одно место, завтра в другое. Это касается именно человека, который хочет, чтобы ему сделали религиозно приятно, религиозно удовлетворили.

То, что сейчас называется «вызовами времени» и информационной революцией, — это нормальный, закономерный этап в жизни церкви, когда пришла пора людям церкви думать. Не просто по самому факту, что вот я батюшка, у меня крест блистает на пузе, я вышел на амвон и буду что-то говорить, а все будут, открыв рот, слушать. В 89-м или 92-м году это бы еще прокатило — церковь была еще экзотикой, и считали, наверное, что если он батюшка, то у него крылья за спиной. Теперь этого, конечно, нет. Время этого младенчества прошло, и сейчас, мне кажется, время довольно жесткого взросления. И это хорошо.

Бог всегда все делает открыто. Он соблюдает принцип свободы человека.

Сейчас священники настолько открыты для интерактивного общения, что старшие священнослужители и архиереи иногда пытаются дать по шее младшим. Это не запрещено, конечно, интернет — это часть жизни. Есть уже достаточно большой православный сектор рунета, это ни для кого не секрет. И у меня, грешного, должна скоро выйти книжка, которая называется «Стенгазета». Это книжка выдержек из моего ЖЖ за несколько лет. Когда я ее издавал, у меня тоже были размышления на тему, как себя должен вести священник в интернете. Хотя виртуальная жизнь имеет какие-то свои особенности, но это такая же жизнь: там кипят точно такие же страсти, выясняются такие же отношения, завязываются какие-то вещи. Поскольку интернет просто вошел в нашу жизнь и стал ее частью, было бы странно, если бы батюшка сидел при свече и скрипел гусиным пером по бересте. А многие бы хотели, чтобы батюшка скрипел гусиным пером, хотят видеть какой-то образ.

Между словами «осуждать» и «запрещать» есть разница. Под словом «осуждать» церковь имеет в виду предупредить и дать информацию о том, какие последствия могут произойти и какие негативные явления усматривает церковь. Предложить человеку эту информацию. Воспользуется он ей или нет — дело его. То, что церковь открыто говорит о каких-то вещах, — это все нелицеприятные вещи, и это многих раздражает, но гораздо опаснее, когда не говорят и манипулируют тобой. Здесь принцип Бога и сатаны: Бог всегда все делает открыто, он соблюдает принцип свободы человека — он говорит человеку нелицеприятные вещи, может его наказать, пытается с ним взаимодействовать. Сатане открытость совершенно не нужна, для него не важно, верят в него — не верят. Еще лучше, если человек — атеист и не верит. Он действует обманом и какими-то своими методами и добивается своего результата. Манипуляция — это метод сатаны. Это не метод Бога. Поэтому пускай церковь говорит — пускай в нее кидают тапками и плюют, что она всем надоела своими вяканьями. Но из ста человек, может, один прислушается.

Всегда надо мыслью возвращаться вот к чему: церковь — это не организация, которая едина, не система, где все «скованы одной цепью». Мы привыкли, что церковь — это начальник. Это советское сознание и чисто советский стереотип. Глава церкви — Христос, и он давным-давно все ясно сказал. Открываем Евангелие и читаем. Вот то, что написано в Евангелии, то церковь и говорит.

Записала Юлия Рыженко

Понравился материал? Помоги сайту!