«Когда даже я потерял на него влияние — я понял, что всё»

Внезапная смерть лидера «Короля и Шута» Михаила Горшенева постепенно превращает урожденного панка, мятущуюся душу и противоречивую личность в рок-героя, отлитого в бронзе. Андрей Князев, познакомившийся с Горшком в художественном училище и основавший с ним в 1992-м группу «Король и Шут», объясняет, почему они разошлись с другом после 25 лет работы и чего тот искал в жизни, но не находил.

— Не прошло еще и сорока дней с момента смерти Михаила Горшенева, как появились известия о «возвращенческих» концертах «Короля и Шута» памяти Горшка. Вчера стало известно, что группа сменит название на «Северный флот» и начнет гастролировать с песнями «КиШа». Ты как к этому относишься? Будешь принимать в этом участие?

— Буду говорить осторожно, потому что я после операции на голосовых связках. Насчет меня — я не оставляю группу «КняZz» и не возвращаюсь в «Король и Шут». Потому что «Короля и Шута» больше нет. Таково мое понимание этой ситуации. После того как Миха ушел, я не буду вести группу. Без своего друга — никогда. Ему можно было без меня, потому что я был рядом. И это была моя инициатива уйти. После его ухода в мир иной — книга закрылась, и лес пропал куда-то. Теперь он будет слышать, как поют старинные друзья, а мы будем добрым словом вспоминать о нем. Музыкантам, моим бывшим коллегам, не было смысла продолжать под старым брендом. Некоторые слушатели этого не понимают, но в мире все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Это решение оценит история.

— Но ведь ходят на «Арию» без Валерия Кипелова…

— Группа «Ария» изначально была проектом Дубинина и Холстинина. Это нормальная ситуация, когда группа, образованная музыкантами, зовет нового вокалиста. Сейчас говорят о трибьютах... То есть если песни «Короля и Шута» будут петь разные вокалисты вместе с музыкантами группы. Этот вариант мы сейчас обсуждаем.

— Многие могут заподозрить, что в «возвращенческих» концертах есть материальная подоплека. Как я помню, в конце 1990-х «Король и Шут» был уже довольно популярной группой, но никогда не создавалось ощущения, что это как-то отражается на финансовом благополучии музыкантов. Расскажи немного об истории вашего материального роста.

— Тогда это была больше тусовка. В районе 1992 года группа впервые начала выступать в клубе TaMtAm, который основал Сева Гаккель. Клуб был пристанищем для очень большого количества музыкальных коллективов, в том числе «Сплина», например. Там же появился «Король и Шут». Мы появились не просто как группа, а скорее как тусовка. Это была новая, свежая волна панковского нашествия со сказочными текстами. Народ как расслушал, о чем мы поем, так сразу стал валить на наши концерты, и Сева был вынужден признать, что с этими балбесами тоже нужно считаться.

Концерт в TaMtAm'е:

Во время моей армейской службы появился первый директор — Дмитрий Журавлев («Шумный»). Мы расширили формат выступлений до клубов «Гора», «Полигон» в Питере. Оттуда у нас пошло по рукам знаменитое видео «Праздник скоморох» «Короля и Шута».

— Это как раз тогда вы выступали со смешным кавером на песню битлов «Yellow Submarine»?

— Да, был у нас такой в репертуаре, хоть мы его никуда и не записывали.

— Но с Журавлевым, который сам выглядел как вполне себе панк, вы долго не проработали, одной из основных причин вашего расставания стало то, что он слишком много пил…

— Все тогда хорошо квасили. Основная причина была в том, что мы уже созрели для распространения материала группы на Москву и другие города. Нам нужно было выходить за пределы Питера.

— В Москве вас тогда знали, вы выступали в клубе «Не бей копытом» наряду со «Сплином» и «Чижом».

— У нас не было никаких заработков. Мы выступали за дорогу и за ящик пива. Даже проживание не оплачивалось. Вписывались кто где может. Мы работали чисто на то, чтобы нас увидели. Не было же толком интернета. Задача была возможными и невозможными способами «вписываться» на фестивали и показывать себя. Уровень только Петербурга нас не устраивал. Журавлев помог нам сделать начальные шаги. Мы выпустили первый альбом, сделали программу «Белая полоса», где были малобюджетные клипы на наши песни. О нас стали узнавать те, кто хотел что-то интересное узнать, а Журавлев грамотно высвечивал группу в неформальных слоях.

— Какое-то время вы были модной частью субкультуры…

— Но нужно было идти дальше. С самого начала мы всегда верили, что «Король и Шут» будет нашей основной работой. Мы верили, что сможем жить, только занимаясь музыкой. Первые доходы у группы начались, когда мы познакомились с нашим вторым директором — Александром Гордеевым.

— Это он вас свел с акулой шоу-бизнеса Иосифом Пригожиным?

— Да. Основная заслуга совместной работы с Гордеевым — он стал активно вести переговоры. У него было больше связей. Группа стала ездить по стране. С Гордеевым мы подписали контракт с Иосифом Пригожиным и его рекорд-лейблом на выход пластинок.

«Король и Шут» была не самая хреновая кормушка.

— В разговоре со мной Пригожин хорошо отзывался о вас, вы ему очень нравились. Рассказывает, что два-три месяца пробивался на «Наше радио» — Михаил Козырев не хотел ставить группу в эфир.

— Мы с Пригожиным почти не общались, с ним общался Гордеев. Нас всегда не очень принимали сначала — с коммерческой точки зрения. Мы были неотесанными бунтарями. У системы были свои правила. Все знали, кто мэтры, а кто фигня. Нам все время приходилось доказывать, что мы не фигня. Это пришлось доказывать всем до тех пор, пока мы не начали собирать Дворцы спорта. Но даже после этого говорили: фигня, однодневка. Большую часть истории группа «Король и Шут» была не самая хреновая кормушка. Мы собирали Дворцы спорта, а с моим другом Мишей при этом в одном номере жили. Нам сметы показывали — затратные части и другую ахинею... А мы не сильно врубались, мы же не с коммерческой стороны пришли.

Стоит поблагодарить наших родителей, что верили в нашу историю. Не давали пинка под зад. Только Миша ушел от родителей, у него были разногласия с отцом-военным. А я, например, лишь в 30 лет ушел от родителей. То есть в 2003 году. У меня была своя «творческая комната», и я не хотел из нее никуда переезжать.

Да и серьезных заработков, которые позволяли бы купить квартиру, на горизонте не стояло. Ни я, ни Горшок копить деньги не умели, мы умели их тратить. Тратили на все подряд. Я, например, сразу купил компьютер, стал играть в игрушки. Этого не было в моем детстве. Ну и бухали. Много тратили денег на хороший алкоголь. Мы думали, что если мы хотим бухать и долго жить, то надо просто пить хороший алкоголь. Потом поняли, что были не правы. Все дело в количестве. Но все это в командировках. В поезде надо пить, в самолете надо пить, в гостинице надо пить. Большинство рок-н-ролльщиков — молодых групп — начинают именно так. С позиции своего опыта могу сказать, что в современном мире продюсер — это не так плохо. Кто-то должен иногда стопорить нашего брата-музыканта.

— А у вас такого продюсера не было?

— Нам не нужен был никакой продюсер, не собирались ни под кого «подкладываться», это была принципиальная позиция. Горшок очень многих людей послал на три буквы, которые что-то предлагали. В те времена никто представить себе не мог, что эти молодые лоботрясы способны сами на собственном ресурсе достичь какой-то популярности.

— А кто же вам говорил «стоп»?

— Мы тянули друг друга. Как иначе? В те времена, в 90-е годы, начался полный беспредел, молодежь не видела светлого будущего. Самоуничтожение воспринималось нормально. Сиюминутный кайф отрезал тебя от вчера и завтра, и ты ни о чем не парился. Казалось, что нет ничего лучше, чем надраться и пуститься в приключения. У нас был «КиШ», и это нас грело в любых передрягах. Мы не боялись за себя — нас охранял наш идол.

— Как вы делили деньги за концерты с Михаилом?

— Половина гонорара уходила нам пополам с Михой, другая половина — музыкантам группы.

Мы думали, что если мы хотим бухать и долго жить, то надо просто пить хороший алкоголь.

— Но новый директор Вячеслав Батогов, он же директор «Алисы», — это же совершенно другой уровень. Это при нем вы вышли на гонорары по $10 000 за концерт. Несложно подсчитать, что при возможности уже не делить поровну половину гонорара и при гастрольном графике в среднем по пять-шесть концертов в месяц Горшенев должен был зарабатывать минимум $300 000 в год. Куда он девал все эти деньги?

— Ну да, квартиру можно было бы купить, если копить. Миха потом начал, не сам, они семейно к этому пришли. Он даже права так и не получил — или на такси ездил, или жена возила. У нас одинаковое качество: мы могли большой компанией прийти в заведение и всех напоить до черта. Мы могли дать в долг и сказать — можешь не отдавать. Вот один пример про Миху… Однажды мы приехали на гастроли в Израиль, а Горшок все время скучал по настоящим панкам. Те ребята, с которыми он общался в «тамтамовские» времена, — у него все время была по ним ностальгия. Такие настоящие, с постоянными, а не на один концерт, ирокезами, ведущие натуральный панковский образ жизни. В России он таких почти не видел. На концертах они ему тоже не попадались. Он этого не видел и скучал. Его после одного из последних интервью в Германии обвиняли в том, что он наехал на своих поклонников… Ему действительно не хватало панков. В Израиле вокруг группы оказались именно такие. Они жили где попало, тусовались друг у друга, жили в панковской среде. В Израиле, который платит пособие по безработице, они могут позволить себе так жить. Он очень проникся и пошел с ними тусоваться. Все, что мы заработали в Израиле на концерте, он спустил в один вечер. Девчонок он всех накормил. Они еще друг другу звонили, вызывали специально друзей, раз пошла такая пьянка. Собрались туда все панки Тель-Авива. К Горшку все так прониклись, что стырили у него из плаща обратный билет — мы пропажу только в аэропорту обнаружили. Не помню, как улетели.

— Может, они просто хотели его перепродать?

— Да кто их знает…

— А ты тогда в этом празднике жизни не участвовал?

— У нас с Михой в этих краях интересы зачастую расходились, мы ехали в Израиль, чтобы «словить пляжного ландшафта», а Миху интересовало именно с панками потусовать. Мне не совсем нравилось тусоваться с панками. Я знал, чем это закачивалось, тем более если Миха «банкует». Еще один момент — это была другая страна, и легко можно было загреметь в полицию. Чего только стоит история, где он устроил драку с каким-то отмороженным воякой из России. Могло все закончиться гораздо хуже, поскольку там даже полиция не могла гарантировать полную безопасность.

— То есть если ты повзрослел, то Горшок так и оставался прежним?

— Он прилагал все усилия для того, чтобы оставаться на уровне 25-летнего возраста. Это было его твердое убеждение — что взрослеть нельзя. Люди по-разному могут воспринимать это качество. Кто-то уважает. По моему мнению, это было отчасти эдакой закомплексованностью. Ему казалось, что люди становятся расчетливыми, лицемерными, и он считал, что надо не взрослеть всеми возможными и невозможными способами. Иногда мне казалось, что он слишком наигрывает, но, признаться, и мне плевать на соответствие возрастному показателю. Миха считал, что если ты не ведешь асоциальный образ жизни — то это уже не настоящий рок-н-ролл. Но если говорить по правде, то все мы, рокеры, душой не стареем. Клянусь, все дети!

— А как они в этом находили понимание с женой?

— Жена, во-первых, помоложе. Во-вторых, все понимают, о чем Горшок говорит, и его жена понимала, за кого выходила замуж. С другой стороны, Горшок тратил все, что у него было в кармане. Остальное жена у него забирала, чтобы улучшать их быт и лечить, если надо.

Да и у «Короля и Шута» не было стабильности и постоянства. Мы могли хорошо проехаться, а могли и «на мели» сидеть. Январь — пусто. Лето — только фестивали. На корпоративах группа не играла принципиально. И у нас всю дорогу было панковское отношение к деньгам.

Миха считал, что если ты не ведешь асоциальный образ жизни — то это уже не настоящий рок-н-ролл.

— Но Михаил остепенился, завел жену, купил квартиру.

— Его окружение привязывало к тому, чтобы он чуть-чуть остепенился, чтобы ценности поменял, чтобы уходил от этого «панковства», больше думал о чем-то насущном. Общественность в лице жены, друзей, группы пыталась Миху как-то сконцентрировать на работе, гастролях, другом образе жизни. Чтобы не было порывов в ненужном направлении. Были попытки его приобщить к нормальной жизни, и у него это эпизодически получалось. Но потом он «наедался» всем, он искал особую атмосферу, и он не находил людей, с которыми так хотел общаться… В итоге он панковал один. По количеству вредных привычек из друзей и участников группы не было людей, которые могли бы проходить вместе с ним все круги ада. Поэтому он туда ходил один. А если находил «знакомых» в этой сфере — все набрасывались на этих «знакомых» и говорили им, чтобы они срочно исчезли. Но бывало, что исчезал и сам Миха. Он уходил, мог исчезнуть на несколько дней. Он мечтал оказаться в Англии, думал, что в Англии все это есть. Вообще оставался он не только в 25-летнем возрасте, а еще и в 70—80-х годах. Современность он не любил, потому что желал атмосферы 80-х, рок-н-ролльного кайфа братства, которого в жизни не получал. Всех начинали интересовать работа, деньги. А ему хотелось тусоваться.

Мир стал очень коммерческим. Люди друг о друге судят по размеру заработка.

— А ты как от этого уберегся?

— Я очень много занимаюсь своей творческой работой. Большую часть времени нахожусь во внутреннем мирке и занимаюсь своей работой, поэтому вытащить на тусовку меня очень сложно. Я мог тусоваться только тогда, когда наши волны совпадали. Когда мы после концерта нормально выпивали и пускались в приключения. У нас были совместные приключения. Но я могу находиться сутками дома, заниматься звуками, аккордами. У Михи были такие дни, когда он играл в компьютерные игры. Так сложилось, что мы с ним никогда близко не жили, жили в разных концах города.

— А потом и вовсе разошлись, ты возглавил свой проект. В том числе и образ жизни повлиял на это?

— В момент, когда я уходил из «КиШа», он ни в какую другую сторону смотреть не мог. У нас была договоренность: «Миха, у меня есть определенные идеи. Я хочу замутить альбом в стиле “Акустического”». Он говорит: «Подожди, чуть попозже. Надо панк-рока вдарить». Он новую тему задвигал, и все… Когда мы сделали акустический unplugged, я думал — будет интересная тема. Мы все над ним работали, но когда пришло время его катать по стране, Михе быстро все это наскучило. Сам предложил сесть на стульчики и сам с них первый начал вскакивать.

И когда ему предложили взаимодействовать с театром, он придумал зонг-оперу ужасов TODD. Это изначально было зациклено на одном человеке. Я увидел в этом диссонанс. Нас же двое. Мне не только это не понравилось — я с театром не хотел ничего делать в принципе, ибо туда надо погружаться полностью, а у меня еще не реализованных идей громадье. Я сказал, что театральная идея могла бы быть интересной, если бы не касалась переделки британской истории, а если бы это были миниатюры на тему наших композиций. Но он стоял на своем. После этого мы перешли к «плану Б» — обсуждали перспективу моего ухода. Я сказал, что заберу с собой песни, мною написанные, это будет мой стартовый репертуар. Миха сказал: «Каково тебе будет после стадионного уровня переходить на меньшую аудиторию?» Я ответил, что буду рад всем, кто будет ходить на эти концерты, — я не за количеством буду гоняться, а за качеством, к тому же, может, поначалу и будет немного поклонников, а потом их прибавится. Но перспективу с театром я категорически не рассматривал. Когда Миха пошел в свой театр, началась еще одна проблема — с раздвоением личности. Он постоянно в этой роли оставался. Вошел в свою роль. Он оказался в образе этого Тодда, и все: он пошел по этой дороге, а я создал логотип, знамя, и продолжил свою творческую деятельность. На этапе совместной 25-летней работы мы разошлись.

Все, что у Михи стало происходить после моего ухода, вызвано его перевоплощением в Тодда.

Все, что у Михи стало происходить после моего ухода, вызвано его перевоплощением. То, что он очень много выпил горячительных напитков в своей жизни, могло ситуацию усугубить. У некоторых актеров крыша едет, и они не понимают, кто они на самом деле. Алкоголь — штука опасная, ты перестаешь понимать, кто ты есть. Горшковские интервью об этом говорят.

Произошло все из-за того, что Мишка постоянно перед собой ставил все новые цели, при этом функционируя на старых рубежах. Была группа «Король и Шут», которая говорила: «Мишка, нужен новый альбом». С другой стороны, был его личный интерес — погружение в театр. Ему очень хотелось перевоплощаться. С Запашными он собирался что-то делать... И на нем был большой объем общей работы. Миха был полностью в это погружен плюс не отказывался от алкоголя. В итоге так получилось, что в 39 лет сердце берет и не выдерживает. Организм был прилично изношен, он себя никогда не берег, а при таком образе жизни — это как раз 40 лет. Я всегда понимал, что хорошо, что до такого возраста хотя бы дожил. Организм — штука такая: «пап» — и все.

Когда я покинул «Король и Шут» — перестал употреблять алкоголь. Употреблял в гораздо меньших количествах весь следующий год, потом полностью прекратил употребление и сейчас очень осторожно с ним взаимодействую. У меня проект превратился в большую идею, которой алкоголь мешает. В 35 я начал пересматривать образ жизни. А Миха в этом вопросе сильно колебался.

— А если говорить о наркотиках?

— У меня сразу было отторжение от всей этой темы. Я все понимал, я видел людей, которые это употребляли, понимал, к чему все идет. Просто Миха всегда был «с идеей». Если бы у него не было понимания, чего он хочет в жизни, путь его закончился бы давно. Люди, которые подсаживаются на это… У них есть цель, воля, но со временем эта воля превращается в ничто. Человек становится бессильным.

— Когда ты его видел в последнее время, он был нетрезвый или «под кайфом»?

— Я его видел в различных состояниях, и анализировать, «под чем» он в тот или иной момент находился, сложно. Он еще и актер. На последнем этапе перед тем, как я ушел, Миха стал забывать себя «первого». Он стал чаще передо мной показываться в новом состоянии. Ему нужно было куражиться. Он не мог. Иногда его переклинивало, и он готов был куражиться «от и до». В моем понимании ты выкладываешься на сцене, а все остальное время — отдыхаешь. У Михи почему-то было не так. Он на сцене выкладывался и после концерта продолжал разыгрывать роли, готовясь к театру. Доводил себя до полного гоблина, и если кого-то это забавляло, то только не меня. В последние годы нашей работы с ним началось что-то необратимое. Когда даже я потерял на него влияние — я понял, что все.

— То есть ты был готов к его смерти?

— Я был «готов» еще 10 лет назад.

Понравился материал? Помоги сайту!