История стремительного взлета минского постпанк-трио Molchat Doma во многом похожа на прорыв другой белорусской сенсации года — группы Intelligency, о которой мы уже писали. Минчане шли к нему несколько лет. Первый альбом группы «С крыш наших домов» вышел в 2017 году и не вызвал большого шума, но попал в поле зрения немецкого лейбла Ditriti Records, который сначала перевыпустил дебютный релиз, а год спустя издал второй альбом «Этажи», ставший настоящим хитом. На данный момент у пластинки несколько миллионов прослушиваний по всему миру, о группе пишет западная профильная пресса, европейские гастроли проходят на ура; при этом в родной Беларуси Molchat Doma до сих пор не дали ни одного сольного концерта. В этом году трек «Судно» на стихи русского поэта Бориса Рыжего стал мемом в приложении TikTok, благодаря чему количество фанатов группы серьезно возросло, так что неудивительно, что свой третий альбом «Monument» коллектив выпустил уже на нью-йоркском авторитетнейшем лейбле Sacred Bones Records, и по тому, как он звучит, есть все основания предполагать, что релиз повторит успех «Этажей». Александр Нурабаев созвонился с участниками группы и обсудил с ними новый альбом, причины популярности, их любовь к музыке 80-х и бруталистской архитектуре.
— «Monument» вы записывали уже в статусе известной группы, от которой есть определенные ожидания у слушателей и самих музыкантов. Вы и сами в пресс-релизе написали, что предыдущие релизы были а-ля home-made, а здесь вы решили сделать «подпольную студийную запись». Как считаете, вам удалось? Насколько запись качественно отличается от предыдущих?
Роман Комогорцев (гитара, синтезаторы, драм-машина): Это тот же lo-fi, и мы придерживались этой тенденции. Это было одним из ключевых моментов, когда мы создавали группу, — нам было интересно делать музыку в таком звуке. На протяжении всех альбомов мы этого придерживаемся. Хорошо получилось или нет, не нам судить, но нам нравится.
— Вы писались во время карантина?
Роман: У нас были наработанные песни и демки, которые мы доводили до ума. Это происходило с марта: мы приехали из туров, где-то был перерыв в неделю, и мы начали дописывать тексты, менять аранжировки и потом сводить. Все заняло где-то два месяца — при том что мы занимались не каждый день и оставалось свободное время.
— Получается, вы успели сгонять в тур перед локдауном.
Роман: Получилось, скорее, так, что мы убегали от коронавируса.
— Как прошел тот весенний европейский тур?
Павел Козлов (бас-гитара, синтезаторы): Отлично, будто и не было. Мы уже скучаем по концертной деятельности.
Егор Шкутко (вокал): Реально, скоро будет год.
Роман: Уже год как мы не были в большом туре. Приближаемся ко второму еще год. Время с марта прошло очень быстро, осталось совсем немного, и мы уже год сидим вообще без концертов.
— Вы сказали, что ставка делалась на тот же лоу-фай, что был и на прежних альбомах. Я вот тоже не заметил большой разницы между «Монументом» и «Этажами», разве что трек «Дискотека» выбивается из общей канвы более акцентированным синти-поповым звучанием.
Егор: Мы любим синти-поп, и потому захотелось сделать простую песню с танцевальным ритмом и без смысла. Текст здесь как дополнительный инструмент для разнообразия, но в песне особо нет никакого смысла. Просто ты включаешь и танцуешь. Все время мрачняк, а тут просто захотелось [веселья].
Павел: И сразу же многие в комментариях написали, что мы уже не те, опопсели.
— Альбом вышел на авторитетном лейбле Sacred Bones Records. Как вы там оказались?
Егор: Мне написал владелец лейбла и предложил сотрудничать. У нас еще были предложения, и мы решали, куда пойти. В итоге посовещались и решили, что [сотрудничать с] Sacred Bones будет лучше.
— Что перевесило?
Егор: Перевесил список артистов — он достаточно хороший. Кроме музыки артистов лейбл еще выпускает саундтреки к фильмам — из последних фильмов это «Паразиты». Я был достаточно удивлен. Еще на лейбле огромный список профессионалов, которые знают свое дело.
Роман: Самое главное — лейбл был сам заинтересован в нас, и это важный фактор.
— Дает ли вам лейбл деньги на съемки клипов?
Роман: Это само собой.
— То есть последние два клипа сняты на деньги лейбла?
Роман: Не совсем так. Это работает как инвестиция.
Егор: Предоплата с наших заработанных пойдет туда, но, пока эти деньги есть у лейбла, они могут снимать в кредит.
— А как с доходами от стриминга?
Роман: Работа лейбла в этом и заключается — они могут стримить и пиарить. У них хорошо работает команда пиарщиков, и на днях нам прислали список изданий и пресс-релизов. Там огромный список, и что-то еще не вышло. Они присылают, где и с кем договариваются. Лейбл работает и уделяет время музыкантам. Мне очень нравится, что у них все расписано и расставлено — на каждого артиста есть время. И это очень круто.
Егор: Там винил, диски, кассеты, и все это при тщательном общении с нами. Винил тоже получается интересный — есть прозрачные пластинки, есть цветные с переливами. Это выглядит очень здорово.
Павел: Да! Мы наконец-то выпустили кассеты!
Егор: Любовь к кассетам у нас с детства. И многих людей они тоже интересуют — часто пишут и спрашивают, будут ли кассеты.
— Вы не единственная русскоязычная постпанк-группа. Более того, в последние лет пять таких групп появилось очень много на постсоветском пространстве. Как вы сами для себя объясняете, почему именно у вас получилось так мощно заявить о себе на мировую аудиторию?
Егор: Я думаю, что нам повезло и сработал фактор удачи. Я смотрел недавно интервью с одним актером — он сказал, что не знает, почему он успешный. Так же и у нас — просто череда счастливых событий, которые что-то принесли, а мы смогли этим воспользоваться. Кто-то увидел, кому-то понравилось, и сарафанным радио все это разнеслось. Плюс с лейблом повезло чуть больше, чем остальным, но мне кажется, что это временно. Сейчас русская постпанк-сцена на подъеме.
— Читая отклики о вас в зарубежной прессе, я узнал новый для себя термин — doomer, или даже russian doomer. Насколько я понял, теперь этим словом называют весь русскоязычный постпанк и нью-вейв в диапазоне от «Кино» и «Альянса» до «Буерака», Ploho и Molchat Doma. На YouTube пользуются популярностью различные doomer-подборки, благодаря которым о вас узнали ваши первые западные слушатели. Насколько правильно я понял этот термин?
Роман: Я и сам хотел узнать, что это такое, потому что мы и сами были не в курсе, особенно когда нас стали спрашивать зарубежные СМИ.
Павел: Как сейчас помню — говорят «думер». А я такой: это же не та музыка, у нас не дум, у нас постпанк.
Роман: Я так понял, что это такое поколение, как хипстеры. Кто-то слушает такую музыку и считает себя думером, потому что это модно, а кто-то действительно думер. Но что это конкретно, я не понял.
Егор: Как я понял, это человек 18–25 лет, немного разочарованный в жизни. Он не видит перспектив. У него все одно и то же, вокруг серые пейзажи, и данная музыка — его идеальный саундтрек под его бэкграунд. Это образ грустного человека, который не знает, что будет дальше.
— Достаточно парадоксальная ситуация: вы в Беларуси еще не дали ни одного концерта. Это действительно так?
Роман: Мы не дали ни одного сольного [концерта]. А так на шоукейсе и разогревах играли.
— Это было еще до большой популярности?
Павел: Да, именно так.
Егор: Сейчас ожидается концерт в декабре, разогрев.
Роман: Мы надеемся, но коронавирус сильно портит ситуацию — масочный режим добрался и до нас. Если будет, то хорошо, а если перенесем, то уже неизвестно, состоится ли он когда-нибудь. Плюс политическая ситуация подпортила, много заведений закрывается. Есть вероятность, что нашу площадку закроют и выступать никто не будет.
В России моветон играть постпанк.
— Как вообще так получилось, что у себя на родине вы не так известны, как за ее пределами?
Роман: Наверное, не было спроса.
Егор: Еще к нам больший интерес был за рубежом, поэтому мы выступали там. А потом уже не было времени организовать концерт в Беларуси, потому что были плотные зарубежные графики. Мы должны были выступить в Минске, но концерт перенесли на декабрь с весны. Мы приехали [из европейского тура], и коронавирус только начался, вот и был перенос. В данный момент, судя по купленным билетам, со спросом все плохо. Но мы уверены, что если этот концерт состоится, то он будет очень хорошим.
Павел: Однако в связи с пандемией и его могут отменить.
Роман: Я вчера был в баре, и если ты без маски, то тебе уже не наливают. С одной стороны, проблематично, но, с другой стороны, это безопасность. Если концерт будет, то только так.
— Вы сказали, что изначально был успех за рубежом. Вы помните, кто первый вас пригласил и как прошло первое выступление?
Роман: Мы никогда не забудем этот концерт — это был фестиваль Kalabalik в Швеции. Наш товарищ по лейблу написал, что есть приглашение на фестиваль и есть интерес сделать шоукейс от нашего лейбла. Мы согласились, потому что ни разу не были за границей — вроде Паша был, но я дальше Украины и России не был. Мы согласились, потому что это офигенное приключение и возможность сыграть перед иностранцами.
Павел: Когда мы туда приехали, для нас это было wow. А потом мы начали выступать, и тогда пошел полный атас, потому что собралось очень много людей и нас не отпускали со сцены. Мы отыграли программу, нам кричат «еще», и мы не знаем, что делать.
Роман: [Нам] уже отключили микрофон, а они все еще кричат. Потом подошел организатор и сказал, что такого еще ни разу не было.
— Неплохо для ноунеймов.
Роман: Ага. Через неделю у нас был концерт в Берлине, и тоже было классно.
Егор: Потом мы еще раз выступали на этом шведском фестивале.
Роман: Концепция фестиваля в том, что для максимального разнообразия они даже через год не приглашают одни и те же группы, а нас пригласили сыграть акустику на закрытии фестиваля уже на следующий год.
— Получается, в Европе на вас собираются полные залы начиная с самых первых концертов?
Роман: Получается, так.
Егор: Первый тур, который я еще строил (организовывал), — у нас было 14 концертов и 11 солдаутов.
Роман: Людям нравится, но визуально они это не выражают — не бесятся и не слэмятся.
Егор: Где как. Кто-то стоит, а есть города, где все танцевали.
Павел: Вспомнить Варшаву хотя бы, когда толпа на сцену ринулась и все отрубилось. Так толком сыграть и не получилось. Но все танцуют, и всем классно.
— Такая музыка популярна в странах Латинской Америки. Вас туда никто не приглашал?
Роман: У нас как раз дважды сорвался мини-тур по Мексике.
Егор: Это был тур на четыре города в Мексике и на месяц в Штатах.
— Все из-за пандемии?
Роман: Да.
— Наверняка убыточный в финансовом плане год получился? Вы ведь только музыкой занимаетесь и уже ушли с прежних работ?
Роман: Давно.
— Хватает денег?
Егор: Пока жить можно. Паблишинг решает. Но концертов, безусловно, не хватает — и не в финансовом плане, а в моральном. Хочется выступать, хочется куда-нибудь ездить, но пока увы.
— Егор, вопрос лично к тебе. Я посмотрел несколько ваших выступлений. Возможно, тебя этим вопросом уже достали, но от сравнений с Йеном Кертисом никуда не деться — уж очень похоже вы двигаетесь на сцене. Это идет изнутри или бессознательное подражание?
Егор: Попробую ответить развернуто. В первую очередь мы музыку пишем для себя, и она нам нравится. На сцене я получаю удовольствие оттого, что я пою музыку. Соответственно, меня качает, и я не пытаюсь пародировать Кертиса. Просто я так умею. Он тоже так умел, и у него получалось. У меня не было мысли копировать, поэтому это не копия.
Павел: У нас есть в Беларуси группа «Петля пристрастия», и мне кажется, что по движениям их вокалист гораздо больше похож на Кертиса, чем Егор. Просто музыка связывает и то, что в рубахе. А так я бы сказал, что Черепко (Илья Черепко-Самохвалов — лидер «ПП». — Ред.) больше походит со своими судорожными танцами.
— Я читал ваши относительно старые интервью и узнал интересный факт музыкальной жизни в Беларуси — это наличие обязательных гастрольных удостоверений. То есть, чтобы выступить даже в маленьком баре в другом городе, надо получать разрешение от властей?
Роман: Да, представляешь [в соответствующие органы] название группы, краткое описание, тексты треков — они сидят и читают, а потом решают, разрешить или не разрешить играть. По этой причине у нас не разрешены концерты группы «Кровосток», потому что их просто не пропускают.
— Прям как в советские времена.
Роман: Да, мы недалеко ушли.
Никакого политического подтекста в обложке нового альбома нет.
— Большинство представителей постпанка испытывают слабость к социалистической архитектуре и помещают соответствующие образы на обложки релизов. Molchat Doma не исключение. Это игра в стиль или что-то, уходящее корнями в детство с панельками и индустриальными пейзажами?
Павел: Мне кажется, что это больше игра с ассоциацией — наша музыка ассоциируется у нас с такой архитектурой. Это тоже вид искусства, особенно такой советский модернизм. Это музыка, которую ты можешь увидеть. И такой модернизм идеально отражает музыку, которую мы играем. Многие объекты, которые ты видишь вживую, — например, отель «Панорама» (Словакия) — это «вау» в десятой степени. Это настолько фундаментально, строго и интересно, что в первые минуты, когда видишь, даже не находишь слов. Такие ассоциации у нас [возникают] в первую очередь.
Роман: Сразу хочу пояснить, что никакого политического подтекста в обложке нового альбома нет, просто это выглядит как монумент. Можно много придумать ассоциаций — кто-то писал, что памятник Коммунистической партии среди моря означает падение какого-то режима. Он один в море, и никакой поддержки. Но для нас это визуальное удовлетворение, когда ты видишь какие-то скульптуры. Одна московская группа уже использовала идею «Рабочего и колхозницы» — это тоже отсылка к СССР и партиям, но в первую очередь это выглядит красиво. Просто никто не хочет понимать это с точки зрения красоты. Вот мы для красоты это и решили оформить. Мы решили на этом альбоме отойти от зданий — монументы тоже считаются частью архитектуры, и они не менее брутальны.
— Вернемся в 2017 год, когда сформировалась ваша группа. Сразу ли был задан курс на постпанк и что оказалось определяющим — ваша любовь к музыке 80-х либо общие тенденции тех лет, когда в обиходе было определение «новая русская волна»?
Роман: На тот момент постпанк уже был в упадке, потому что его пик приходился на 2010–2014 годы. Тогда зарождалась новая волна, и сказать, что у постпанка было много фанатов, будет неправильно. Сейчас их гораздо больше, потому что это стало трендом. В 2017 году были знаковые группы — например, Ploho, которые стали одним из ориентиров. Мы ходили к ним на концерт — как у всех людей, которые были вне жанра, у нас это вызвало ассоциации с группой «Кино», а ее мы очень любим. Это одна из групп, благодаря которым я начал заниматься музыкой. Нам очень хотелось попробовать — попробовали и до сих пор делаем, потому что нам это пока не надоело. Понятно, что в России моветон играть постпанк, но у нас не было цели играть что-то конкретное. Мы слышали, как у нас это формировалось, и эти песни должны были звучать в таком звуке. В другом звуке я не представляю — будет невозможно передать атмосферу.
— Назовите свои любимые советские группы новой волны.
Роман: «Биоконструктор». Мы с Егором в 2016 году открыли для себя эту группу и просто офигели.
— Насколько помню, из «Биоконструктора» потом образовалась группа «Технология»?
Роман: Да. И у «Технологии» нам только первый альбом нравится. А дальше и тем более то, что они сейчас делают, — это что-то [не очень].
Егор: Еще была группа «Био» (или до сих пор есть). Но «Биоконструктор» был самым классным. «Альянс» еще, группа «Кофе».
Павел: В общем, все группы, которые [звукорежиссер] Алексей Вишня записывал. Может, потому что Вишня и создал этот прикольный саунд, который и прослеживается в этих группах. И хотя «Биоконструктор» — это московская формация, но [их отличает] тоже интересный звук.
— У кого из современных русскоязычных постпанк-групп, на ваш взгляд, может тоже получиться пошуметь в Европе?
Роман: У наших друзей, группы Ploho, очень даже может получиться. Из совсем свежих я бы хотел отметить новую группу «Дурной вкус», есть проект Morwan — они из Украины, но у них русскоязычный панк. Группа «Конец электроники» — это мощная вещь. Мы в одно время стартанули, и я ребятам желаю развития.
— А есть ли интерес в Беларуси к постпанку?
Роман: У нас есть Dlina Volny, Nurnberg, Superbesse. Наверное, из постпанка это все.
Сами мы пока о политике принципиально не высказываемся. И просим не задавать пока вопросов на эту тему.
— А регулярно ли сейчас в Беларуси проводятся концерты? Насколько народу сейчас вообще до концертов, учитывая, что происходит в последние три месяца?
Роман: Концерты какие-то есть, но как на них ходят, я не знаю. Тусовки точно какие-то есть, да и большие концерты проводятся — всякие звезды приезжают.
Егор: В целом народу сейчас не до этого, слишком много всякого происходит. Музыка существует, безусловно, появилось много протестных треков. Причем от артистов, от которых меньше всего ждешь подобного. Например, есть группа Nizkiz, никогда в жизни про политику не пели, а тут бах — и вышла песня. Сами мы пока о политике принципиально не высказываемся. И просим не задавать пока вопросов на эту тему.
— Все ваши отмененные туры переносятся на 2021 год?
Роман: На осень 2021 года.
Егор: Мы надеемся, что фестивали летом возобновятся и мы сможем куда-то попасть.
Роман: Силы есть, к тому же на фестивали зовут довольно активно, поэтому есть шанс, что они будут и их не перенесут.
— Следите за статистикой прослушиваний нового альбома? Есть ли минимальная планка по прослушиваниям, которой ожидает лейбл?
Роман: Все радует на альбоме — и музыка нравится, и количество довольно большое для русскоязычной группы. Поэтому лично я этим доволен.
Егор: Все отлично. Главное, чтобы нравилось людям, а нам и так нравится. Мы не ставили для себя планок. Наш второй альбом люди долго пробовали, и треки непонятно выстреливали.
— А такой стремительный успех не вскружил вам голову? Не было ли ощущения нереальности происходящего?
Роман: Ощущение было, что быстро [пришла большая слава], но это нас не испортило. Мы как были обычными пацанами, так и остались. Пятизвездочных номеров не появилось, даже бытовой райдер не поменялся. Все те же пара бутылок вина, закуски, пиво, нарезка. И чипсы какие-нибудь.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова