Titty Twi5ter и задорный стиль

Саратовский дуэт c названием Titty Twi5ter (взятым из известного фильма «От заката до рассвета») исполняет задорную смесь из альтернативного рока, рэпа, регги и фанка, добавляя к ней остроумные и жизнеутверждающие тексты. Сами себя участники Titty Twi5ter называют ритм-сектой, что полностью соответствует действительности, поскольку единственные используемые ими инструменты — это бас и барабаны. При всей неординарности существующий с 2011 года коллектив долгое время был явлением сугубо саратовского масштаба, пока Александр «VoDevil» Астафьев (ударные, вокал) и Александр «Луч» Лозяков (бас, вокал) не приняли участие в фестивале «Индюшата-2019», Гран-при которого получили. Благодаря победе у дуэта наконец появилась возможность записать накопленный за годы материал в приличном качестве — в итоге получился драйвовый рок-альбом «Теплый пол», который хоть и не прогремел на всю страну, но и незамеченным тоже не прошел. Александр Нурабаев встретился в Москве со своими тезками из Саратова и обсудил с ними долгий путь ритм-секты к первому признанию.

— О вас очень мало информации в сети, так что первый вопрос не будет отличаться оригинальностью. С чего все началось?

Александр Лозяков: «Все началось с того, что меня из роддома привозят на блюдечке». У нас есть такая песня. Проект начинался долго — начался с одного и превратился в другой.

Александр Астафьев: В 2011 году бас-гитарист пригласил барабанщика в трибьют-проект, который играет кавер-версии Вени Д'ркина, не имея ничего, кроме ритм-секции.

Лозяков: Это был другой барабанщик, и это были мои амбиции, чтобы [играть] на одной бас-гитаре, но потом я стал бояться, что техника — это круто, но только для игры. Творческого самовыражения здесь нет — например, здесь нужно выгадать секунду, чтобы нажать на педаль или ноту. Первый барабанщик ушел в армию, и я позвал Александра; хотя он и не был барабанщиком, но было понятно, что нужна концептуальная величина, нюхом на которую он обладал. Тогда мы были разные по вкусовым предпочтениям и стали с таким составом что-то писать. Тогда уже вроде был 2012 год.

Астафьев: Мы уже нашли общий знаменатель и поняли, что если нам успело надоесть что-то за год, то и людям бессмысленно показывать. Мы вспомнили, что мы поэты — даже несмотря на то, что Александр больше из авторской песни, а я вообще из экстремального метала. Так и пошел авторский материал.

— Ваш «задорный стиль» уже тогда был найден?

Лозяков: Нет, уже были слитые альбомы, потому что нам не нравилось [то, что мы играли]. Началось все с песни «Игрушечки».

Астафьев: Найден или нет — до сих пор спорный вопрос.

Лозяков: Песня «Игрушечки» — первая, когда стало понятно, что с музыкальным минимализмом надо считаться и это круто. Написана она в 2012-м, записали в 2013-м. Это первая композиция, после которой публика повернулась лицом к сцене.

— Что представляла собой музыкальная жизнь Саратова в начале 2010-х? Была ли своя сцена?

Астафьев: Мы — последний вагончик энтузиастов нашей возрастной категории публики и исполнителей. Постепенно все переходили в трибьют-лагерь, и сейчас почти ничего не изменилось. Когда мы приезжаем в город, нас спрашивают, откуда мы и на чем играем. Мы рассказываем, а они спрашивают: «А на кого каверы?» Мы понимали, что афиша исписана трибьютами из Саратова. И тут сработала принципиальность: земляки убеждали нас, что без каверов никак, такое время и играть уже никуда не берут без известных композиций в репертуаре. Мы не только исключили трибьют-программы — мы полностью удалили из сет-листов композиции других авторов.

Лозяков: Это здорово подстегивает писать авторский материал, потому что, даже когда ты на одной площадке с мощной трибьют-командой, есть элементы соперничества. Они могут быть незаметны, но для музыкантов вполне ощутимы. Получается, эта соревновательность происходит не с нами и той командой, а с нами и командой, филиалом которой является трибьют. Это подстегивает писать значимый для нашей сцены материал.

Астафьев: Мы к этому вопросу не так серьезно относились, а резонанс с публикой начался, когда бар Harat's начал проводить Harat's-баттлы за призовые фонды и там постоянно поднимался скандал, почему трибьюты и авторская музыка участвуют вместе. Само собой, в питейных заведениях залетные люди, которые не знают, что происходит, отдают свои голоса за музыку, которую они уже знают. Мы получили второе место, и народу захотелось справедливости. Мы стояли в стороне и поняли, что наводить шухер — это наше призвание.

Лозяков: После этого момента произошел переворот в саратовской музыке. Не только музыканты разделились на два лагеря, но и слушатели.

Астафьев: Какое-то время назад местная сцена поутихла, и молодежи не было особого смысла приходить на концерты и хотеть собрать группу, если сказать обобщенно. Ничего интересного, в принципе, не происходило.

— Ну сейчас-то зал соберете в Саратове?

Астафьев, Лозяков: Если не будет ограничений, то конечно. Но надо еще понимать, что город у нас особенный и большая часть зрителей — из музыкальной тусовки. Это ребята, с которыми мы играли или будем играть. Наша публика делится на людей, которые предпочитают слушать нас на определенных площадках, а необкатанных [слушателей] дома уже не осталось, так что каждый зал забиваем поровну.

— Какую музыку вы слушали в начале 2010-х?

Лозяков: Меня Астафьев приобщал к современности, так что все вопросы к нему. Он мне ставил разную музыку, и мне нравилось.

Астафьев: Мы одно время работали вместе в кузнице. Вот тут-то я его и обработал.

— Надо же! Вы еще и кузнецы.

Лозяков: Ага, мы делали всякую крутую кованину. У нас была художественная ковка.

— Вы и сейчас кузнецы?

Лозяков: Нет, уже надоело. Сейчас я мастер музыкальных инструментов. А Саша — в музыкальном магазине.

— Вы в кузнице и познакомились?

Астафьев: Нет, чуть раньше. Александр там уже был. Мы познакомились в рок-клубе, подрабатывая звукорежиссерами, репетировали там группами и проводили концерты, там и сыгрались. Была джем-сессия, и после нее Саша мне предложил играть вместе. А потом меня и в кузнецы переманил.

— Вернемся к повлиявшей на вас музыке. Несмотря на минималистичный состав, в музыке Titty Twi5ter каких только стилей и жанров не намешано. Лично я слышу влияние классического русского рока, американской альтернативы 90-х и наших альтернативщиков вроде «Кирпичей» и «Фруктового кефира», современного рэп-рока (Noize MC и Anakondaz). Ну и, конечно, первой приходит в голову замечательная украинская группа «Я и друг мой грузовик». Я что-то упустил?

Лозяков: Насчет «грузовиков» — это отчасти в точку. Правда, мы их стали копировать еще до того, как узнали, что они есть и играют. Но в известном смысле они повлияли — типа «мы делаем то же самое, и это круто». Это нас обрадовало.

Астафьев: Мы были обезоружены тем, как это было гениально. Еще были Noize MC, 2H Company, всевозможный электронный авангард типа Infected Mushroom и Igorrr. Первым ориентиром было играть на двух инструментах по электронным канонам. И как можно меньше жести, потому что нам самим стилистически было необходимо отходить от кровопускания. В целом итог мне лично приятно напоминает музыку электронных мастодонтов вроде Fatboy Slim, Chemical Brothers, немного Moby.

Лозяков: Я люблю копировать женский вокал — помню, что когда-то слушал Хелавису и мне нравились ее «хвостики» в окончаниях фраз. Как-то оно пришло в вокал — я мужчина, а она женщина, и незаметно, что это взято от нее, но такой классный прием. Еще есть группа «Брижит Бардо» — волгоградские девчонки. Там пела Наташа Бардовая, и там дерзкий вокал. Как-то случайно он мне зашел, и вся моя манера пения содрана с этих девчонок. Ты и не палишься, потому что они девчонки.

Астафьев: А первый ориентир был в том, что мы играем любой стиль на басу и барабанах, поэтому мы особо ничего не выдумываем. У нас и нет цели что-то намешать — мы берем все, что подходит к текстовой составляющей концептуально и подчеркивает ее характер. Это вызывает ассоциативный ряд у слушателя, потому что в первую очередь важна фантазия слушателя, а не автора. Мы можем гадать и гадать, что представляет себе человек, слушая материал, о чем думает и как выразит это в дальнейшем в своей деятельности, будь он художник, поэт или заводской работяга, а так любой музыкант может сказать, о чем он думал, когда писал, — «нота, рифма, а тут слажал». В первую очередь надо думать о том, что думает слушатель, твоя фантазия — ничто в сравнении с этим.

— Насколько я понял, настоящий прорыв произошел в 2019 году в связи с победой на «Индюшатах», спустя восемь лет после основания группы.

Астафьев: Да, когда мы прошли отбор на «Индюшат». Правда, у нас еще был козырь в рукаве — участие в «Дикой мяте». Но мы собрались с силами, были спокойны за материал. А первое, что подняло нашу самооценку, — «Метафест», 2016 год. Мастрюковские озера, там немного ранее «Груша» (Грушинский фестиваль. — Ред.) проводилась. Мы до этого существовали наугад, а тут мы даже ничего не продвигали и увидели, что, оказывается, люди могут знать твой материал и без твоих усилий. Другой город, другая публика, а песни поют саратовские.

Лозяков: До этого мы даже не знали, что кому-то кроме нас нравится наша музыка. В Саратове все свои ребята, и никто не скажет типа «это отстой, никогда так не делайте». А в Самаре оказалось, что все на самом деле круто.

Астафьев: Мы давно поняли, что сарафанное радио не работает так, как раньше, но там прозвенело. Ну а в 2019 году были самые значительные события. Они должны были подольше продлиться, и планы были больше, но все мы знаем печальные события 2020 года.

— Альбом был записан в студии благодаря победе на фестивале?

Астафьев: Гран-при «Индюшат» — запись полноформатного альбома.

— Это, выходит, первый альбом за все существование TT?

Астафьев: И да, и нет. Если не брать в расчет альбом, который мы удаляли: это была записанная программа, она к концу записи была прослушана для сведенки и удалена по многим причинам (они неинтересные). Записывали синглы с целью работы над звучанием, но полноформатных вещей, да еще и с дистрибуцией, у нас не было. Потом (после победы) со временем нам подобрали студию — это была Destroyed Humanity плюс золотые руки Ильи Горохвадацкого. Это были прекрасная работа и безмерный опыт. Мы думали, что знаем, чего хотим, слышим видим, понимаем, но оказалось, что мы ничего не знаем и нам еще учиться и учиться!

— Я так понимаю, что альбом записался быстро, поскольку песни, которые в него вошли, вы исполняли годами?

Лозяков: Ну да, пять лет предыдущих. У нас есть еще один подарок — это ЕР на Ray Records.

Астафьев: Возможность записать ЕР с «Индюшат» нам тоже подарили. Пишемся мы быстро, нас немного, да и общий язык со звукачами находим: мало амбиций, мало инструментов — будь то студийная работа или концерт. Не работа, а благодать. Сделать процесс совместно творческим и продуктивным удается всегда.

— Получается, вы в самом начале своей музыкальной карьеры?

Астафьев: Да, начало уже восемь лет длится.

— Не было возможности нормально записать даже демку?

Лозяков: В домашних условиях это оказалось очень сложно — записать бас и барабаны, чтобы это звучало.

Астафьев: Что касается нашей родины, то с появлением трибьютов у нас позакрывалось очень много студий — все уехали в столицу и Санкт-Петербург. Материала нет, писать нечего, и настала авторская нищета. Мы ухватили хороших специалистов до их отъезда, успели записать «Игрушечки» и «Роботов» у Ильи Фильчагова, сейчас он работает в Москве. С самыми первыми записями мы успели — даже самую первую вещь он нам присылал, уже работая в Москве.

— «Друзья покидают твой город по одному», — поете вы в самой невеселой песне с альбома. А сами вы не собираетесь переехать из Саратова?

Лозяков: Мы сюда-то (в центр Москвы из Подмосковья. — Ред.) добирались три часа, какой там переезд. Мне кажется, что из дома займет немногим больше. Я не вижу смысла переезжать в другой город, чтобы работать в этом городе. Можно переезжать, делать дело и уезжать.

Астафьев: В Саратове хорошая рабочая обстановка, натура для пейзажа. Там можно спокойнее все сделать и обкатать. Просто представь Саратов таким, какой он сейчас. Ты ведь слышал нашу музыку? Вот и визуализируй: он такой же, если, конечно, жить в нем оптимистом. Так что мы в свое время в своем месте, вот и музыка такая.

— За эти восемь лет, пока вас наконец не заметили, не было момента отчаяния, когда хотелось все послать к чертям?

Лозяков: Это обычно вторая репетиция после перерыва. Независимо от нашего настроения она такая отстойная, что каждый думает: «Ну на фиг, мы не будем этим заниматься».

Астафьев: Мы уходим из группы, но потом как-то возвращаемся, и ничего.

Лозяков: Зато первая репетиция после перерыва — это огонь. Поэтому мы редко репетируем, чтобы не было второй.

— Тексты вы вместе пишете?

Астафьев, Лозяков: Да, 50 на 50.

Политику стараемся не трогать. Даже думать об этом неприятно.

— Слышно, что над словами вы работаете серьезно и ответственно.

Астафьев: Это вообще самый главный пункт в нашем творчестве.

— А также в текстах отсутствует мат, что в наше время, скорее, исключение. Это принципиальный момент?

Лозяков: Ну, у меня, например, есть ребенок. Я буду ставить ему эти песни дома.

Астафьев: У нас и в составе ряд ограничений, которые позволяют сделать что-то другое, нестандартное. Есть ряд ограничений и в текстовой составляющей — надо стараться без мата. Но если вдруг так сложится, что только мат сможет выразить мысль, — беде не миновать. На альбоме есть «Нафталин», где есть немного «запиканное» бранное, так как оно представляет для нас культурную память коллектива и является цитатой из жизни, к которой нужно подойти с бережностью.

— Есть ли запретные темы?

Лозяков: Политику стараемся не трогать. Даже думать об этом неприятно.

— А как же песня «Сингам»? Мне она показалась достаточно социальной.

Лозяков: Это просто совпадение, это фильм про фильм.

Астафьев: Нам предложили сыграть на «Голубом огоньке» для канала ОТР. Мы обрадовались и прислали самую добрую песню, как мы подумали. Но, оказывается, там такой перечень слов, которые нельзя использовать. И неважно, что посыл направлен на самодисциплину в контексте.

Лозяков: Важен не контекст, а ключевые слова. На днях мы записывали на улице клип, почти в масках и на расстоянии от горожан. Там были интересные слова — они вырваны из контекста и звучат компрометирующе. Я видел реакцию тех, кто шел нам навстречу. У нас были аккумуляторный комбик, бас, и мы шагали через проспект. Видно, что люди в контекст не вслушивались, но на слова поворачивались с испуганными глазами. Так что телевизионщиков можно понять.

— У вас на странице в «ВК» есть занятная статья, посвященная различным типам исполнителей. Например, Ворошиловский Стрелок, Кусака, Герой, Артист, Автор и другие. А сами себя вы к какому типу относите?

Лозяков: Мы Авторы. Творцы. Нам нужно сделать мир снаружи таким, каким мы видим его внутри. Музыкант — это человек, который стремится к конфликту. Как и художник, но повернут на музыке. Главная радость музыканта — записать песню и послушать. Пока он ее слышит, пока она нова — это восторг. Ты кайфуешь, потому что ты написал ее, чтобы самому послушать. Так Авторы и действуют. Никаких контекстов и скрытых сигналов, хотя их, конечно, публика услышит, но цель — услышать что-то такое, особенное. Как в известном анекдоте — скульптора спрашивают: «А что вы хотели сказать этой композицией?» А он прямо на нее показывает и говорит: «Вот это». Такая же история и с песнями.

— В этой же статье такой тип музыканта, как Артист, подвергается нещадной критике. Можете пояснить почему?

Лозяков: Это человек-лицедей. Он может примерить любую шкуру и показать себя во всей красе. Ему необходим Автор. Если это продвинутый Артист, то он может примерить и шкуру Автора — эти ребята для восприятия очень крутые. Это машина, и им трудно симулировать простоту. Грамотно симулированная простота — глубокая, и становится понятно, что что-то здесь нечисто. Я считаю, что простые ребятки, как Саша, звучат гораздо выгоднее, чем Артист, который симулирует. Но вообще по жизни Артисты звучат лучше — они профессионалы.

— Скажем, если у Titty Twi5ter хорошо пойдут дела — гастроли, ротация, деньги, — не боитесь и сами стать Артистами?

Лозяков: Думаю, нет. Саша мне недавно сказал такую фразу: «Даже если ты нам нечаянно что-нибудь сорвешь, я буду за тебя». И если писать что-то в угоду толпе, то просто не получится и будет не то. Такое часто случается с музыкантами: они видят, что людям что-то у них нравится, но по факту они пишут не то, что хотят увидеть, а чтобы угодить. Пусть музыкант развивается по-другому — он потеряет прежних слушателей, но получит новых.

Астафьев: Задача простая: надо, чтобы была музыка. Чтобы создавалась и была. Если вдруг выбор такой: сделать что-то, но музыки станет меньше, — это не наш вариант. Просто будет больше возможностей и меньше сложностей.

— Сейчас вы запустили краудфандинговую кампанию на запись второго альбома «Летели косари». Идеальное название для кампании подобного рода.

Астафьев: Так можно описать всю нашу деятельность. Мы опять на него (на альбом. — Ред.) набираем — подошли к этому концептуально, открыли краудфандинг. Невольно у коллег складывается какое-то впечатление о наших «успехах». Вот наш земляк Василий Уриевский написал песню, что его клип крутят по МТV, и мы его прекрасно понимаем. Все сложнее и не так весело, и денег мы не гребем, только косари летят, зато результаты радуют.

— После прошлогодних событий вы наверняка чувствуете себя окрыленными, даже несмотря на пандемию, слетевшие тур и выступления на фестивалях. На качестве новых песен это сказывается?

Лозяков: Конечно. Мы набрались опыта — в частности, и в этом городе (Москве. — Ред.). Я считаю, что материал у нас идет круче и мы пишем гораздо сильнее, чем раньше. У нас больший процент попадания, и наши внутренние цензоры совершенствуются. Стало меньше случаев, когда Саша приносит песню и я ее цензурирую (или наоборот). Пропускная способность увеличилась, потому что материал стал качественнее. Я надеюсь, это будет продолжаться. Песни пишутся реже, но лучше.

Понравился материал? Помоги сайту!