Вадик Королев: «Нужно выходить из себя, так интереснее»

Осень 2020 года выдалась особенной для лидера московской инди-группы OQJAV Вадика Королева. Во-первых, вышел очень хороший альбом «Кромешна» и состоялась его концертная презентация в клубе «ГлавClub». А во-вторых, в широком прокате можно посмотреть фильм Семена Серзина «Человек из Подольска» (абсурдистская комедийная драма по одноименной пьесе Дмитрия Данилова), в котором Вадик Королев сыграл главную роль. Александр Нурабаев послушал альбом, посмотрел фильм — и по свежим впечатлениям встретился и поговорил с Вадиком обо всех этих событиях и не только.

— Я хорошо помню первый альбом OQJAV, он мне до сих пор очень нравится. Но почему-то с 2015 года я за судьбой группы уже не следил, даже сам не знаю почему. И вот на днях я прослушал остальные альбомы и обнаружил, что произошли существенные перемены. Во-первых, на 2/3 изменился состав группы. И, во-вторых, сильно изменилась музыка — она стала чуть мрачнее, появилась меланхоличная интонация, и в целом теперь вы звучите взрослее. И, как по мне, «Кромешна» в этом отношении наиболее показательная работа. Как ты сам оцениваешь альбом?

— Альбом мрачный, да. Что касается изменений, то они продолжают происходить. Самое скучное, что может быть в созидании, — это повторять самого себя. Даже кого-то другого интереснее повторять, чем самого себя, потому что ты уже все об этом рассказал. В этом смысле даже круче пойти на плагиат, чем на осознанный самоплагиат. Я не очень понимаю музыкальные коллективы, которые в какой-то момент начинают стричь коврижки на себе же самих.

— Да, так многие делают.

— Мне совершенно скучно, потому что для меня музыка — это всегда живой процесс. Это [наша музыка] называется условно инди-попом — как в 2014-м называлось, так и сейчас, хотя музыка очень изменилась. Я не говорю, что тот парень из 2013-го или 2014-го никак со мной не связан. Он связан, и мне интересно петь те старые песни. Я понимаю, что я повзрослел и пою их уже с другого угла, и это совершенно нормально. Что касается последнего альбома, то он получился мрачным, но, если сравнивать с предыдущим большим релизом группы, он будто получился более цельным. По моим ощущениям, есть отклонения, но в одну сторону.

Даже когда плохо, балуйся, иначе хана.

— В Bикипедии написано, что работа над пластинкой велась два года. Но я читал, что ты половину материала написал во время карантина на балконе с гитарой. Как все было на самом деле?

— Это ошибка Википедии, и она [произошла] благодаря материалу «Медузы». На самом деле мы просто два года назад выпустили «Листики-цветочки», а между этим были какие-то синглы и ЕР «Кегельбан» — там тоже пять песен. Работа не велась два года — в плане созидания мы быстрые, и не потому, что пытаемся все делать впопыхах. Что касается этой пластинки, то мы много переписывали. Я был недоволен голосом. Ты же ничего не можешь изменить — всю жизнь ты будешь слушать песню и думать о том, что где-то надо было переписать. С другой стороны, мне нравится шероховатость первого альбома — где-то ты в ноты не попал, но какая-то магия от этого происходит. Не только у нас, так у всех. Группа становится более опытной, начинает техничнее играть, и все это проходит. Мы перед этим работали над мюзиклом Тюменского драматического театра. Работа была интересная и сложная, причем работали все. Там были и музыка, и песни. Я работал по своей мелодической и текстовой части, парни — по своей. Это было интересно, и я понимал, что это мои рифмы и мое ощущение языка, но герои были далеки от моего Я, герои были женщинами, все восемь. Непосредственно перед первой волной пандемии был большой концерт 5 марта в Москве, и потом были как раз тюменские премьеры спектакля, куда мы как композиторы полетели, а потом мы хотели отдохнуть друг от друга месяц и приступить к альбому, но вернулись и всю первую волну пандемии не виделись совсем. В первый раз мы встретились с парнями в конце июня и начали делать наметки. Сейчас процесс записи устроен так, что ты в студию сразу, конечно, не идешь, а основы делаешь дома. Сама студийная работа началась в августе и завершилась в конце сентября. При этом были даты презентации 22 ноября в «ГлавClub» и 10 декабря в «Морзе» (Санкт-Петербург), и мы очень много встречались и работали практически каждый день август и сентябрь. То есть два месяца, а не два года, но это если без учета сочинительства песен с моей стороны — ну, первичного балконного материала.

— Альбом получился лиричным, хрупким, местами трагическим и возвышенным, как в песне «Нина». И поэтому использование ненормативной лексики немного сбивает с толку, и не потому, что в наше время этим можно шокировать (как раз таки наоборот), а потому, что меньше всего слушатель ожидает подобного. Это ты так решил похулиганить или же из песни слова не выкинешь?

— С одной стороны, я осознаю, что это выглядит как художественный прием. Я боюсь соврать, но в специальность от А до Я не верю, потому что я привык, что ко мне песня приходит. Она приходит довольно быстро, и это большая редкость, когда текст пишется с временными разрывами. Когда приходит день, приходит песня, и она пишется за 10–30 минут. Конечно, матом никого не удивишь, вообще удивление — это не главное, чего я жду как реакции на треки. В моей жизни ненормативная лексика используется. Я понимаю, когда я ее употребляю, эти слова в обиходе, я против них ничего не имею. Для меня это никак не противоречит красоте и возвышенности. Мы смотрим на самый красивый в мире закат и говорим «ох∗енно». Что касается «Нины», то это красивая песня, но она про падение красивой души. А про «Ладошку» (строчка «ладошкой по п∗∗де») — в музыкальных кругах так описывают рабочий барабан, который не очень плотный. Я употребил это в таком контексте. Потом я перечитал и понял, что оно во все стороны пляшет, ну и хорошо, что так. Слово цепляется само. В процессе я никогда не беру слово мозгом. Иногда с точки зрения логики я не могу объяснить фразу, но я вижу картинку. Во время концерта я часто путаю слова — для меня это не хронологический рассказ, а картинка. Я все время беру слово из третьего куплета и пою в первом, потому что для меня это рисунок в пространстве, а не времени.

Для меня ненормативная лексика никак не противоречит красоте и возвышенности.

— Еще одна строчка на меня произвела неизгладимое впечатление — «ты кинула зигу, садясь в такси, цитируя Николаева».

— Песня «Толстый котик» — это поп-песня. В этой песне не было нарратива, и речь о конкретной ситуации: именно она, именно садясь и именно в такси, это сделала, и дальше уже решайте, любить ее или не любить. При этом песня по-прежнему о несчастной любви, и в этом нет противоречия. Даже когда плохо, балуйся, иначе хана.

— Вернемся на три года назад, когда распался изначальный состав группы. Как ты это воспринял? Болезненно или к тому моменту уже была очевидна неизбежность этого?

— Распад был болезненным, но нужно понимать, что он происходил не в течение месяца, а в течение последних полутора-двух лет нашего сотворчества. Мы успели побыть вместе три года, но я понимал, что внутренние процессы сейчас уже не такие, какие были в самом начале, и мы сейчас уже не так готовы друг к другу подключаться. Все обросли мясом, но у ребят появилось больше занятости в собственных проектах, и я к этому не ревновал. Я знал по себе, что, если ты автор, для тебя нет ничего важнее того, как донести свою идею. Я понимал, что происходит. Мы изначально встретились как три поросенка, и я сразу понимал, что в какой-то момент это произойдет, но, когда тебе классно, ты об этом не думаешь и не пытаешься остановить. В какой-то момент я почувствовал, что мы ничего не успеваем. Мы можем существовать в каком-то вялом режиме, но он меня не устраивает. Я понял, что надо что-то менять, делать шаг. Это было, наверное, больно, потому что часть тебя отрывается, даже если ты сам это отрываешь. Я же тоже менялся.

— Новости о возобновлении проекта пришли буквально через месяц после последнего концерта с Даниилом (Шайхинуровым — группа «Мы». — Ред.) и Катей (Павловой — «Обе две». — Ред.). Я полагаю, что со сменившими их Ярославом Тимофеевым и Дмитрием Шугайкиным ты к тому времени уже был хорошо знаком?

— Со Славой я вообще знаком восемь лет. Я знал, что он академический музыкант и искусствовед, но мы с ним были друзьями, хотя и виделись раз в полгода-год. Слава столько знает, что с ним всегда интересно, я говорю не только про музыку, но и про мироощущение и взгляд на разные вещи. Когда я понял, что надо что-то менять, то я в первую очередь подумал о Славе и решил, что надо попробовать всю историю перевернуть. Мы встретились, для него это было странно, но азартно. А Дима Шугайкин для меня именно как художник начинает открываться именно сейчас. Изначально он нам подходил, скорее, в функциональном плане, я тогда еще не понимал, какой он музыкант и как ощущает музыку, но я знал, что он знает Ableton, программы, кнопки, звук и как-то умеет играть на бас-гитаре. Сейчас же картинка сильно поменялась, я вижу, какая удача эта наша встреча. Дима и Слава совершенно разные, но офигеть какие композиторы, всем бы таких соавторов.

— Как поклонники группы отнеслись к смене состава? Были ли те, кто отвернулся?

— Они и сейчас есть. Были те, кто не принял сразу и так ничего и не послушал. Это их право. А есть те, кто не принял, но потом вернулся. У меня такое ощущение, что с этим альбомом многие вернулись, но в целом я ощущал эту ревность. Я помню, как мы приехали с ребятами на первый концерт в Санкт-Петербург и было человек 50.

— А до этого сколько приходило?

— Человек 200–300 в Питере, в Москве больше. А потом все поверили, и появились новые [зрители]. Еще важный момент: понятно, что Даниил намного младше и публика у него младше. А у тех же OQJAV и «Обе две» публика была очень смежная. Я не говорю, что она совпадала на 100%, но она шла рядом, это была общая культура, и сейчас я понимаю, насколько мы разошлись в разные стороны. Я был на концерте Кати год назад, и я понимаю, что теперь это другая публика.

— Какие песни лучше принимают на концертах? Прежних OQJAV или нынешних?

— Есть [трек] «Джек» с первого альбома, и фразу «ты что-то забыл здесь» всегда кричат очень громко. А с другой стороны, те же «Листики» с предыдущего альбома можно не петь — можно поставить микрофон, и все будут это петь за тебя. Песня «Взрослые» с первого альбома — я думал, что с ней делать, потому что это ключевая песня. Я как-то ее с кем-то пел и потом понял, что так делать — как раз предательство. А сейчас я пою свои куплеты, потом разворачиваю микрофон, и весь зал поет Катин куплет. Это мощно, будто на стадионе.

— Я знаю, что самый первый концерт группа OQJAV дала на вечере, посвященном Александру Вертинскому. И не знаю, случайно это или нет, но в работах с нынешним составом (включая EP «Кегельбан») интонация Вертинского слышна все отчетливее. Я полагаю, это знаковый для тебя артист.

— Важный, но я не анализирую. Это, скорее, вопрос эпох. Мне кажется, что Утесова в «Кегельбане» больше, чем Вертинского. Но так получилось, что я помню, как выглядели эти кассеты и додисковое время — когда уже отошли пластинки и катушки. Еще нет дисков, и все переписывается на кассеты. Я помню, что папа радовался, что все можно переписать дома на кассеты: так он переписывал деду записи Утесова и Шульженко. Я думаю, что это не специально, — это штуки, которые тебя догоняют. Если ты спросишь меня про 10 любимых песен Вертинского, я не отвечу. Дети наиболее восприимчивы — ты ловишь интонации, потом их забываешь, а потом это всплывает через много лет. Или, например, ты слышишь клавиши Славы Тимофеева, и оно достается из памяти как бы само.

— Что ты еще любил в детстве?

— Из любимых русских рок-групп были «Агата Кристи» и «Наутилус Помпилиус». Из-за этого у меня неправильная вокальная позиция. Мне нравится, как они поют, но я знаю, что это неправильная вокальная позиция. The Beatles появились позже, потому что меня стала интересовать сама музыка. Эти ребята мне нравятся посылом. А вот Цой исторически прошел мимо меня почему-то.

— А сейчас как его воспринимаешь?

— Мне нравятся первые два альбома — песни полегче, пока он не стал героем. Я понимаю, насколько более поздние песни талантливы, но эмоционально не подключаюсь. А у ранних песен есть легкость, вкус.

— Что еще? Наверное, Radiohead?

— Кстати, и Radiohead обошли меня стороной. Я понимаю, что это круто и талантливо. Зато Дима, басист и сокомпозитор, прямо фанат — и до сих пор.

— Не могу обойти твой актерский дебют в фильме «Человек из Подольска».

— Это не совсем дебют, это второй мой фильм. Первый фильм, в котором я снялся, называется «Город уснул», и в нем почти нет текста. Я не знаю, что у него будет с прокатом, ведь это в первую очередь фестивальное кино, но надеюсь, что [прокат] будет. А вот «Человек из Подольска» — это зрительское кино. Я понимаю, что одна из его задач — развлекать. Он смешной и страшный. Плачем и смеемся.

Я не втыкаю иголки в куклу вуду, чтобы другим актерам роли не доставались; надеюсь, они в меня тоже не втыкают.

— Я так понимаю, что актерского опыта у тебя до этого момента не было.

— До этого ни опыта, ни образования не было. Образование так и не появилось (смеется).

— А тут у тебя главная роль в полном метре с серьезными партнерами. Я полагаю, решающую роль здесь сыграла ваша дружба с [режиссером] Семеном Серзиным?

— Мы дружили с Тасей Вилковой — это нынешняя жена Семена. В какой-то момент в ее жизни появился Семен, и потом он снял клип на песню «Цветочки». В нем Тася сыграла главную роль. Мы классно съездили в Грузию, и, если я не ошибаюсь, это была его первая видеоработа. Он успешный театральный режиссер, но тем не менее сразу стало понятно, что он очень уверен в себе и вместе с оператором понимал, какая картинка ему нужна, не терялся. Я понимаю, что у меня не было опыта, но работа была четкая, и мне до сих пор нравится клип. Мне давно не нравится песня, а клип все равно нравится, и нравится эта история. А потом мы какое-то время даже снимали вместе квартиру. Сеня выиграл грант, и появилась возможность снять этот фильм, с чем он в итоге отлично и талантливо справился. А мне он сказал: «Я хочу попробовать тебя на главного героя».

— Какова была твоя реакция?

— Я согласился, потому что попробовать можно. Я подумал, что это приключение и интересно. Но, если бы этого не произошло, у меня бы не было обиды. Я не воспринимаю себя актером, а вижу это как путешествие. Я не втыкаю иголки в куклу вуду, чтобы другим актерам роли не доставались; надеюсь, они в меня тоже не втыкают. У меня большое количество знакомых и друзей — талантливейших актеров. Когда я пришел на пробы, это был ужас — я им отвечал, они снимали меня на камеру, я чувствовал себя максимально не в своей тарелке. Потом Сеня пробовал кого-то еще, но в итоге остановился на мне. «Человек из Подольска» снимался в течение февраля, было около 20 смен, но мне очень понравилось. Ты будто съездил в пионерлагерь — ты жил в одном мире, но тебя внезапно погрузили в другой, и не было времени заниматься основной жизнью. Это тоже было круто — таким образом быстрее произошло погружение в героя. Меня поместили в эту одежду — это не я, я не могу такое носить, и даже это тебя меняет. Мы с ребятами два года назад делали шутку-перформанс — концерт в платьях и в гриме. Мы поем те же самые песни обычными голосами, мы не манерничаем, но мы женщины. Нас спрашивали, что мы хотели сказать, а мы просто баловались. Ведь это никогда не повторится. Просто нужно выходить из себя, так интереснее. Так вот, я помню, как я шел курить в этом платье, — так ты себя прямо по-другому несешь. Так что, возвращаясь к моему персонажу и его одежде, — я не против джинсов или свитеров, но я бы такие никогда не выбрал. А на третий день я полностью себя осознал Николаем Фроловым (персонаж Королева. — Ред.).

— Насколько легко ты влился в съемочный процесс? Много дублей запорол?

— У нас такого вообще не было. Там были опытные и известные партнеры, и это давало только плюс. Если бы мы собрались впятером без опыта, то была бы беда. А здесь все шли ради одной цели — чтобы получилось классное кино. Это было видно, мне, как самому неопытному, помогали, и все это было прекрасно. Иногда у меня что-то не получалось, Миша Касапов (роль второго полицейского. — Ред.) тряс меня за плечи, почти бил порой. Это было прекрасное время — я не хочу его повторить, но я по нему скучаю.

— То есть ты больше не хочешь сниматься?

— Мне было бы интересно сниматься в интересном проекте, но, с другой стороны, я не ходил на нормальные пробы. И актерскую визитку я делать не буду, и агента у меня нет. После того как я влюбился в этот процесс, вся команда сказала, чтобы я не думал, что так происходит всегда. Просто тогда все сошлось — от звукорежиссеров до художников по гриму и костюмам, прямо вся команда. Все были заодно и очень друг к другу расположены. Ты понимаешь, что прямо сейчас 80 человек идут к одному, и так [продолжается] в течение 20 дней: очень крутое ощущение. Когда мы с группой что-то делаем вместе, это иногда мною воспринимается как чудо, но нас трое, а тут такое количество людей: каждый — профи, и каждый на своем месте.

— Действие всего фильма происходит в полицейском участке, на территории которого есть и бассейн, и теплица с огурцами, и лаборатория. Все это снималось в павильоне или это переоборудованный настоящий полицейский участок?

— Снималось в Москве, локаций было много — были и полицейский участок, и павильон, который мы в конце разрушили. В павильоне выстроили и медицинскую лабораторию, и полицейский участок, который в конце был разрушен и сожжен. У нас было всего два дубля, потому что восстановить это было невозможно. Где-то они еще нашли открытый бассейн.

— Я так полагаю, ты говоришь о сцене с дракой, одной из самых эффектных и неожиданных в фильме, где твой персонаж из забитого неудачника превращается практически в киборга. Это на нее ушло всего два дубля?

— Два дубля, иначе невозможно. Мы знали, что дублей будет мало, но заранее их должно было быть три. На третьем дубле не сработала пиротехника, и режиссер был вынужден сказать «стоп». Сложность была в том, что это снималось одним кадром, и это была единственная сцена, которую мы репетировали не один день. Сначала просто по шагам, а потом с каскадерами для точности ударов. После каждой репетиции ты весь в ссадинах, потому что у тебя одновременно задача сделать это реально и никого не убить. Ты проводишь по столу рукой, чтобы сбить полицейского, и в конце все ободрано. Однажды на репетиции до крови — случайно, конечно, — влепил Володе (актеру Владимиру Майзингеру. — Ред.) в руку ножницы.

— Ты сказал, что продюсерам не понравились твои пробы. Получается, твою кандидатуру Семен продавил?

— Не совсем продавил. Как потом сказала продюсер Наталья Мокрицкая: «Я привыкла доверять дебютантам. Я была максимально против, но, руководствуясь опытом, решила довериться». И сейчас она говорит, что не пожалела.

— Скажи пару слов и о фильме «Город уснул».

— Мой первый фильм. Мировая премьера состоялась на Берлинале в феврале этого года. Мы сгоняли с Машей (Мария Игнатенко — режиссер. — Ред.) в Берлин. Его приняли хорошо, и, наверное, из-за того, что он был на фестивале категории А, его взяли потом на «Кинотавр», где и была российская премьера. Он тоже был в основной программе.

— Получается, два фильма с твоим участием были на одном фестивале?

— Да.

— Как критика оценила твою игру?

— Кто-то хвалил, но я не знаю, принято ли там говорить правду. Мы дружим с актером Володей Мишуковым, и он был моим наставником-советчиком. Он мне сказал: «Иди от партнеров. Слушай их, и все будет происходить само». Я так и делал, кроме экстренных ситуаций. После просмотра «Человека из Подольска» он сказал, что произошло перевоплощение, но по некоторым деталям сказал, что можно было бы сделать тоньше, если бы был опыт. Подходили люди из индустрии и говорили, что хорошо играл. Отрицательных оценок я не видел, но думаю, что они происходят чаще «за глаза». Еще надо понимать, что мы идем от общего. Как бы я критически сам к себе ни относился — а я отношусь критически, потому что мне надо, чтобы было круто все во всем, — я себя поймал на ощущении после «Кинотавра», что сам фильм мне понравился. Это дорогого стоит: обычно ты смотришь на себя на экране и если думаешь, что там или тут ты что-то сделал не так, то, значит, проблемы с фильмом. А тут мне было интересно, что будет дальше, интересно смотреть сам фильм, а не на то, плохо или хорошо я играл. В итоге фильм «Человек из Подольска» получился такой, каким мы его снимали. Мы шли по хронологии, кроме драки. А тут ты приходишь, смотришь — и все происходит по порядку, и дух съемок совершенно в фильме передан. Фильм мне понравился, было радостно. Особенно я рад за Семена, это весомое, талантливое начало.

— Вернемся к музыке. В одном из недавних интервью твои коллеги по группе сказали, что сначала выйдет альбом с грустными песнями Вадика, а потом — альбом с веселыми песнями Вадика. Получается, следующий альбом будет позадорнее?

— Я предложил ребятам очень много убрать из альбома. Были заготовки, смешные и танцевальные песни. Я предложил убрать всю радость. Я не сказал, что альбом будет веселым, — он просто будет со своей составляющей. Еще там будет много народного.

— Фолка?

— Не совсем, но с этими корнями. Я понимаю, что меня туда тянет, но вытянуть не может. Я думаю, что следующий альбом будет полегче. Я не знаю, что будет, но хочу, чтобы было что-то цельное и точно не через полгода. Я хочу бахнуть презентации и отдохнуть. Нам пришлось работать нахрапом по этому альбому и проводить очень много времени вместе, но надо, чтобы было что-то дальше. Нужно подышать.

10 декабря OQJAV выступают в клубе «Морзе» (Санкт-Петербург)

Понравился материал? Помоги сайту!