Эмика: «Все делаю сама — какой же это поп?»

Англичанка Эма Джолли — это женщина, которая поет, играет на пианино, выступает на сцене, управляется в цифровой студии Logic, программирует и в состоянии подключить микшер, хотя иногда у нее это занимает три часа. Женщина-продюсер, записывающая электронную музыку, сейчас не такое уж редкое явление, но Эмика еще и ярко декларирует свою независимость как музыканта и критикует эксплуатацию женской сексуальности, которая существует в современной музиндустрии.

— В каком возрасте вы заинтересовались программным обеспечением и оборудованием — это вроде бы не характерно для девочек?

— В детстве я училась играть на пианино — меня окружала классическая музыка. Все было достаточно типично. Однако я очень любила пластинки Дэвида Боуи за их необычный звук, и на их примере папа объяснил мне, кто такой продюсер и в чем состоит его работа. С тех пор я захотела быть продюсером.

Emika — «Centuries»

— Именно продюсером, не певицей?

— Интерес к пению появился гораздо позднее. Я захотела делать электронную музыку — придумывать биты, записывать треки. В 14 лет мой знакомый, у которого была собственная студия рядом с родительским домом, показал мне ноутбук с программой Logic — это была одна из первых версий этой программы, очень древняя. Загружаешь четыре сэмпла, и у тебя виснет компьютер. Я купила у него ноутбук с Logic, папа подарил мне четырехдорожечный кассетный магнитофон — и я начала записывать свои первые треки. Потом, когда я задумалась о том, как бы сделать свою музыку более личностной, передающей мою натуру, я стала использовать свой голос. Но я тогда не пела — использовала его как инструмент. Заниматься пением я стала позже.

Меня интересовала только запись — я никогда не интересовалась синтезом звука. Мне и в голову не могло прийти, что я буду возиться с программными средами, — поскольку самые плохие отметки в школе у меня были по математике, я еле сдала экзамены и до сих пор с трудом считаю цены в супермаркете. Всему этому — волновому синтезу, программированию, работе в среде Max/MSP, психологии восприятия звука и всему такому — меня стали учить на университетском курсе музыкальной технологии, который я выбрала. Учиться там мне было очень-очень тяжело. Поскольку я не знала ровным счетом ничего — только как играть на пианино, записывать музыку, чуть-чуть разбиралась в Logic, а со мной учились парни, которые и без того были специалистами в компьютерах и программах. По-моему, я была единственной на курсе, кто умел играть на инструменте, но преподаватели меня за это не уважали. Я платила им 4 тысячи фунтов в год собственных денег, и мне еще приходилось заставлять себя учить. Потому что они считали, что мне здесь не место, мол, я певичка и ошиблась курсом.

На самом деле я до сих пор не блестяще разбираюсь в звуковых технологиях — я знаю достаточно для того, чтобы записать ту музыку, которую хочу. Но иногда у меня занимает три часа подключение микшера, пока я разберусь, что же там не работает и почему он не издает ни звука. Порой хочется эту железку в окно выбросить (смеется). Я очень люблю музыку и очень люблю свою независимость, поэтому не могу ждать, что кто-то придет и все для меня сделает.

«Счастье! Счастье! Моя музыка несет вам счастье!»

— Как вы начали свою музыкальную карьеру? Насколько я знаю, вы работали интерном на лейбле Ninja Tune, где теперь издаетесь.

— Когда я училась на курсе музыкальной технологии, я устроилась туда работать на лето. Так требовали правила университета, да и мне самой очень хотелось туда попасть. Ninja Tune был одним из моих любимых лейблов. Я постоянно покупала их музыку. Ninja Tune — независимый лейбл, которому всегда нужны рабочие руки, так что устроиться туда было просто. Я работала там всего месяц: в мои задачи входило обновлять информацию на сайте, расставлять ссылки на сайты, торгующие билетами, присматривать за MySpace-страницами артистов (он тогда был на топе), пересылать запросы на ремиксы и организацию туров. Кроме того, я много времени проводила в производственном цехе Ninja Tune, где печатались промо-CD и пластинки для радио и прессы. Я даже в магазине Ninja Tune поработала — упаковывала альбомы с майками и рассылала их посылками. А потом обнаружилось, что Coldсut ищут себе персонального ассистента... Вы знаете Coldсut?

— Разумеется, два парня, которые основали Ninja Tune.

— Да, им нужен был ассистент, который бы помогал с ежедневной организационной рутиной и, кроме того, разбирался в музыкальном софте и оборудовании, чтобы работать с ними и в студии, поскольку они готовили новое концертное шоу. Я решилась пойти на интервью с Мэттом Блэком — он очень непростой человек. У меня слегка поджилки тряслись, потому что — понимаете — это Мэтт Блэк, он не церемонится с людьми, ему нужно, чтобы работа была выполнена, и он прямо об этом говорит. Со мной он тоже общался — э-э-э — откровенно… Но я его не боялась — я очень хотела работать, делать крутые вещи, быть причастной к крутым вещам, а все остальное меня мало волновало.

Я с юного возраста поняла, что хочу быть музыкальным продюсером, придумала себе план достижения этой цели и строго ему следовала. И я продолжаю учиться новому каждый день.

— Ваш последний альбом «Dva» мне показался движением в сторону поп-музыки. Предыдущий был более андеграундным. Это осознанное стремление или так получилось?

— Я делаю такую музыку, которую мне хочется делать. С первым альбомом я много путешествовала по разным странам, почти два года, выступала в самых неожиданных для себя городах — например, в Минске, где меня поразило, что две тысячи человек знают мое имя. Во время этих разъездов мне довелось поговорить со многими интересными людьми — промоутерами, журналистами и поклонниками. Люди в разных частях света воспринимают музыку по-разному: в Минске та же музыка — например, моя — воспринимается не так, как в Лондоне. У меня нет продюсера, люди с рекорд-лейбла не говорят мне, что нужно делать, и я не стараюсь анализировать свою музыку. Я хочу быть искренней — передать то, что звучит в моем сердце. Я просыпаюсь, сажусь за пианино — набрасываю песню, потом работаю над ней, пока она мне не кажется готовой.

Многие из моего окружения, мои друзья в Берлине, говорят мне, что «Dva» — это больше поп-музыка, чем андеграунд, чем дабстеп. Я этого не понимаю. Во-первых, дабстеп и бас-музыка — уже давно не андеграунд, за последние десять лет эта музыка сильно коммерциализировалась. Skrillex — гигантская поп-дабстеп-икона. Во-вторых, для меня поп-музыка — это Бритни Спирс, Леди Гага, Рианна или Бейонсе, то есть музыка, производящаяся индустрией. Эти женщины просто олицетворяют песни, которые придумывают, аранжируют, продюсируют, записывают и даже иногда поют другие люди, сотни профессионалов. Я делаю все сама, независимо ни от кого, — какой же это поп? Я не имею ничего общего с нынешними поп-женщинами.

Emika — «She Beats»

— Тем не менее обложку «Dva» легко представить рядом с обложкой диска Рианны: звук на пластинке и видеоклипы стали более отполированными, чем прежде, можно сказать — гламурными. В одном интервью вы рассказывали, что вам доводилось сталкиваться с тем, что название вашей новой пластинки воспринимают как «Diva», а не как «Dva»; мне кажется, это показательная история.

— На мой взгляд, эта история говорит о том, что музыка воспринимается по-разному в разных культурах, а ее авторам можно только с этим смириться. То, что людьми из Восточной Европы однозначно воспринимается как «два», для людей из Западной выглядит как «дива». «Уау, ты выбросила букву — как круто!» (Смеется.) Мне нравится, что половина моей аудитории думает одно, а половина — другое. Я ведь не такой артист, который стремится занять точную нишу. Донести свой маркетинговый месседж до аудитории: «Счастье! Счастье! Моя музыка несет вам счастье!» Или продавать им моду. Я хочу делать свою музыку — на более зрелом уровне, вот и все.

— Давайте как раз поговорим о месседже. В своих интервью вы говорите о том, что вам не нравится мужское доминирование в современной музиндустрии — что мужчины эксплуатируют женскую сексуальность и продают музыку через секс. При этом на «Dva» вы выпустили свою кавер-версию песни Криса Айзека «Wicked Game», которая, на мой вкус, — один из прекраснейших образцов супермачизма и сексплуатации в поп-музыке. Что вы этим хотели сказать?

— Это долгая история. Для меня «Wicked Game» — песня, которая включается в моей голове, когда грустно так, что тошно. У меня есть три такие: одна — песня Portishead, вторая — Трики и вот как раз Крис Айзек. Когда я записала кавер-версию, у меня был мрачный период в жизни. Уже были готовы новые песни для второго альбома, новый саунд, который я опробовала на концертах, и мои поклонники его ждали. Но мой рекорд-лейбл вдруг стал вести себя как мейджор — они пытались навязать мне свое видение нового альбома, пытались вмешаться в выбор треков. Я чувствовала, что они меня не понимают. Это меня страшно нервировало. Подчиняться им я не могла, уйти от них — тоже.

Представлять эту музыку на сцене будут бунтующие балерины.

Тогда мой исполнительный продюсер Хэнк Шокли — он для меня как творческий наставник и ангел-хранитель — дал мне совет: «У тебя есть саунд, у тебя есть талант, у тебя есть опыт и навыки, покажи это людям в связке — запиши кавер». Шокли — невероятный, он из Public Enemy, он продюсировал другие знаменитые рэп-коллективы, он продал миллионы пластинок, он досконально знает бизнес — к советам таких людей надо прислушиваться.

Я долго решалась, потому что я боюсь чужих песен — когда я училась музыке в университете, для меня самым тяжелым было учить чужие произведения, я боялась, что они навредят моему личному представлению о музыке, той музыке, которая звучит у меня в голове. Но я заставила себя — села за пианино и стала подбирать аккорды самой грустной песни в своей голове, «Wicked Game». Она состоит всего из трех аккордов, но каким-то образом в этих аккордах уместилась вся гамма чувств, испытываемых мной. Они какой-то волшебной мощи. Словом, когда я влюбилась в эти аккорды, я очень быстро сделала кавер — мечтательный и сюрреалистический. Когда я показала его Ninja Tune, он всем невероятно понравился — они поверили в меня и мой новый альбом. И это помогло выйти из тупиковой ситуации.

Emika — «Wicked Game»

— А как же вы познакомились с Хэнком Шокли — и как он стал вашим наставником? Он живет в Нью-Йорке, а вы в Берлине.

— Да, мы с ним общаемся исключительно по скайпу. Мне повезло играть на разогреве у Амона Тобина во время его американских концертов. Мы ездили с ним в автобусе по Штатам около трех недель. В Нью-Йорке его шоу пользовалось невероятным успехом — он давал представления три дня подряд. Амон Тобин возил с собой специальную саунд-систему, которую устанавливали даже на тех площадках, где был приличный звук. Парень, который ею владел и ее сопровождал, тусовался с нами в автобусе. Он бывший игрок в баскетбол, огромного роста, и потому ему было трудно разлечься в автобусе на креслах. Он все время спал сидя. Вот этот парень всякий раз восхищался тем, что я пою живьем, — после каждого шоу он подходил ко мне и говорил: «Ты пела вживую. Невероятно! Никто не поет живьем». Это было странно (смеется). Короче, он оказался другом Хэнка Шокли, и он привел его на нью-йоркское шоу специально, чтобы тот меня послушал и со мной познакомился. Забавно, ведь никто на этих концертах не стремился меня послушать — напротив, меня никто не замечал. На концерты приходили поклонники Амона Тобина. Когда я выступала, они уходили в бар или в туалет. Кстати, на этот же нью-йоркский концерт пришел мой папа — мы стояли за кулисами после концерта, окруженные тусовкой, которая стремилась поболтать с Амоном Тобином. А мы в стороне стоим как невидимки. Но тут за кулисы входит Хэнк Шокли со свитой и идет ко мне знакомиться. Немая сцена! Это было смешно.

— На своей странице в Фейсбуке вы объявили, что ищете танцоров, занимающихся современным танцем. Зачем они вам нужны?

— Сейчас я работаю над альбомом, который будет не похож на то, что я делала раньше. Там не будет вокала, вообще не будет слов, нарратива, названия у треков — их порядковые номера. Будет только музыка, звук — что-то вроде экспериментального техно-проекта. Я решила, что представлять эту музыку на сцене должны танцоры, занимающиеся современной хореографией, — бунтующие балерины, что-то вроде того. Может быть, они будут обнаженными, может быть — в странных костюмах, я еще не решила. В детстве я занималась танцами — это до сих пор мое хобби и часть моей личности. Сейчас я ищу танцоров — это непросто, потому что у меня пока нет денег, чтобы предложить их людям. Я ищу людей, которым нравится моя музыка, таких же, как я, готовых на риск.

Эмика выступает 25 сентября в клубе «Москва Hall» (Москва), 27 сентября в Bud Concert Hall (Екатеринбург), 28 сентября в клубе Milo (Нижний Новгород) и 30 сентября в клубе «Космонавт» (Санкт-Петербург).

Понравился материал? Помоги сайту!