Настоящий мужчина

Так случилось, что надо было совершить доброе дело: написать об обиде, нанесенной безвинному персонажу, — с тем, чтобы публичность помогла в деле восстановления справедливости. Дело с самого начала представилось гиблым.

Если даже не брать в расчет, что действенность прессы (особенно сейчас) есть чистая случайность и вообще выгоднее вышибать общественную слезу на Фейсбуке, — и сам конфликт давал мало простора для создания масштабного полотна: бытовой, отягощенный кучей семейных несправедливостей и килограммом-другим судебных бумаг. Жена выгнала мужа из квартиры, поменяла дверь, нашла сочувствие в местном отделении полиции, обижает, не отдает документы. Группе поддержки рассказывает, что никаких мужниных документов в квартире и не было. Три месяца мужик живет в машине со своей собакой, таксой. Таксу жена тоже выгнала как дармоеда. Но наш герой, Виталий, говорит, что и сам Бубу ей бы ни за что не оставил.

Днем Виталий зарабатывает деньги извозом, всякий раз предупреждая пассажира: «А ничего, если тихая собачка сзади посидит?». Вечером крепит на машинном потолке «беспроводные светильники на двухстороннем скотче» (говорит: «Это мое звездное небо!») и читает книжки. Или разгадывает кроссворды (это излюбленное увлечение, хобби). Обрадовались они с Бубой ранней весне, но в последние ночи замерзают. Утром бегают вокруг машины. Знаете, как такса передвигается по высокому снегу? Выпрыгивает из сугроба, как заяц из ржи.

Я стою возле машины-кормилицы с пачкой судебных документов в руках и не знаю, как грамотнее подступиться к делу. Квартира приватизирована на всех членов семьи, доля нашего героя в жилом метре невелика, жена в сети не сидит (только «Одноклассники»), и такая эфемерность, как репутационные потери, ее не волнует. В принципе, ее взволновала бы реакция дружеского круга, но общего дружеского круга у супругов давно нет. Есть два семейных роя и соседи. Как ущучить такую даму? А Виталий вылезает, задирает к солнцу лицо, радостно скалится на Бубины снегопроходческие сальто-мортале и говорит: «А знаете, я давно не был так счастлив, как сейчас. Первая за много лет счастливая весна!» «Потому что свободны?» — спрашиваю я. Смотрит с удивлением: «Да нет же. Потому что Крым наш. Наш Крым!»

***

Несколько новостей. Навскидку. Все уже знают, что житель Липецка покусал бойцовую собаку: «достоверно известно лишь то, что субботу и воскресенье провел он без сна у компьютера, переписываясь по поводу событий на Украине, потом в одном белье выбежал на улицу», ну и так дальше. В Калуге на банковском корпоративе подрались руководитель отдела и водитель — после споров о присоединении Крыма. Примеры телевизионные, самые представительные: там безумец бегает по городу в трусах, там смертоубийство — водитель погорячился (помолодечествовал), разбил руководителю отдела голову. Сколько пыла. А сколько дружб порушено после «споров о событиях на Украине», сколько примеров бытовых столкновений не столь живописных? Группа немолодых литераторов, много лет дружества, собралась на жданную, раз в квартал устраиваемую встречу, и что же? Ресторанную посуду побили. «Хозяева в смятении, гости, крадучись, расходятся». В Нижнем Новгороде «после разговоров вокруг Крыма» случилась женская драка в парикмахерской. Женская. В парикмахерской. Немыслимое дело, это ж территория водопоя.

Народу следует строго спросить у либерала, предателя и неврастеника: а ты почему не радуешься?

А Крым, напротив того, территория общественного раздора, раскола. Его присоединение — источник буквально обморочной тревожности для одной части общества и удовлетворения и радости — для другой. Еще две недели назад естественной интонацией для публицистического вскрика по этому поводу была интонация удивления: отчего? Нет, правда же, отчего, отчего идея российского Крыма получила такую народную поддержку, почему нет страха войны и сумы? Да знаем ли мы свой народ? Но две недели минуло, и стремительно изменилось за это время несущее течение общественной мысли. Такого рода вещи нарастают сравнительно медленно (тяжко работает государственная идеологическая машина, стараются законотворцы), а потом чашки на весах (общественная норма, общественное равновесие) меняются местами вдруг, в один миг. Еще ничего не проговорено, а ты уже чувствуешь, что воздух другой.

И вот теперь уж не либералу вольно удивленно спрашивать, почему это народу так понадобился этот Крым, а народу следует строго спросить у либерала, предателя и неврастеника: а ты почему не радуешься?

Я удивилась, отчего это Виталий, сидя по уши в снегу с таксой на руках, чувствует себя счастливым оттого, что у него теперь есть выход к морю. Но права на удивление у меня уже нет. Поэтому я просто расскажу вам о Виталии. Позволю себе остановиться на некоторых мелочах, которые показались мне типическими. Бог — в деталях.

***

«Слова с лязгом смыкались, точно оголодавшие друг без друга магниты; оторопь восторга брала сразу» — так Гандлевский писал о стихах, но что-то вроде этого, только куда более сниженное, можно сказать ведь и о кроссворде. В кроссворде есть радость от смыкания слов, и удачная отгадка рождает если не оторопь восторга, то уж точно легкую волну самодовольства.

Еще в декабре тринадцатого года, до всякого Крыма, случился столетний юбилей кроссворда, и я думала, что столетие может быть хорошим поводом для «подумать»: отчего сканворды, кроссворды и всякие судоку так популярны. Почему каждый уважающий себя издательский дом выпускает их по двадцать наименований, почему раскупается почти что пятьдесят миллионов совокупного тиража? Газеты мертвы, а кроссворды — нет. Да, конечно, в России много рабочих мест, где время надо убивать. Охрана, например. Потом — поезда. Вахтовые поезда, которые везут, скажем, ивановских мужчин, чтобы они в Москве работали в охране. Но разве только в убийстве времени дело? Что говорить, задача в духе раннего Мостовщикова: пойми, почему мужчины так любят разгадывать кроссворды, и ты поймешь русского мужчину.

Лютая нужда в том, чтобы все вокруг уложилось в понятную и стройную систему, сквозит в массовой любви к кроссвордам.

Мой герой, Виталий, любит отгадывать кроссворды. Сам устанавливает себе время, в какое он должен справиться с «заданием». Морщится, когда не укладывается в условленный срок. Радуется, когда находится нужное слово, которое попало в нужное место. Это же важно, чтобы для всего нашлось нужное слово. Принято считать, что отгадчик кроссворда льстит своему интеллекту — оттуда и радости занятия.

Пожалуй. Хотя, как мне кажется, в этом процессе скрываются более древние, базовые удовольствия. С одной стороны, кроссворды одной крови с охотой, поиском, ловлей — и так можно протянуть нить вплоть до компьютерных стрелялок. Стрелялки откровеннее кроссворда в этом смысле. Но смысл игры ведь один: лабиринт и выстрел. Пойманное слово, убитый упырь, удовольствие от маленькой победы. Догадка стремительна, как выстрел. А без выстрела в том или ином виде мужской мир не стоит; выстрел — метафора мужского оргазма. Итак: отгаданное слово — та же маленькая победа. Накатывает мимолетное теплое чувство: попал.

А вторая радость: когда каждое слово устроено в нужное место, кроссворд складывается в стройную систему. Лютая нужда в довольстве собой и в том, чтобы все вокруг уложилось наконец в понятную и стройную систему, сквозит в этой массовой любви к кроссвордам.

Тут нужно сказать, что Виталий считает себя типичным, средним мужиком, нормальным мужчиной; «таким же, как все», «в базовой комплектации». Когда он говорит: «На мне ничего не наворочено» — очевидно, что в его самопредставлении (как оно обычно и бывает) есть и уничижение, и гордость: не наворочено, зато я — основа.

Сейчас у Виталия есть только два вида имущества: собака и машина. Любовь к машине сближает его со всем мужским миром страны. Любовь к Бубе — пожалуй, тоже. Известная сентиментальность к лицу солдату. Такса его трогательна, как все таксы. Это собачьи котики, зоопутти. Буба вызывает автоматическое умиление, как и все многажды «перепощенные» знаменитые фейсбучные таксы, любимцы своих великолепных хозяев: легендарная Чуня и воин добра Багет.

Буба, ласковый, как сирота, — горячий, с твердым детским лобиком. Походит, разумеется, на хозяина, как и все собаки: вот Виталий, например, горячий и твердолобый собеседник. Говорит, не благодушествуя и не сахарясь: «А вы хоть знаете, какова настоящая фамилия Собянина?» Ну должно же было в нашем герое открыться что-то личное. Вот: он не любит евреев.

«Собянин-то с какого боку?» — спрашиваю я. «А ты не знала? Он корейский еврей. И фамилия у него Канальгерух. Да вы все нелюбопытные, наберите в Яндексе в поисковой строке запрос “настоящая фамилия” — и все узнаете. Неужели трудно в поиск залезть, неужели легче так и жить в незнании?» Залезла. Узнала, что Пугачева — тоже космополит. Так получилось, что Виталий увлечен теорией космополитического заговора, и его пусковая вау-фраза — «настоящая фамилия». Но это не так уж важно, каким именно конспирологическим сценарием Виталий в конце концов бы увлекся, а то, что увлекся, к гадалке не ходи: это как раз типично.

У нелюбви «нормального русского мужика в базовой комплектации» к Америке есть половая подкладка.

Просмотрите в любой сетевой библиотеке список «наиболее часто заказываемых книг», и вы увидите собрание таинственных и воинственных изданий. Там обязательно будет книжка «Война. Мифы СССР. 1939—1945», и «История тайной дипломатии», и книги шпиона-правдолюба Суворова, и чудесная книжка «Современная иудаизация мира, или Еврейский вопрос в XX столетии», и про масонов литература найдется.

А Виталий — он как раз из породы социальных изобретателей, из тех замечательных русских мужичков, которые делают на огородах самолеты из тяпок, а картину мира, усложняя, упрощают.

Так и у нашего героя. Много вокруг тайных врагов, плетущих сложные многоступенчатые козни, но мир все же довольно прост. Двуполярен.

Америка в этом порядке — антагонист. Вот эта нелюбовь «нормального русского мужика в базовой комплектации» к Америке меня всегда интересовала. То есть ради бога, не нравится — не люби, но мне всегда казалось, что в этой нелюбви есть половая подкладка. Слишком нелюбовь горяча.

Виталий с пренебрежением говорит о «либералах, которые вечно одним глазом в Америку смотрят»: «Захотели хорошей жизни за чужой счет! Ведь скажи — ты же хочешь уехать на чужое? Вы же все хотите свалить!» Но почти теми же словами (видимо, не замечая) он говорит о жене. Жена плоха (женщины вообще плохи) тем, что им есть на кого «свалить вину» за житейские неудачи: «Хотят хорошей жизни за чужой счет, за счет мужа. Не сама она неудачница, нет — это я неудачник. Пилила меня целыми днями». Получается, женщина как бы предатель, пятая колонна, в семейном государстве: ругает мужчину-кормильца и хочет свалить (вину). А либерал вообще хочет свалить в любом смысле этого слова и по любому поводу.

Было похоже, что Виталий воспринимает Америку как некое раздражающее сообщество мужчин-конкурентов, как более удачливую стаю. Он как бы понимает, что женщина может быть в чужую стаю принята почти на равных, и образованец может (потому что способен предложить конкурентам некое умение или знание, не относящееся впрямую к его статусу или полу, может предложить всякие «навороты»), а вот он, Виталий, — мужик, основа, в этом его главная функция и предназначение. Он конкурирующей стае совсем не нужен.

А в родном краю его основательность никак не использовалась. В моде ведь были навороты. И вот пришло все вместе, разом. И маленькая победа, и новый мировой порядок, и возвращение правоты большинства. Еще показали Америке русского ежа, умыли соседа. Все в один день. И имя этому счастью — Крым.

Понравился материал? Помоги сайту!