Лу Роудс из Lamb: «Хорошую песню не напишешь без боли»

17 апреля в московском клубе YotaSpace и 18 апреля в питерском ГлавClub выступит манчестерский дуэт Lamb, который одним из первых догадался скрестить электронный бит с трепетным женским пением. Первопроходцы трип-хопа и даунтемпо привезут в Москву новый альбом «Backspace Unwind», звучащий свежее и современнее, чем пластинки многих молодых. Перед московским концертом голос и автор песен Lamb Лу Роудс рассказала о Манчестере 1980-х, о том, как дуэт возник и распался, о цинизме музыкального бизнеса и о новой сольной пластинке «theyesandye».

— В биографических справках о вас пишут, что вы — дочь «профессиональной фолк-певицы». Что это значит?

— Я не знаю, насколько здесь уместно слово «профессиональный». Мама работала только фолк-певицей и моей мамой. Не знаю, как это устроено в России, а в Британии фолк-музыкой занимаются люди, которые обычно днем где-то работают, а вечером собираются в клубах и поют песни. Это очень демократичное сообщество — очень открытое. Я выросла на концертах в фолк-клубах. Там есть такое понятие, как flow spot — открытый микрофон, когда кто угодно может выйти на сцену и исполнить песню. С 12 лет я пела со сцены песни Джони Митчелл. В очень дружественной и поддерживающей среде — ну кто же обидит ребенка? Это так здорово для ребенка — это мне очень многое дало.

— Вы тогда уже начали писать песни?

— Намного позже — уже во времена Lamb. Чтобы писать песни, требуется жизненный опыт. Бывают, конечно, исключения — насколько я знаю, Бьорк пишет с детства. Я тоже пыталась в юном возрасте, но песни получались плоскими и простецкими. А вот во время Lamb я была в самом подходящем возрасте для сочинительства — повидала жизнь и пострадала немного. Хорошую песню не напишешь без боли (смеется).

— Расскажите про Манчестер, где вы родились и провели детство и юность. Какой он?

— Манчестер — очень будоражащий город. Жизнь в нем требует приложения усилий, в ней немало темных углов. Но тем она и интересна, именно это и дает мощный творческий импульс городу и живущим в нем людям. Манчестерцы… как бы поточнее сказать... они не очень церемонны, они говорят обо всем прямо и начистоту. И, кроме того, у них задиристый и бунтарский характер. Лондон забирает на себя все внимание, а Манчестер соревнуется с Бирмингемом за статус второго крупнейшего города в Британии. Поэтому манчестерцы изо всех сил стремятся прославить свой город как творческую столицу. Здесь живет много художников, музыкантов и просто артистических натур. Необычная музыка из Манчестера — это тоже проявление бунтарского характера (смеется).

Манчестер — очень дождливый город. Что еще делать, как не играть или не слушать музыку после работы?

— Ваша юность пришлась на расцвет манчестерской музыки: Joy Division, New Order, Factory Records, клуб Haçienda — вы все это видели своими глазами?

— Я ходила в Haçienda школьницей — это был огромный клуб. На группах Factory Records там собиралось человек по 50, и все — в дождевых плащах. Странное было зрелище (смеется). Вот когда в Манчестер в конце 1980-х пришла хаус-музыка, Haçienda стал лопаться от людей. В это же время началась мэдчестерская волна — Stone Roses, Happy Mondays и другие. Я видела музыкантов этих групп в пабах и барах, где они причиняли себе значительное количество вреда (смеется). Музыка была тогда повсюду. Она была естественной средой обитания. Манчестер — очень дождливый город. Что еще делать, как не играть или не слушать музыку после работы? Ведь это очень демократичное и доступное развлечение.

— А какая у вас была любимая манчестерская группа в те дни?

— Оу, боже… Наверное, The Smiths. Правда, я во времена их расцвета уже не жила в Манчестере — я училась в университете в Кенте. Но слушала их безостановочно и была очень горда тем, что они из Манчестера. Тогда Моррисси писал потрясающие песни. То, что он делает сейчас, мне не нравится. Он слишком ядовитый человек.

— Вы увлеклись электронной музыкой сразу после рейвов в Haçienda?

— Еще в Манчестере было огромное количество пиратских радиостанций — тогда они не были запрещены. Помню, в начале 1990-х я по одной из них круглые сутки слушала ранний драм-н-бейс — его еще тогда называли «джангл». Это была совершенно новая музыка для того времени. Тогда я захотела быть именно в электронной группе и писать песни под электронный бит. Так еще никто не делал — и мне казалось, что в этом есть интересный вызов.

Я выбрала самое удачное время для звонка, потому что его только что уволили за нестандартность и его бывший работодатель посоветовал ему найти певицу.

— Кем вы работали до группы Lamb?

— Я была фотографом — делала съемки для музыкантов и дизайнеров одежды. Это еще было до цифровых технологий, так что у меня в доме была студия с темной комнатой, как полагается. Я, помню, снимала одного музыканта из какой-то инди-группы, и он вел себя невероятно заносчиво по отношению ко мне. Кстати, это было распространенное отношение — музыканты задирали нос перед фотографами, думая, что они особенные. А этот вообще смешал меня с грязью. Вот тогда я подумала: какого черта, я тоже могу петь в группе — и решила сделать свой проект.

— Как вы познакомились с Энди?

— Один мой друг, узнав, что я ищу электронного музыканта, посоветовал позвонить ему, но при этом предупредил, что с ним не всякий может сработаться, потому что он непредсказуем. Я подумала, что мне как раз нужен непредсказуемый музыкант, который не будет работать по шаблону. И позвонила ему в студию, где он работал. Я выбрала самое удачное время для звонка, потому что его только что уволили за нестандартность и его бывший работодатель посоветовал ему найти певицу и сделать собственный проект. Ну вот — судьба была на проводе. А остальное, как говорится, история.

— Ваш случай — не совсем типичный. Группы собирают обычно в юном возрасте, начиная с 15 лет. А вы уже были к моменту появления Lamb…

— …стары, хотите сказать (смеется).

— Зрелы. Это вам как-то помогло?

— Зрелость помогает смотреть на вещи философски. Музыкальный бизнес довольно циничен, хоть я и пытаюсь не заражаться этим цинизмом. Музыкальный бизнес помешан на всем новом, модном и юном. Вот, скажем, если новый альбом Lamb «Backspace Unwind» поставить беспристрастному слушателю, не предупредив, кто мы и сколько лет мы делаем музыку, то, мне кажется, ему понравится и он скажет, что наша музыка совершенно не противоречит современному состоянию электроники. Однако люди выносят суждения о новой музыке Lamb, даже не послушав последнего альбома, — и это фрустрирует.

— Почему вы — не знаю, как сказать правильно — распались, расстались, взяли паузу…

— …в 2004-м? Большей частью из-за того, что наши жизни с Энди перестали совпадать. Я имею в виду, что Энди и я — очень разные люди. Он экстраверт, весьма уверенный в себе. Я интроверт, человек скромный, даже застенчивый. В то время мне приходилось возить с собой на гастроли двух маленьких детей. Мы много выступали и перемещались в одном автобусе, а музыканты в группе много веселились, употребляя разные вещества. Мне надо было давать концерты, следить за собой и следить за двумя маленькими детьми, которые были среди окурков, пивных банок и черт знает чего еще. Дети и я не высыпались — это было невероятно тяжело и привело к цепи конфликтов. Да и музыкально мы были в конфликте — после четырех пластинок Lamb я устала от электронной музыки и ограничений, которые она накладывает на музыканта. Ты же привязан к секвенсору. А я хотела быть свободной и играть с живыми музыкантами, которые могут сыграть два куплета по-разному. Словом, я решила, что мне надо уйти и сделать свой проект отдельно от Энди и от Lamb. И я считаю, что правильно сделала: когда мы решили возобновить Lamb в 2009-м, мы оба этого хотели.

Музыкальный бизнес помешан на всем новом, модном и юном.

— После Lamb вы выпустили три сольных альбома, а теперь, кажется, решили сконцентрироваться на детских книгах?

— Мои детские книги — это случайность. Я не планировала становиться детским писателем. Первая книга получилась так: я вдруг вспомнила об одной истории, которую написала для своих детей, когда они были еще маленькие, нашла черновики и доделала до книги.

Помимо Lamb я много чем занята. Я только что закончила новый сольный альбом «theyesandye», но выпускать его буду позже. Когда мы закончим гастролировать вместе с Lamb и промоутировать последний альбом. Надеюсь, в начале следующего года.

— Какой будет ваш новый сольный альбом — фолк или электроника?

— Он очень аналоговый, почти без цифрового вмешательства. Можно сказать, что это фолк — но с психоделическими оттенками. Его сопродюсер Саймон Берт (Symon Byrt) глубоко разбирается в аналоговом оборудовании, эхе и прочих древних эффектах. Мы и записывали его по старинке — в очаровательной студии, расположенной в деревенской местности, недалеко от того места, где я сейчас живу. На нем звучит сказочная арфа, на которой играет Том Мот (Tom Moth), выступающий с Florence & The Machine. А микшировал его Ной Джорджсон (Noah Georgeson), продюсер Девендры Банхарта из Калифорнии. Так что у альбома есть трансатлантическое обаяние.

Понравился материал? Помоги сайту!